Николай Цискаридзе «У меня всегда все было заштопано, все зашито»
- Николай, в одном вашем интервью я прочитала, что вы всегда восхищались тем, как на репетициях выглядела Майя Михайловна Плисецкая, что она даже в репетиционный зал приходила одетая очень изящно. Может быть, вы нам расскажете, а из чего состоял ваш репетиционный гардероб?
- Я не люблю людей, плохо, неопрятно одетых. Есть такая тенденция, чтобы было старое, грязное и еще плохо пахло. Я настолько против этого... Пестов, который нас учил в школе, нас выучил, что носки должны быть белые, чистые и свежие, маечка должна быть свежая, и никогда ничего не должно пахнуть, кроме аромата духов. И когда он на нас видел дырочку, не дай бог, он сразу подходил, всовывал пальчик и рвал. И за нештопанные туфли выгонял из зала.
Николай Цискаридзе, 1989
Поэтому у меня всегда все было заштопано, все зашито. Когда я пришел в Большой театр, тогда еще пестовских учеников было много, и можно было сразу увидеть, кто учился у Пестова. У этих всех артистов были всегда белые носки. Потому что он настолько приучил всех к аккуратности.
Что у нас было на первой репетиции с одним из моих учеников в Большом? Я, прежде всего, с него снял все черное. Заставил надеть белое, и через неделю он мне сказал: «Господи, как вы были правы! Я наконец увидел свои ноги!»
Плохие педагоги, плохо учащие и скрывающие недостатки своих учеников, всегда одевают их в черное, чтобы все скрыть. Когда вы видите, что танцовщик не хочет надевать светлое трико, знайте, он просто не хочет стараться! Либо у него плохие стопы, либо уж очень некрасивые ноги.
На самом деле белое трико на сцене - это самая высокая иерархия, и раньше очень следили за тем, кому надевать пачку и белое трико. Раньше при кривых ногах пачку не выпускали.
Были артистки, очень известные, очень талантливые, но знали, что у них какой-то недостаток есть у ног: они подклеивали себе икру, подклеивали себе часть ноги, так что зритель это никогда не видел, но эстетически это выглядело потрясающе. Потому что умные люди выходили на сцену. Теперь, чем ты меньше, корявее и уродливее, тем лучше. Мне это непонятно, потому что я из другого лагеря, я никогда этого не пойму.
- А есть ли у вас предпочтения дизайнерские в плане повседневной одежды?
- Я люблю все, что быстро стирается, быстро сохнет и не мнется. А эти вещи обычно стоят дорого, и почему-то от хороших дизайнеров. Так получилось, я не виноват. Но еще моя мама все время говорила старую еврейскую мудрость: «Мы не такие боХатые люди, чтобы покупать дешевые вещи». Мама была права, и действительно, как-то приятно в хороших вещах ходить. Я думаю, все вы с этим согласитесь.
- Раз уж вы вспомнили маму, поделитесь, пожалуйста, было ли такое, чтобы ваша мама, когда увидела ваше имя на афише или в программке спектакля, расплакалась?
- Я не знаю, какая программка, но когда она первый раз увидела статью, посвященную мне, в газете, это было уже как раз перед тем, как ее не стало - она ушла в больницу, легла на обследование… И я смотрю, лежала газета и газеты нет. Я прихожу к ней в больницу и говорю: «Ты забрала что ли газету?», она говорит: «Нет, нет, ты что, нет!». И вдруг входит соседка по палате: «Ой, Николай, ой, мы про вас читали. Так хорошо!». И я стал с мамой ругаться: «Я ж тебе говорил, не неси, это не надо никому показывать!», а соседка: «Ну что вы, она нам всем показала!».
В общем, я у мамы под подушкой это нашел, забрал. Потом жалел, конечно, что я на нее так ругался. Но мне всегда было как-то очень стыдно, что она так гордится. Но у нее не было другой радости, она в театр не ходила, меня видела один или два раза на сцене, потому это была ее единственная радость.
Отсюда