Солнце в градусе суицида
Друзья, давайте все умрем -
К чему нам жизни трепетанье?
Уж лучше гроба громыханье,
И смерти черный водоем
Гуницкий - Гребенщиков
В палате - одна спинальная больная. Рита. Молодая, красивая женщина, у которой не действуют ноги. Она лежит без движения ниже пояса почти три месяца - июль, август, сентябрь.
Вообще-то, Рита - неудавшаяся самоубийца, но об этом никто не знает. О трагедии упоминается только однажды - вскользь, расплывчато, неопределенно… «Оступилась… упала… так получилось…»
«Оступилась» она с высоты пятиэтажного дома. Была ли это на самом деле крыша дома, или она прыгнула с моста, балкона, или ещё откуда-то - никто не знает. А кто знает, тот молчит. О причине ужасного поступка тоже неизвестно.
Хотела умереть, но не умерла. Осталась жить… парализованная, с бездействующими ногами - одна нога чувствовала тепло и холод, но была неподвижна, вторая - ничего не чувствовала.
Прикроватный столик уставлен иконками, под рукой - молитвенник. После самоубийства Рита поверила в Бога. О прошлом не говорила. Только один раз я от неё услышала:
- Зачем смотреть назад? Что было - не исправишь, надо дальше жить. Жить, как будто ничего не было. Надо стараться не вспоминать о прошлом.
Рита - девушка с характером. Как ветеран отделения и человек, склонный руководить, она иногда пыталась установить в палате дедовщинские порядки. Правда, на это всем было плевать. Я - не обращала внимания, остальные просто не понимали, чего она хотела.
Сиделка Галя с Восточной Украины, как и остальные сиделки. Возраст средний, по характеру - жёсткий и умный лидер. Только такая с Ритой и могла справиться.
Когда я только что прибыла в эту палату - заробела её, честное слово. Ох, и силён характер! Галя была авторитетом для всех, к ней приходили за советом даже с других этажей. Пару раз я на неё огрызнулась, пару раз подколола, перебарывая свою робость, в ответ - доброжелательные и терпеливые ответы. В свободные минуты сиделка Галя иногда читала молитвенник. Этот факт я никак не могла упустить из внимания. На вопросы - что за церковь? что за вера? - Галя нетвёрдо ответила:
- Евангелисты… нет… евангельские христиане.
Я поняла, что это евангельские христиане-баптисты. ЕХБ. На Ритины иконы, как, впрочем, и на мои (а баптисты считают наши иконы непотребными идолами), сиделка не обращала никакого внимания. Уважение и терпение в сочетании с железным характером. Чудная женщина!
А потом мы подружились. Конечно, насколько можно было подружиться в больничных условиях в период болезни. В шутку я обращалась к ней не иначе, как «Галю!» с фрикативным «г». Мне нравится звательный падеж, употребляемый в украинском, польском, церковно-славянском и, вероятно, в других языках (ну, раз в церковно-славянском есть, то и в греческом должен быть обязательно).
Когда Гале невмоготу находиться в палате, она идёт в коридор, посидеть рядом со мной на каталке у стены. Мы разговариваем «про жизнь», но одно её ухо, как локатор, направлено в сторону палаты.
- Галя, ты где?!! Ты мне нужна!!! - слышится ревнивый голос Риты. Больше нескольких минут она не даёт нам пообщаться - обижается.
Галя спешит к своей подопечной - дать попить, поправить подушку, разгладить одеяло, открыть фрамугу, закрыть фрамугу, почесать вон там, вытереть вот здесь и т.д. и т.д. и .т.д.
- Я хочу сегодня помыть голову.
Галя приносит тазы, клеёнку, шампунь и ведро горячей воды. Кровать Риты выдвигается на середину палаты, сиделка ловко промывает длинные светлые волосы и высушивает их феном. Так же, на постели, перекатывая Риту с боку на бок по клеёнке, производится общий туалет.
Перед обедом к Рите приходит массажистка. Если в этот день нет массажа, девушку везут в процедурный кабинет, где колдуют над поясницей.
Чтобы отвезти Риту на процедуры, её надо переложить на каталку. Вокруг собираются все свободные сиделки.
- Георгий, иди сюда. Помоги. Ну-ка, три-четыре-взяли!
Почти голое тело на простынке рывком переносят на каталку. После трех месяцев, проведённых без штанов, Рите всё равно, где у неё вылезает грудь, а где видна попа. Да и для нас Георгий - почти бесполый.
Риту перекладывают на каталку и везут в процедурную.
Рита - девушка безмужняя, мамина. Всего один раз я видела её отца, часто бывает старший брат, и почти каждый день приходит маленькая улыбчивая мама.
- Риточка, посмотри, что я тебе купила.
- Ну и что ты купила? Ты, вообще, куда смотрела, когда покупала? Я что просила? Я просила данон!!! А это что?
- Ну… я, наверное, перепутала… Невкусно, да? Тебе не нравится?
- Не знаю я! И пробовать не буду! Не буду, я сказала!
Ритину маму жаль, но Риту жальче. Бухнуться вниз головой с пятого этажа из-за (предположим) несчастной любви, очнуться и осознать, что причина нежелания жить осталась с тобой, а впереди - жизнь колясочника, по сравнению с которой прежние проблемы кажутся детскими, игрушечными. И это в неполных 30 лет!!!
Врачи три месяца пытались вернуть чувствительность ногам Риты, но… нет, не получилось. Её готовят к выписке - для беседы приходит врач-психолог. Врач(ахтунг!)-психолог громким голосом, не обращая внимания на присутствующих в палате, объясняет Рите тонкости выписки и дальнейшего лечения.
Через слово так называемый психолог громко повторяет:
- Ведь у вас в истории болезни записано «суицид», поэтому бла-бла-бла… Ну, вы же понимаете, если есть запись «суицид», то вас должны бла-бла-бла… Ваш случай - случай суицида, значит вы - бла-бла-бла…
При первом же упоминании табуированного понятия я выхожу из палаты, за мной выходят сиделки. Мы усаживаемся на больничную каталку и молчим. Георгий уходит в курилку. Добрая психологиня говорит настолько внятно и громко, что слышно на посту - т.е. не только нам, но и медперсоналу.
«ГосподиБоже, что за доктор-выродок!» - думаю я, смотря из темноты коридора на побледневшую жалкую Риту. При каждом повторении слова «суицид» она будто вжимается в подушку. Врачу-так называемому-психологу хочется дать весомого пинка по заднице (и лучше не ногой, а металлической лопатой «Fiskars»). Для скорости. Сиделкам, кажется, хочется того же.