«Бриллиантовая рука», «Курочка ряба» и русская мечта - 2
Свободные размышления психиатра по поводу любимого фильма - начало здесь «Бриллиантовая рука», «Курочка ряба» и русская мечта - 1
Вне всякого сомнения, это может сделать только человек, который свят, для данной общины. Т.е., может говорить и действовать от имени Бога - силы, которая и сотворила законы общины. Какие же черты придают образу Семен Семеныча черты «святого» советского времени?
Прежде всего, если пользоваться терминологией предыдущей главки, он… девственник.
Девственность его проявлена не только в знаменитой сцене соблазнения Семен Семеныча героиней Светланы Светличной. Хотя именно в ней можно почувствовать, что такое «одеяние священного брака». Семен Семеныч не просто асексуален, он ведет себя так, как будто боится и не подозревает, что на свете существуют какие-нибудь женщины, кроме его жены. Походя, он опровергает «иезуитскую» или бандитскую истину Лелика:
«Нет такого мужа, который не мечтал бы хоть на час стать холостяком…»
Мысль эта страшна для советского зрителя, как адское яйцо, готовое разрушить его собственный (зрителя) брак. «Спастись» от таких мыслей можно только двумя способами:
Либо ханжеским - просто сделав вид, что не услышал…
Либо «спасительным» - увидев на экране персонаж, который действительно об этом не мечтает. «Семен Семеныч» дает зрителю возможность узнать себя (психологи называют этот процесс «идентификацией» со спасительным образом) не в цинизме Лелика, а в добродетели (девственности) Горбункова.
Но и это не главное в «психологической девственности». Главное в ней то, что Семен Семеныч абсолютно не знаком с соблазнами западной жизни, т.е. с соблазнами иного мира. Мы знаем, что, пройдя через тяжкие испытания путешествия «зарубеж», Семен Семеныч вернулся абсолютно таким же, каким уехал. Более того, его волнения и нежелание участвовать в зарубежной поездке, как бы находят свое подтверждение - сама поездка оборачивается для него неприятностями.
Хотя… Единственное известное нам испытание, снова оказывается подтверждением «девственности» героя. Это - «встреча с проституткой» на древней улице Баку (с точки зрения сегодняшнего зрителя фильм, и правда, снимался «за рубежом» - еще одно незаметное проникновение недалекого будущего).
«Золотое яйцо» мерещится и Фрейду и советскому обывателю «яйцом разврата» о котором этот обыватель, вполне по Фрейду тайно мечтает. Иначе - не смешно!
В сегодняшней, постсоветской реальности мы знаем очень много «Семен Семенычей» средних лет, которые не хотят ездить заграницу по тем же самым причинам - они не хотят вылезать из скорлупы «советского яйца», боятся все того же «соблазна», боятся почувствовать, что их (наша) жизнь хуже. Если им приходится уехать по работе, то они везут «советское яйцо» с собой: стараются не выходить за пределы отеля; принципиально не учат языка, даже по путеводителю, или везут с собой «яйцо» в виде привычной бутылки водки.
Однако и это еще не все. «Психологическая девственность» включает в себя целый ряд других понятий: Горбунков невероятно простодушен, он послушно выполняет все то, что ему велят «органы» - главные распорядители судьбы. Он абсолютно доверчиво относится к людям, которые его окружают. Он, просто не в состоянии, допустить мысли о том, что люди, окружающие его, способны причинить ему вред.
Он живет в раю «ленинской теории отражения», в которой люди думают и делают только то, что они говорят.
Он вообще не строит никаких версий происходящего. Он просто живет, ни о чем не задумываясь. Задумываться должны другие - кому положено.
Не даром, высказываний главного героя в многочисленных цитатниках афоризмов из фильма «Бриллиантовая рука» гораздо меньше, чем высказываний «антигероев».
Впрочем, афоризмы есть, но только те самые, подтверждающие «святость» персонажа: «- На его месте должен был быть я…
- Напьешься - будешь!»;
Как православный святой избирается для служения Богу самим Богом по неведомому человеку промыслу Божьему, так и Семен Семеныч избирается на свое служение по защите общества промыслом судьбы и милиции, которая встает в фильме на место обязательного сакрального посредника между человеком и Богом.
Так на пути избранничества Русского Святого вставал монастырь или духовный отец, подсказывавший Путь.
Милиция (те - «кому положено») в «Бриллиантовой руке» и ведет себя иррационально, почти мистически:
«Наверное, мне бы надо…
- Не надо.
… а что, если…
- Не стоит.
- Ясно… Тогда может быть нужно…
- Не нужно.
- Понятно. Разрешите хотя бы…
- Вот это попробуйте».
Семен Семеныч почти идеальный образ мечты советского человека, которую можно попробовать сформулировать так:
Достаточно быть просто честным и порядочным человеком, чтобы, ни о чем не задумываясь, под руководством тех «кому положено» спасти и себя, и мир.
Каждый из нас, людей, воспитание которых прошло при советской власти, испуганно найдет в себе эту простейшую мечту. Во всяком случае, нам и по сей день хочется, что бы о нас так думали окружающие. Может быть, это и есть мечта?
Вот мы и повторяем, следом за Горбунковым:
«Как ты могла подумать такое? Ты - жена моя, мать моих детей!»
Но, как видно, даже в комедии, эта мечта, почти не минуемо, должна носить в себе куда как более древнее, чем советская власть, сакральные черты.
Советский «спаситель» как и другой Спаситель мира должен пройти инициацию смертью. Он должен доказать свою спасительную миссию, умирая или, хотя бы, пройдя через что то очень похожее на смерть. Вспомним, например, «инициацию» Джеймса Бонда или «Робокопа».
И Гайдай, неизвестно зачем, убивает своего героя. Зрительскому глазу, пусть даже неосознанно, ясно, что Горбунков выпадает из багажника машины «Шефа» на такой высоте, падая с которой обычный человек остаться в живых не может.
Но, после обязательного архетипического затемнения и бегущих невнятных титров (помните Булгаковское: «Тьма накрыла Ершалаим…»), выясняется, что Семен Семеныч жив!
Правда, у зрителя должно появиться ощущение, что спас героя вовсе не Бог, а родная милиция. Но это и есть те «кому положено» в Советском обществе. Милиция в фильме, что-то вроде отряда «ангелов - хранителей» нашего человека…
В глубине души, нам, и по сей день, очень хочется ее так воспринимать.
Если присмотреться трезвым взглядом, может показаться, правда, что милиция сделала все мыслимые и немыслимые глупости, что бы погубить своего «добровольного спасителя»… Готовила его «на заклание»… Ну, да ладно! Это же комедия!
Ну не смогли! - Настоящая милиция погубила бы обязательно…
От этого мы нервно смеемся… А поляки нет.
Неожиданно для нас и для милиции Семен Семеныч пролетает по воздуху «аки по суху» и остается в живых.
Для неосознаваемой части психики зрителей это значит, что он человек необычный - ему уготована священная роль. А со времен древнегреческих героев, в сущности, эта роль одна - единственная - роль спасителя рода человеческого.
Есть в фильме и прямая отсылка к образу Христа. Помните мальчика, идущего по воде, «аки посуху»? Вставная, неизвестно как попавшая в фильм сценка, точно по Фрейду, оказывается ключом к разгадке тайны невероятного успеха всей картины
Граф, который его видит, ошибается… Он ищет своего спасителя не там, но, все таки, ищет, раз ему после очередной неудачи является это видение.
В сюжете фильма это «явление ложное», одна из истерических галлюцинаций Графа, который чувствует, что живет «не так как все».
Он не в состоянии понять, что для того, чтобы спастись, ему нужно стать… «Семен Семенычем Горбунковым…». По крайней мере, таким же, как он. Он должен уподобиться спасителю. Еще одна незаметная, но архетипическая - «проросшая» из древних глубин забытого нами способа мышления деталь: Спаситель Графа (Граф в том же обществе живет) и его жертва на самом деле одно и то же лицо - «советский агнец» Горбунков.
Быть может, не случайно роль мальчика, идущего по воде довелось исполнить сыну Юрия и Татьяны Никулиных - Максиму?
Кроме всего прочего, Семен Семеныч Горбунков по профессии экономист. Кто же еще может спасти нас от законов «золотого яйца»...
«Чем отличается Карл Маркс от Клары Львовны?
- Карл Маркс был экономист,
а Клара Львовна - старший экономист»
(старый анекдот)
Итак, советский спаситель и советская мечта. Все достаточно «прозрачно»…
Каждое общество получает (в кино) того «спасителя» о котором мечтает…
Или: Каждый народ заслуживает того «спасителя», которого имеет…
Но это еще не все о Горбункове.
Была у режиссера Леонида Гайдая непосредственно перед «Бриллиантовой рукой» другая «черная троица». Входили в нее три персонажа: Трус, Балбес и Бывалый. Почему в «советские спасители» Гайдай выбрал именно Балбеса, узнаваемые черты которого сохранились (разумеется, - актер один) в образе Семен Семеныча Горбункова?
Может быть потому, что думать - это уже «западный» («не наш») - разврат? Что то на подобие «железной дороги»?
Вы только задумайтесь!
Стал бы «спасителем» стал могучий «Бывалый» (А. Моргунов) - он бы, скорее всего, взял следствие на себя и одним движением руки, не дожидаясь тугодумов из милиции, скрутил бы всех врагов (заодно и денежки присвоил бы, наверняка).
- Фильм превратился бы тогда в Американский боевик, пусть даже и комедийный, но боевик! Выступи в роли «спасителя» вечно дрожащий «Трус» (Г. Вицин) - история превратилась бы во французскую классическую детективную комедию, да еще с отечественным «Луи де Фюнесом» в главной роли.
Нет! Образ и актер выбраны абсолютно точно! Не даром сознание отчаянно сопротивляется, когда пытаешься представить себе другого актера на месте Юрия Владимировича Никулина.
Ассоциация 3 - Иванушка дурачок.
«Был себе дед да баба, было у них три сына: два разумных, а третий дурень. Первых баба любила, чисто одевала; а последний завсегда был одет худо - в черной сорочке ходил».
Никто, наверное, не сомневается, что самые любимые образы кинематографа и искусства вообще незаметно приплывают к нам откуда-то из детства, корреспондируя с тем, что было нам дорого, когда мы были детьми.
Может быть, поэтому русский спаситель из сказки именно Дурак, а не разумный член семейства. Хотите, чтобы фильм в России стал популярен, придайте образу «спасителя» в нем черты Ивана или Емели.
Хорошо это или плохо, сказать невозможно, но только в этом случае популярность фильма становиться всенародной, вспомните, хотя бы, абсолютно, на мой взгляд, не заслуживавший своего успеха, фильм, «Особенности национальной охоты».
Осталось понять, кто же он такой «Иван-дурак». Каковы его главные черты?
Одну из его главных особенностей мы уже знаем: он девственно чист. Он удивительно прост, правдив и простодушен. Каждый раз, когда по ходу рассказа он попадает впросак, он делает это по своему чистосердечию.
Вот «Дурак нанялся к попу в батраки на три года. В итоге поп, рассчитываясь с батраком-дураком, ставит перед ним два мешка. Один мешок набит серебром, другой - обыкновенным песком. Дурак, как ему и подобает, берет мешок с песком. Вдруг ему попадается костер в темном лесу, на котором сгорает необыкновенная красавица, которая просит ее спасти. И вот хорошо, что Иван-дурак, по-дурацки, взял с собой не мешок с серебром, а мешок с песком. Снял мешок с песком, развязал и давай сыпать; огонь тотчас погас, красная девица ударилась оземь и обернулась змею, вскочила доброму молодцу на грудь и обвилась кольцом вокруг его шеи, - герой пугается, - „Не бойся“, - провещала ему змея. В последствии, змея становиться волшебной помощницей героя и его возлюбленной женой. В результате, дурацкое поведение оказывается необходимым условием счастья - условием пришествия божественных или магических сил».
Одним из первых всерьез заговорил об Иване-дураке в русской культуре А.Синявский (Абрам Терц), поэтому я цитирую сказку по его краткому пересказу, а не по первоисточнику (сборник Афанасьева). Обратите внимание, в только что рассказанной сказке Дурак уклоняется все от той же, знакомой нам, опасности - от мешка с серебром. Почувствовать, какой из мешков опасен, а какой нет, позволяет ему именно его дурацкое свойство - простодушие. Нам, жителям сегодняшней российской реальности, свойственно слегка подозрительное отношение к этому герою русских сказок. Во всяком случае, присущие дураку черты девственности мышления ощущаются нами сегодня скорее как явный национальный недостаток. Этот взгляд далеко не нов, еще в начале века его разделяли русские «западники». Вот, что писал князь Евгений Трубецкой:
«В ней (в сказке о дураке - А.Д.) сказывается настроение человека, который ждет всех благ жизни свыше, и при этом совершенно забывает о своей личной ответственности. Это тот же недостаток, который сказывается и в русской религиозности, в привычке русского человека перелагать всю ответственность на широкие плечи „Николы Угодника“. Превознесение Дурака над богатырем, замена личного подвига надеждой на чудесную помощь, вообще слабость волевого героического элемента - таковы черты, которые болезненно поражают в русской сказке. Это прелестная поэтическая греза, в которой русский человек ищет, по преимуществу, успокоения и отдохновения; сказка окрыляет его мечту, но в то же время усыпляет его энергию».
Есть ли в нас с вами такие черты, дорогой читатель?
- Конечно, есть. Большинство из нас предпочитает лежать на печи в ожидании неизвестной, но возможной подачки Господа Бога
«Лежать на печи» можно самыми разнообразными способами. Можно, например, беспробудно пьянствовать, чтобы никакое «яйцо» не было в состоянии с этой самой печи стащить…
«Слезание с печи», вообще, всегда вызывает укол самолюбия - выход из привычного образа: «Не хочу я знать того, что происходит в ваших заграницах, - вдруг там лучше, тогда мне придется что-то делать, чтобы у меня тоже было хорошо, но если я начну что-то делать, это буду уже не я.»
На самом деле, Иван Дурак является героем далеко не только русских сказок. Подобные герои встречаются в сказках разных народов. Достаточно вспомнить чрезвычайно похожую своим сюжетом проникновения сказку «Золотой гусь» из собрания Братьев Гримм.
Но, как писал Абрам Терц, «Другое дело, что сказочный дурак, попал в России на какую-то благоприятную почву, и поэтому так процвел и приобрел такую известность.»
Мне кажется, что «почвой» этой оказалась именно почва - бескрайние просторы русской равнины. Пространство наше, во времена, когда слагались и, тем более, записывались сказки, воспринималось человеком как воистину необъятное.
Необъятное - это то, что нельзя охватить сознанием, то, с чем невозможно справиться. Может ли человек совладать с бесконечностью?
«Справиться» это значит организовать окружающий мир, застроить его, заполнить значимыми для человека вещами - жильем, обработанными полями, Храмами и т.д. деятельности. В отличие от «компактного» «европейского дома», русский человек имел дело с бесконечностью.
Если человеческий разум не в силах организовать пространство своего бытия, остается только ждать. Ждать, пока пространство организует Господь Бог. Созидательные усилия приносили слишком мало результатов и слишком легко уничтожались неизвестно откуда появляющимися и неизвестно куда в этой бесконечности исчезающими набегами кочевых племен.
Может быть, отсюда из внезапности этих смертельно опасных набегов и от ярко блестящих на солнце монет, цепей, навешанных на воителях-кочевниках, так силен в русских этот страх внезапного проникновения золота. От этого блеска доспехов ведь возникло русское название войск Чингизхана: «Золотая Орда». Может быть, орда и была тем конкретным «золотым яйцом», которого так боится русская сказка?
Возможно, здесь же причины таких странных особенностей нашего характера, как коммунальный синдром. Из-за чего русские всегда стремились так плотно селиться друг к другу, если не из-за этого страха бесконечности пространства.
В конце концов, именно это национальное ощущение бесконечности рядом и одиночества человека или общины в нем и нарушали железные дороги, делающие пространство совершенно другим, не русским. «Настоящие люди древности проходили дорогой милосердия, останавливались на ночлег у справедливости, чтобы странствовать дальше в беспредельной пустоте».
Похоже, не правда ли? Здесь русская сказка неожиданно для нас пересекается с китайским даосизмом и его легендарным принципом «увэй», который обычно переводится на русский язык как «недеяние». «Назначение же Дурака, - пишет А.Синявский, - в чем-то, что противоположно здравому смыслу и житейской хитрости: это апофеоз незнания, неумения, неделания и полнейшей бесхитростности. Именно потому, что Дурак бесхитростен, он так привлекателен. Назначение Дурака - и всем своим поведением, и обликом, и судьбой доказать (точнее говоря, не доказать, поскольку Дурак ничего не доказывает и опровергает все доказательства, а скорее наглядно представить), что от человеческого ума, учености, стараний, воли - ничего не зависит. Все это вторично и не самое главное в жизни».
«Умные - не учены, ученые - не умны».
Лао-Дзы.
«Я знаю только то, что ничего не знаю».
Сократ.
«Хочешь стать мудрым в мире сем - стань безумным».
Апостол Павел.
Сравните:
«Дуракам везет».
«Бог дураков любит».
«Дуракам счастье».
Принцип увэй для даосов и основное философское положение, и практическая жизненная установка. Прибывающего в состоянии недеяния ничто не может поработить. Он свободен и от дел правителя, и от рабской службы. Должен он освободиться и от таких понятий как долг или собственное достоинство. Его сознание является чистым и пустым, поскольку не содержит предпочтительных объектов, навязывающих себя в первую очередь.
«Мастер игры со ставкой на черепицу, - писал Чжуан Цзы, - станет волноваться при игре на серебряную застежку и потеряет рассудок при игре на золото. Искусство одно и то же, но стоит появиться соблазну, как внимание тут же отвлечется к внешнему. Внимание же к внешнему всегда притупляет внимание к внутреннему».
«Ши Чэнци пришел к Лао-Цзы и не увидел никаких признаков мудрости. Он назвал Лао-Цзы обыкновенным простолюдином, причастным к суете мира, и гордо удалился. Лао-Цзы нисколько не изменился в лице и даже не подумал возражать. На следующий день Ши Чэнци явился вновь, испытывая некоторое замешательство:
- Вчера я над вами насмехался. Почему же сегодня мое сердце искренне от этого отказывается?
- Мне нет дела до тех, кто любит распознавать с первого взгляда проницательных и мудрых, - ответил Лао-Цзы. - Если бы вчера вы назвали меня волом, я и назвался бы волом, назвали бы мерином, я не сделал бы ни малейшей попытки, чтобы вас разубедить. Если, встретив какую-то сущность, кто-то дает ей название, то, не приняв названия, примешь от такого беду. Я покорился не оттого, что был покорен, а покорился, не изменившись».
«…там все возникло из завоевания и вековой борьбы, незаметной, но беспрестанной между победителем и побежденным… из этого вечного колебания возникла жизнь вполне условная, жизнь контакта или договора, подчиненная законам логического… расчета... Иное дело Россия - в ней не было ни борьбы, ни завоевания, ни вечной войны… она не есть создание условия, но произведение органического живого развития; она не построена, а выросла».
В нашей реальной жизни мы забыли, что существует иная мудрость, кроме мудрости борьбы и героического поступка. Мы измеряем человека его делами - мерой его активности. Когда нас спрашивают: «Вы кто?», мы привычно отвечаем: «Я - врач, а я - бизнесмен». Мы не мыслим себя вне деятельности и ее проявлений.
Принцип увэй это абсолютно иная философия. Это философия освобождения души от связывающих ее пут идентификации - зависимости от мира.
Со школьных лет мы привыкли считать, что человек тем более умен, чем больше разнообразных фактов и логических построений помещается у него в голове.
Мы не задумываемся о том, что такое мнение и есть произведение того самого, что Хомяков в использованной выше цитате называл «произведением борьбы».
Бесконечный объем пространства порождал совершенно иное мировоззрение наших предков. Даосы преклоняли колена перед той же бесконечностью мира, они понимали, что в этой бесконечности существует огромное количество ловушек, но они чувствовали, что в этой бесконечности существует смысл. Они называли этот смысл «Дао» - этот иероглиф объединяет в себе символы пути и потока. Для того, чтобы ощутить его, нужна внутренняя пустота, отсутствие привязанности к миру. «Это именно обычное восприятие, - пишет замечательный современный философ А.Секацкий, (к работе которого я и отсылаю тех, кто хочет поглубже разобраться с проблемой „даоса“ Емели), - уже заполнено объектами предпочтительной апперцепции, погружено в „заботу“ и загружено под завязку, вмещает лишь несколько спектральных линий событийности, т.е., фактически, имеет дело с одним и тем же. Оно уже подцеплено на крючок памяти и подвешено на нем, подвешенность придает восприятию избыток болезненных чувств (страдательных состояний) - и тогда… любая деятельность может быть истолкована как попытка… обрести комфорт, трепыхаясь в силках мира. Но привязанность к миру похожа на систему веревочных петель - каждое трепыхание только затягивает петлю. Лишь пустота восприятия… позволяет выскользнуть из связки. Мимо милосердия можно проходить, у добродетели останавливаться на ночлег, но странствовать следует в беспредельном…».
В той самой русской беспредельности, где и странствовали русские Дураки - «даосы»… Есть еще один общий и легко узнаваемый симптом: для того, что бы странствовать в беспредельности нужно не бояться в ней потеряться. Проблема жилья на российских просторах - наши коммунальные «клети» связаны именно с ощущением страха перед бесконечностью пространства. Мы боимся бесконечности - вот и жмемся поближе друг к другу!
Для того, чтобы странствовать в ней беспредельность должна стать своей - близкой и родной. Единственный способ освоить беспредельность - найти ее аналог внутри собственной души. Спокойное бесконечное пространство внутри человека… Разве это не то же самое, что мы чувствуем, когда произносим слова «чистота», «девственность» или «целостность» души. Но в Русском языке слова «чистота» и «пустота», сказанные в адрес человеческой души имеют совершенно разные смысловые оттенки.
Может быть Иван-дурак и Емеля «даосами» вовсе не были?
«…Масло сжигает само себя в светильнике. Корицу срубают, оттого что она съедобна. Лаковое дерево срубают, оттого что оно полезно. Все знают, что полезно быть полезным, но никто не знает, как полезно быть бесполезным», - так писал Чжуан-Цзы.
Ивану-дураку, похоже, этот философский принцип хорошо известен. Возможно, даже, что в определении великого китайского философа скрыта одна из глубочайших тайн русской души. Однако, в отличии от даосов русская бесполезность жаждет стать полезной. Где-то в глубине Емелиной бессмысленности скрывается сжатая пружина потенциальной энергии действия - и не просто действия - героического деяния. Мы же так его и называем - сказочный герой. Пружина ждет только одного - возможности своего проявления.
Герой - это не даос, уже только по тому, что его деяния направлены на помощь людям, а это значит,что он не минуемо попадется в расставленные жизнью силки простой человеческой обусловленности.
Герой русской сказки - это человек, который ждет возможности проявления своего «геройства»… Оно же чистота души, девственность и цельность.
Здесь таится не уловимая разница между «увэй» - пустотой даоса и жизненной позиции Емели: если к пустоте прибавить зерно потенциального «геройства», то в сумме получится … Наша с вами мечта о спасителе. Геройство оживит безмолвную буддискую и даоскую бесконечность и сделает ее… православной.
А вот возможность проявления героических качеств должна проявиться сама - по своей собственной воле. С беспредельностью российского простора разум справиться не может. Любое действие, любой «поступок борьбы» в этом пространстве исчезающее мало эффективен, и, поэтому, лишен смысла. Нужно уметь ждать появления возможности. Потенциальная сила то, что мы сегодня называем «вероятностью событий» и в сказке и в наших мечтах становиться… одушевленной сущностью, которую - чтобы не вспоминать Бога всуе - мы прозвали надеждой на языческий «авось». Он - Авось - когда то, в славянских мифах, был живым духом - волшебным существом, вроде «золотой рыбки»...
Пользуясь терминами предыдущей главки, должно произойти проникновение. Фактор проникновения приходит как раз из беспредельности природных пространств вокруг: говорящая щука, волшебный волк, старичок-боровичок или пушкинская золотая рыбка. В отличие от европейских сказок эти существа не имеют человекоподобных черт, они приходят не из общества, а из природы.
И еще одна важная подробность - для стариков и старух в «Курочке Рябе» и в «Золотой Рыбке» эти существа опасны, а для Емели и Ивана - нет. Разница заключается ровно на одну чистоту или «девственность» души.
«Бриллиантовая рука» для Семен Семеныча безопасна… Но безопасна она только для него.
Здесь кроется еще одна разница между Емелей и даосом. Даос настолько умен, что в состоянии понять бессмысленность любого деяния. Он настолько умен, чтобы уклониться от ловушек мира - «мир ловил меня, но не поймал». Он занят непрерывной интеллектуальной контр рефлексией.
Настоящим даосом в русской литературе был, разве что Остап Бендер И.Ильфа и Е.Петрова. Это он скользит по поверхности советской жизни, не соприкасаясь с ней и не включаясь в нее, это его не в состоянии поймать силки жизни советского обывателя. Он умнее и поэтому способен на виртуозную технику уклонения - почти истинный «увэй».
Но именно поэтому он в романах Ильфа и Петрова принципиально другой человек, чем мы. Остап не наш - не русский и не советский. Он «сын турецко подданного» и кроме этого факта у него нет другой биографии. То есть, нет истории жизни, что значит - нет жизни в обычном понимании этого слова. Нет той самой «системы веревочных петель» привязывающих нас к обыденности. Бендер тщательно следит за тем, что бы таких «пристежек» и не возникло и, в результате, оказывается чужим для окружающей его реальности.
А «Семен Семеныч» - свой!
Емеля и Иван настолько чисты, что им не только не страшно проникновение языческих сил, им можно доверить царство…
И здесь снова Чжуан-Цзы: «Доверить Поднебесную можно лишь тому, кто не будет жаждать управлять Поднебесной».
Эту истину никому и никогда не удалось отменить.
Лао-Цзы и Чжуан-Цзы ничего подобного и не жаждали. А вот Емеля, похоже, жаждет, во всяком случае, он никак не против одной из главных ловушек обыденной жизни, которой избегли успешно и великие даосы, и Остап Бендер.
Ловушка эта - рука царской дочери...
Но жениться на дочери царя - это, ведь, и значит стать царем. Сказочный Емеля с нескрываемым профессионализмом берется за управление страной, как только такая возможность оказывается у него в руках.
У Емели своя внутренняя задача, та самая, о которой мы уже говорили, он хочет расширить свою девственность на собственный сакральный брак, а потом распространить ее на весь патриархальный мир, став его королем. Иван-дурак - это и есть русский спаситель, он же «добрый царь» из нашей всеобщей мечты.
Я думаю, что когда-то, давным давно, Иван-дурак на самом деле был… волхвом.
Во всех шаманских культурах мира существовали два способа стать шаманом: первый - наследственный, а второй был связан с тем, что человек слышал зов духов и приходил к старому шаману учиться (и лечиться заодно). На великой русской равнине шаманов звали волхвами, а имя одного из главных духов мы уже знаем - его звали Авось.
Существовали признаки будущих шаманов - они с детства отличались от сверстников. Были странными, замкнутыми, периодически убегали в лес, часто царапали себе запястья до крови… и т.д. Они производили впечатление безумцев, а те, в свою очередь в просторечии всегда именовались… дураками. Не по этим ли или, по крайней мере, схожим признакам, интуитивно, современная приемная комиссия кинематографического вуза производит отбор будущих режиссеров? Может быть, мы бессознательно считаем, что режиссер должен быть шаманом?
Вполне возможно, что «Курочка ряба» это сказка об отсутствии волхвов. Может быть «сыщик», которого так не хватает, что бы избавиться от «мудреного» яйца это запрещенный христианством волхв-шаман… он же Иван-дурак?
Но в любом случае, он человек, помыслы которого непорочны. Спасти может если не Бог, то человек, который хочет добра для всех, а не для себя лично… вот ведь - идиот-то какой!
Но ведь именно это мы и понимаем под словом «бесхитростный». Хитрость - она всегда тайная выгода для себя самого. Кто же от своей выгоды откажется! Разве что Семен Семеныч…
Для того Дурак и ждет возможности собственного проявления, сидя на печи «тридцать лет и три года». В «Бриллиантовой руке» возраст героя тоже находиться где-то недалеко от этой загадочной цифры…
В этом возрасте к человеку должно придти что-то или кто-то - «страннички», щука, лягушка, провидение… одним словом Авось. Эти силы должны разбудить дремавшее в глубине «Емели» или Ильи Муромца предназначение на царство или на нашу защиту.
Тут можно разглядеть еще одну особенность, резко отличающую Ивана-дурака от даоса. Увэй и сатори это состояния благоприобретенные. Они достигаются с помощью кропотливого труда души. Дурак (он же волхв) - это свойство врожденное.
«Дураком родился - дураком крестился, дураком женился - дураком и помрешь» - гласит старинная русская пословица.
Дурак - это врожденная чистота души. Ее нельзя заслужить. Но, ведь, и царь, в которого превращается, в конце концов, Емеля, тоже понятие родовое. Да только, как его в реальной жизни отличишь, этого Ивана-дурака от его разумных братьев? Может быть, поэтому народ и поддерживал радостно, и призывал на царство человека странного и истеричного? Такого, как Иван IV Грозный… Юродство - безумство, странности и даже жестокость - это тоже свойства, которые входят в сложный понятийный комплекс, который мы привычно обозначаем словом «дурак».
Расширяясь, русская мечта о «девстве», как о спасении, дает в итоге мечту о «добром царе», которая оказывается, на самом деле, мечтой о царе - Емеле - она же мечта о царе волшебнике и шамане. Только такого человека русская душа в смутные времена способна «выбрать сердцем». Да что там, далеко ходить! Иван Грозный…Вспомните нетленный образ первого президента России... Народная мечта видела в обеих реализацию своей мечты о царе - волхве…
Иван-дурак не занимается сложной рефлексией на мир, он занимается волхованием - просто чувствует - «слышит» духов сердцем, а они подсказывают ему что надо делать, чтобы и ему, и народу было хорошо в этих беспредельных русских просторах…
Чем, собственно и занят весь фильм Семен Семеныч Горбунков, о котором мы совсем забыли: «Поскользнулся, упал, закрытый перелом, потерял сознание, очнулся - гипс».
Лучше всего действовать вообще без сознания.
«Если человек - идиот, то это надолго!»
…зал задыхается от радостного смеха, узнавая сам себя и собственную тайную мечту. Или, например: «Шампанское по утрам пьют только аристократы и дегенераты».
- Обратите внимание - какое элегантное уподобление… Всего предыдущего, можно было просто не писать. Жалко, что русский кинематограф забыл главного героя русских сказок.
Задыхаясь от всевозможных «проникновений» европейское сознание и американский кинематограф, между прочим, подобных героев производит практически непрерывно. Достаточно вспомнить хотя бы фильмы Йозефа Стеллинга. Кто такой «Стрелочник» если не исследование героя, сознание которого остается девственно чистым? Впрочем, это не лучший пример. Стеллинг - это не массовый кинематограф. Но вот герой «Человека - Паука» и наш Семен Семеныч Горбунков состоят в скрытом, но чрезвычайно близком родстве. Можно ли определить характер Питера Паркера до его чудесного преображения лучше, чем словом « девственник».
Чудесный генетический Паук не мог ошибаться, точно так же, как не ошиблась волшебная Щука. Он мог впрыснуть свою ДНК только человеку с девственно чистыми помыслами - «Ивану-дураку» от американской культуры.
Даос с помощью могучей многошаговой рефлексии о мире уклоняется от него. Емеля ждет мига проникновения для того, чтобы стать царем-волхвом - подлинным властелином этого мира. Мечта о нем сохраняется из века в век. Поскольку из века в век сохраняется вечный страх: и Емеля и зритель и безвестный автор сказок втайне чувствуют, что проникновение, а вместе с тем и изменение этого привычного мира неизбежно.
Ассоциация 4 Детектив.
Боевики, триллеры, шпионские детективы, несомненно, самый популярный жанр литературы и кино только что закончившегося века. Не смог избежать этого факта даже советский кинематограф, стремившийся выпускать в прокат только серьезное пропагандистское кино.
Но детектив это произведение об убийстве. Даже если случаются исключения из этого правила, мы скорее относим такие фильмы и книги к «приключениям» - жанру «экшн».
Почему «Бриллиантовая рука» для большинства зрителей остается детективом, несмотря на то, что в ней нет убийства?
Если даже убийства не происходит, то в любом детективе происходит что-то похожее - проникновение. Ницше описал бы это примерно так: любая культура, в том числе и советская, создает свой «апполонический миф», для самой культуры создание такого мифа означает, что она достигла некоей стабильности, приобрела коллективный разум. Объявленное Л. И. Брежневым формирование новой общественной формации - «советского общества» и новой человеческой породы - «советский человек» и было окончательным формированием такого «апполонического мифа».
Беда заключается в том, что, достигнув такой стадии, общество начинает испытывать страх перед вторжением или проникновением в него противоположного разрушительного или стихийного «диониссийского» начала.
Каждый «советский человек» хорошо знает главные разновидности этого страха. Разрушительная «инфекция» могла проникнуть в «апполонический советский миф» из абсолютно инфернальной «заграницы» или из глубин человеческого бессознательного - от естественных человеческих желаний. Как известно заразным и опасным считался секс: «в СССР секса нет».
Собственно от двух этих главных опасностей и спасает нас герой «Бриллиантовой руки». «Руссо туристо - облико морале, ферштейн?!»
Продолжение следует...
Вне всякого сомнения, это может сделать только человек, который свят, для данной общины. Т.е., может говорить и действовать от имени Бога - силы, которая и сотворила законы общины. Какие же черты придают образу Семен Семеныча черты «святого» советского времени?
Прежде всего, если пользоваться терминологией предыдущей главки, он… девственник.
Девственность его проявлена не только в знаменитой сцене соблазнения Семен Семеныча героиней Светланы Светличной. Хотя именно в ней можно почувствовать, что такое «одеяние священного брака». Семен Семеныч не просто асексуален, он ведет себя так, как будто боится и не подозревает, что на свете существуют какие-нибудь женщины, кроме его жены. Походя, он опровергает «иезуитскую» или бандитскую истину Лелика:
«Нет такого мужа, который не мечтал бы хоть на час стать холостяком…»
Мысль эта страшна для советского зрителя, как адское яйцо, готовое разрушить его собственный (зрителя) брак. «Спастись» от таких мыслей можно только двумя способами:
Либо ханжеским - просто сделав вид, что не услышал…
Либо «спасительным» - увидев на экране персонаж, который действительно об этом не мечтает. «Семен Семеныч» дает зрителю возможность узнать себя (психологи называют этот процесс «идентификацией» со спасительным образом) не в цинизме Лелика, а в добродетели (девственности) Горбункова.
Но и это не главное в «психологической девственности». Главное в ней то, что Семен Семеныч абсолютно не знаком с соблазнами западной жизни, т.е. с соблазнами иного мира. Мы знаем, что, пройдя через тяжкие испытания путешествия «зарубеж», Семен Семеныч вернулся абсолютно таким же, каким уехал. Более того, его волнения и нежелание участвовать в зарубежной поездке, как бы находят свое подтверждение - сама поездка оборачивается для него неприятностями.
Хотя… Единственное известное нам испытание, снова оказывается подтверждением «девственности» героя. Это - «встреча с проституткой» на древней улице Баку (с точки зрения сегодняшнего зрителя фильм, и правда, снимался «за рубежом» - еще одно незаметное проникновение недалекого будущего).
«Золотое яйцо» мерещится и Фрейду и советскому обывателю «яйцом разврата» о котором этот обыватель, вполне по Фрейду тайно мечтает. Иначе - не смешно!
В сегодняшней, постсоветской реальности мы знаем очень много «Семен Семенычей» средних лет, которые не хотят ездить заграницу по тем же самым причинам - они не хотят вылезать из скорлупы «советского яйца», боятся все того же «соблазна», боятся почувствовать, что их (наша) жизнь хуже. Если им приходится уехать по работе, то они везут «советское яйцо» с собой: стараются не выходить за пределы отеля; принципиально не учат языка, даже по путеводителю, или везут с собой «яйцо» в виде привычной бутылки водки.
Однако и это еще не все. «Психологическая девственность» включает в себя целый ряд других понятий: Горбунков невероятно простодушен, он послушно выполняет все то, что ему велят «органы» - главные распорядители судьбы. Он абсолютно доверчиво относится к людям, которые его окружают. Он, просто не в состоянии, допустить мысли о том, что люди, окружающие его, способны причинить ему вред.
Он живет в раю «ленинской теории отражения», в которой люди думают и делают только то, что они говорят.
Он вообще не строит никаких версий происходящего. Он просто живет, ни о чем не задумываясь. Задумываться должны другие - кому положено.
Не даром, высказываний главного героя в многочисленных цитатниках афоризмов из фильма «Бриллиантовая рука» гораздо меньше, чем высказываний «антигероев».
Впрочем, афоризмы есть, но только те самые, подтверждающие «святость» персонажа: «- На его месте должен был быть я…
- Напьешься - будешь!»;
Как православный святой избирается для служения Богу самим Богом по неведомому человеку промыслу Божьему, так и Семен Семеныч избирается на свое служение по защите общества промыслом судьбы и милиции, которая встает в фильме на место обязательного сакрального посредника между человеком и Богом.
Так на пути избранничества Русского Святого вставал монастырь или духовный отец, подсказывавший Путь.
Милиция (те - «кому положено») в «Бриллиантовой руке» и ведет себя иррационально, почти мистически:
«Наверное, мне бы надо…
- Не надо.
… а что, если…
- Не стоит.
- Ясно… Тогда может быть нужно…
- Не нужно.
- Понятно. Разрешите хотя бы…
- Вот это попробуйте».
Семен Семеныч почти идеальный образ мечты советского человека, которую можно попробовать сформулировать так:
Достаточно быть просто честным и порядочным человеком, чтобы, ни о чем не задумываясь, под руководством тех «кому положено» спасти и себя, и мир.
Каждый из нас, людей, воспитание которых прошло при советской власти, испуганно найдет в себе эту простейшую мечту. Во всяком случае, нам и по сей день хочется, что бы о нас так думали окружающие. Может быть, это и есть мечта?
Вот мы и повторяем, следом за Горбунковым:
«Как ты могла подумать такое? Ты - жена моя, мать моих детей!»
Но, как видно, даже в комедии, эта мечта, почти не минуемо, должна носить в себе куда как более древнее, чем советская власть, сакральные черты.
Советский «спаситель» как и другой Спаситель мира должен пройти инициацию смертью. Он должен доказать свою спасительную миссию, умирая или, хотя бы, пройдя через что то очень похожее на смерть. Вспомним, например, «инициацию» Джеймса Бонда или «Робокопа».
И Гайдай, неизвестно зачем, убивает своего героя. Зрительскому глазу, пусть даже неосознанно, ясно, что Горбунков выпадает из багажника машины «Шефа» на такой высоте, падая с которой обычный человек остаться в живых не может.
Но, после обязательного архетипического затемнения и бегущих невнятных титров (помните Булгаковское: «Тьма накрыла Ершалаим…»), выясняется, что Семен Семеныч жив!
Правда, у зрителя должно появиться ощущение, что спас героя вовсе не Бог, а родная милиция. Но это и есть те «кому положено» в Советском обществе. Милиция в фильме, что-то вроде отряда «ангелов - хранителей» нашего человека…
В глубине души, нам, и по сей день, очень хочется ее так воспринимать.
Если присмотреться трезвым взглядом, может показаться, правда, что милиция сделала все мыслимые и немыслимые глупости, что бы погубить своего «добровольного спасителя»… Готовила его «на заклание»… Ну, да ладно! Это же комедия!
Ну не смогли! - Настоящая милиция погубила бы обязательно…
От этого мы нервно смеемся… А поляки нет.
Неожиданно для нас и для милиции Семен Семеныч пролетает по воздуху «аки по суху» и остается в живых.
Для неосознаваемой части психики зрителей это значит, что он человек необычный - ему уготована священная роль. А со времен древнегреческих героев, в сущности, эта роль одна - единственная - роль спасителя рода человеческого.
Есть в фильме и прямая отсылка к образу Христа. Помните мальчика, идущего по воде, «аки посуху»? Вставная, неизвестно как попавшая в фильм сценка, точно по Фрейду, оказывается ключом к разгадке тайны невероятного успеха всей картины
Граф, который его видит, ошибается… Он ищет своего спасителя не там, но, все таки, ищет, раз ему после очередной неудачи является это видение.
В сюжете фильма это «явление ложное», одна из истерических галлюцинаций Графа, который чувствует, что живет «не так как все».
Он не в состоянии понять, что для того, чтобы спастись, ему нужно стать… «Семен Семенычем Горбунковым…». По крайней мере, таким же, как он. Он должен уподобиться спасителю. Еще одна незаметная, но архетипическая - «проросшая» из древних глубин забытого нами способа мышления деталь: Спаситель Графа (Граф в том же обществе живет) и его жертва на самом деле одно и то же лицо - «советский агнец» Горбунков.
Быть может, не случайно роль мальчика, идущего по воде довелось исполнить сыну Юрия и Татьяны Никулиных - Максиму?
Кроме всего прочего, Семен Семеныч Горбунков по профессии экономист. Кто же еще может спасти нас от законов «золотого яйца»...
«Чем отличается Карл Маркс от Клары Львовны?
- Карл Маркс был экономист,
а Клара Львовна - старший экономист»
(старый анекдот)
Итак, советский спаситель и советская мечта. Все достаточно «прозрачно»…
Каждое общество получает (в кино) того «спасителя» о котором мечтает…
Или: Каждый народ заслуживает того «спасителя», которого имеет…
Но это еще не все о Горбункове.
Была у режиссера Леонида Гайдая непосредственно перед «Бриллиантовой рукой» другая «черная троица». Входили в нее три персонажа: Трус, Балбес и Бывалый. Почему в «советские спасители» Гайдай выбрал именно Балбеса, узнаваемые черты которого сохранились (разумеется, - актер один) в образе Семен Семеныча Горбункова?
Может быть потому, что думать - это уже «западный» («не наш») - разврат? Что то на подобие «железной дороги»?
Вы только задумайтесь!
Стал бы «спасителем» стал могучий «Бывалый» (А. Моргунов) - он бы, скорее всего, взял следствие на себя и одним движением руки, не дожидаясь тугодумов из милиции, скрутил бы всех врагов (заодно и денежки присвоил бы, наверняка).
- Фильм превратился бы тогда в Американский боевик, пусть даже и комедийный, но боевик! Выступи в роли «спасителя» вечно дрожащий «Трус» (Г. Вицин) - история превратилась бы во французскую классическую детективную комедию, да еще с отечественным «Луи де Фюнесом» в главной роли.
Нет! Образ и актер выбраны абсолютно точно! Не даром сознание отчаянно сопротивляется, когда пытаешься представить себе другого актера на месте Юрия Владимировича Никулина.
Ассоциация 3 - Иванушка дурачок.
«Был себе дед да баба, было у них три сына: два разумных, а третий дурень. Первых баба любила, чисто одевала; а последний завсегда был одет худо - в черной сорочке ходил».
Никто, наверное, не сомневается, что самые любимые образы кинематографа и искусства вообще незаметно приплывают к нам откуда-то из детства, корреспондируя с тем, что было нам дорого, когда мы были детьми.
Может быть, поэтому русский спаситель из сказки именно Дурак, а не разумный член семейства. Хотите, чтобы фильм в России стал популярен, придайте образу «спасителя» в нем черты Ивана или Емели.
Хорошо это или плохо, сказать невозможно, но только в этом случае популярность фильма становиться всенародной, вспомните, хотя бы, абсолютно, на мой взгляд, не заслуживавший своего успеха, фильм, «Особенности национальной охоты».
Осталось понять, кто же он такой «Иван-дурак». Каковы его главные черты?
Одну из его главных особенностей мы уже знаем: он девственно чист. Он удивительно прост, правдив и простодушен. Каждый раз, когда по ходу рассказа он попадает впросак, он делает это по своему чистосердечию.
Вот «Дурак нанялся к попу в батраки на три года. В итоге поп, рассчитываясь с батраком-дураком, ставит перед ним два мешка. Один мешок набит серебром, другой - обыкновенным песком. Дурак, как ему и подобает, берет мешок с песком. Вдруг ему попадается костер в темном лесу, на котором сгорает необыкновенная красавица, которая просит ее спасти. И вот хорошо, что Иван-дурак, по-дурацки, взял с собой не мешок с серебром, а мешок с песком. Снял мешок с песком, развязал и давай сыпать; огонь тотчас погас, красная девица ударилась оземь и обернулась змею, вскочила доброму молодцу на грудь и обвилась кольцом вокруг его шеи, - герой пугается, - „Не бойся“, - провещала ему змея. В последствии, змея становиться волшебной помощницей героя и его возлюбленной женой. В результате, дурацкое поведение оказывается необходимым условием счастья - условием пришествия божественных или магических сил».
Одним из первых всерьез заговорил об Иване-дураке в русской культуре А.Синявский (Абрам Терц), поэтому я цитирую сказку по его краткому пересказу, а не по первоисточнику (сборник Афанасьева). Обратите внимание, в только что рассказанной сказке Дурак уклоняется все от той же, знакомой нам, опасности - от мешка с серебром. Почувствовать, какой из мешков опасен, а какой нет, позволяет ему именно его дурацкое свойство - простодушие. Нам, жителям сегодняшней российской реальности, свойственно слегка подозрительное отношение к этому герою русских сказок. Во всяком случае, присущие дураку черты девственности мышления ощущаются нами сегодня скорее как явный национальный недостаток. Этот взгляд далеко не нов, еще в начале века его разделяли русские «западники». Вот, что писал князь Евгений Трубецкой:
«В ней (в сказке о дураке - А.Д.) сказывается настроение человека, который ждет всех благ жизни свыше, и при этом совершенно забывает о своей личной ответственности. Это тот же недостаток, который сказывается и в русской религиозности, в привычке русского человека перелагать всю ответственность на широкие плечи „Николы Угодника“. Превознесение Дурака над богатырем, замена личного подвига надеждой на чудесную помощь, вообще слабость волевого героического элемента - таковы черты, которые болезненно поражают в русской сказке. Это прелестная поэтическая греза, в которой русский человек ищет, по преимуществу, успокоения и отдохновения; сказка окрыляет его мечту, но в то же время усыпляет его энергию».
Есть ли в нас с вами такие черты, дорогой читатель?
- Конечно, есть. Большинство из нас предпочитает лежать на печи в ожидании неизвестной, но возможной подачки Господа Бога
«Лежать на печи» можно самыми разнообразными способами. Можно, например, беспробудно пьянствовать, чтобы никакое «яйцо» не было в состоянии с этой самой печи стащить…
«Слезание с печи», вообще, всегда вызывает укол самолюбия - выход из привычного образа: «Не хочу я знать того, что происходит в ваших заграницах, - вдруг там лучше, тогда мне придется что-то делать, чтобы у меня тоже было хорошо, но если я начну что-то делать, это буду уже не я.»
На самом деле, Иван Дурак является героем далеко не только русских сказок. Подобные герои встречаются в сказках разных народов. Достаточно вспомнить чрезвычайно похожую своим сюжетом проникновения сказку «Золотой гусь» из собрания Братьев Гримм.
Но, как писал Абрам Терц, «Другое дело, что сказочный дурак, попал в России на какую-то благоприятную почву, и поэтому так процвел и приобрел такую известность.»
Мне кажется, что «почвой» этой оказалась именно почва - бескрайние просторы русской равнины. Пространство наше, во времена, когда слагались и, тем более, записывались сказки, воспринималось человеком как воистину необъятное.
Необъятное - это то, что нельзя охватить сознанием, то, с чем невозможно справиться. Может ли человек совладать с бесконечностью?
«Справиться» это значит организовать окружающий мир, застроить его, заполнить значимыми для человека вещами - жильем, обработанными полями, Храмами и т.д. деятельности. В отличие от «компактного» «европейского дома», русский человек имел дело с бесконечностью.
Если человеческий разум не в силах организовать пространство своего бытия, остается только ждать. Ждать, пока пространство организует Господь Бог. Созидательные усилия приносили слишком мало результатов и слишком легко уничтожались неизвестно откуда появляющимися и неизвестно куда в этой бесконечности исчезающими набегами кочевых племен.
Может быть, отсюда из внезапности этих смертельно опасных набегов и от ярко блестящих на солнце монет, цепей, навешанных на воителях-кочевниках, так силен в русских этот страх внезапного проникновения золота. От этого блеска доспехов ведь возникло русское название войск Чингизхана: «Золотая Орда». Может быть, орда и была тем конкретным «золотым яйцом», которого так боится русская сказка?
Возможно, здесь же причины таких странных особенностей нашего характера, как коммунальный синдром. Из-за чего русские всегда стремились так плотно селиться друг к другу, если не из-за этого страха бесконечности пространства.
В конце концов, именно это национальное ощущение бесконечности рядом и одиночества человека или общины в нем и нарушали железные дороги, делающие пространство совершенно другим, не русским. «Настоящие люди древности проходили дорогой милосердия, останавливались на ночлег у справедливости, чтобы странствовать дальше в беспредельной пустоте».
Похоже, не правда ли? Здесь русская сказка неожиданно для нас пересекается с китайским даосизмом и его легендарным принципом «увэй», который обычно переводится на русский язык как «недеяние». «Назначение же Дурака, - пишет А.Синявский, - в чем-то, что противоположно здравому смыслу и житейской хитрости: это апофеоз незнания, неумения, неделания и полнейшей бесхитростности. Именно потому, что Дурак бесхитростен, он так привлекателен. Назначение Дурака - и всем своим поведением, и обликом, и судьбой доказать (точнее говоря, не доказать, поскольку Дурак ничего не доказывает и опровергает все доказательства, а скорее наглядно представить), что от человеческого ума, учености, стараний, воли - ничего не зависит. Все это вторично и не самое главное в жизни».
«Умные - не учены, ученые - не умны».
Лао-Дзы.
«Я знаю только то, что ничего не знаю».
Сократ.
«Хочешь стать мудрым в мире сем - стань безумным».
Апостол Павел.
Сравните:
«Дуракам везет».
«Бог дураков любит».
«Дуракам счастье».
Принцип увэй для даосов и основное философское положение, и практическая жизненная установка. Прибывающего в состоянии недеяния ничто не может поработить. Он свободен и от дел правителя, и от рабской службы. Должен он освободиться и от таких понятий как долг или собственное достоинство. Его сознание является чистым и пустым, поскольку не содержит предпочтительных объектов, навязывающих себя в первую очередь.
«Мастер игры со ставкой на черепицу, - писал Чжуан Цзы, - станет волноваться при игре на серебряную застежку и потеряет рассудок при игре на золото. Искусство одно и то же, но стоит появиться соблазну, как внимание тут же отвлечется к внешнему. Внимание же к внешнему всегда притупляет внимание к внутреннему».
«Ши Чэнци пришел к Лао-Цзы и не увидел никаких признаков мудрости. Он назвал Лао-Цзы обыкновенным простолюдином, причастным к суете мира, и гордо удалился. Лао-Цзы нисколько не изменился в лице и даже не подумал возражать. На следующий день Ши Чэнци явился вновь, испытывая некоторое замешательство:
- Вчера я над вами насмехался. Почему же сегодня мое сердце искренне от этого отказывается?
- Мне нет дела до тех, кто любит распознавать с первого взгляда проницательных и мудрых, - ответил Лао-Цзы. - Если бы вчера вы назвали меня волом, я и назвался бы волом, назвали бы мерином, я не сделал бы ни малейшей попытки, чтобы вас разубедить. Если, встретив какую-то сущность, кто-то дает ей название, то, не приняв названия, примешь от такого беду. Я покорился не оттого, что был покорен, а покорился, не изменившись».
«…там все возникло из завоевания и вековой борьбы, незаметной, но беспрестанной между победителем и побежденным… из этого вечного колебания возникла жизнь вполне условная, жизнь контакта или договора, подчиненная законам логического… расчета... Иное дело Россия - в ней не было ни борьбы, ни завоевания, ни вечной войны… она не есть создание условия, но произведение органического живого развития; она не построена, а выросла».
В нашей реальной жизни мы забыли, что существует иная мудрость, кроме мудрости борьбы и героического поступка. Мы измеряем человека его делами - мерой его активности. Когда нас спрашивают: «Вы кто?», мы привычно отвечаем: «Я - врач, а я - бизнесмен». Мы не мыслим себя вне деятельности и ее проявлений.
Принцип увэй это абсолютно иная философия. Это философия освобождения души от связывающих ее пут идентификации - зависимости от мира.
Со школьных лет мы привыкли считать, что человек тем более умен, чем больше разнообразных фактов и логических построений помещается у него в голове.
Мы не задумываемся о том, что такое мнение и есть произведение того самого, что Хомяков в использованной выше цитате называл «произведением борьбы».
Бесконечный объем пространства порождал совершенно иное мировоззрение наших предков. Даосы преклоняли колена перед той же бесконечностью мира, они понимали, что в этой бесконечности существует огромное количество ловушек, но они чувствовали, что в этой бесконечности существует смысл. Они называли этот смысл «Дао» - этот иероглиф объединяет в себе символы пути и потока. Для того, чтобы ощутить его, нужна внутренняя пустота, отсутствие привязанности к миру. «Это именно обычное восприятие, - пишет замечательный современный философ А.Секацкий, (к работе которого я и отсылаю тех, кто хочет поглубже разобраться с проблемой „даоса“ Емели), - уже заполнено объектами предпочтительной апперцепции, погружено в „заботу“ и загружено под завязку, вмещает лишь несколько спектральных линий событийности, т.е., фактически, имеет дело с одним и тем же. Оно уже подцеплено на крючок памяти и подвешено на нем, подвешенность придает восприятию избыток болезненных чувств (страдательных состояний) - и тогда… любая деятельность может быть истолкована как попытка… обрести комфорт, трепыхаясь в силках мира. Но привязанность к миру похожа на систему веревочных петель - каждое трепыхание только затягивает петлю. Лишь пустота восприятия… позволяет выскользнуть из связки. Мимо милосердия можно проходить, у добродетели останавливаться на ночлег, но странствовать следует в беспредельном…».
В той самой русской беспредельности, где и странствовали русские Дураки - «даосы»… Есть еще один общий и легко узнаваемый симптом: для того, что бы странствовать в беспредельности нужно не бояться в ней потеряться. Проблема жилья на российских просторах - наши коммунальные «клети» связаны именно с ощущением страха перед бесконечностью пространства. Мы боимся бесконечности - вот и жмемся поближе друг к другу!
Для того, чтобы странствовать в ней беспредельность должна стать своей - близкой и родной. Единственный способ освоить беспредельность - найти ее аналог внутри собственной души. Спокойное бесконечное пространство внутри человека… Разве это не то же самое, что мы чувствуем, когда произносим слова «чистота», «девственность» или «целостность» души. Но в Русском языке слова «чистота» и «пустота», сказанные в адрес человеческой души имеют совершенно разные смысловые оттенки.
Может быть Иван-дурак и Емеля «даосами» вовсе не были?
«…Масло сжигает само себя в светильнике. Корицу срубают, оттого что она съедобна. Лаковое дерево срубают, оттого что оно полезно. Все знают, что полезно быть полезным, но никто не знает, как полезно быть бесполезным», - так писал Чжуан-Цзы.
Ивану-дураку, похоже, этот философский принцип хорошо известен. Возможно, даже, что в определении великого китайского философа скрыта одна из глубочайших тайн русской души. Однако, в отличии от даосов русская бесполезность жаждет стать полезной. Где-то в глубине Емелиной бессмысленности скрывается сжатая пружина потенциальной энергии действия - и не просто действия - героического деяния. Мы же так его и называем - сказочный герой. Пружина ждет только одного - возможности своего проявления.
Герой - это не даос, уже только по тому, что его деяния направлены на помощь людям, а это значит,что он не минуемо попадется в расставленные жизнью силки простой человеческой обусловленности.
Герой русской сказки - это человек, который ждет возможности проявления своего «геройства»… Оно же чистота души, девственность и цельность.
Здесь таится не уловимая разница между «увэй» - пустотой даоса и жизненной позиции Емели: если к пустоте прибавить зерно потенциального «геройства», то в сумме получится … Наша с вами мечта о спасителе. Геройство оживит безмолвную буддискую и даоскую бесконечность и сделает ее… православной.
А вот возможность проявления героических качеств должна проявиться сама - по своей собственной воле. С беспредельностью российского простора разум справиться не может. Любое действие, любой «поступок борьбы» в этом пространстве исчезающее мало эффективен, и, поэтому, лишен смысла. Нужно уметь ждать появления возможности. Потенциальная сила то, что мы сегодня называем «вероятностью событий» и в сказке и в наших мечтах становиться… одушевленной сущностью, которую - чтобы не вспоминать Бога всуе - мы прозвали надеждой на языческий «авось». Он - Авось - когда то, в славянских мифах, был живым духом - волшебным существом, вроде «золотой рыбки»...
Пользуясь терминами предыдущей главки, должно произойти проникновение. Фактор проникновения приходит как раз из беспредельности природных пространств вокруг: говорящая щука, волшебный волк, старичок-боровичок или пушкинская золотая рыбка. В отличие от европейских сказок эти существа не имеют человекоподобных черт, они приходят не из общества, а из природы.
И еще одна важная подробность - для стариков и старух в «Курочке Рябе» и в «Золотой Рыбке» эти существа опасны, а для Емели и Ивана - нет. Разница заключается ровно на одну чистоту или «девственность» души.
«Бриллиантовая рука» для Семен Семеныча безопасна… Но безопасна она только для него.
Здесь кроется еще одна разница между Емелей и даосом. Даос настолько умен, что в состоянии понять бессмысленность любого деяния. Он настолько умен, чтобы уклониться от ловушек мира - «мир ловил меня, но не поймал». Он занят непрерывной интеллектуальной контр рефлексией.
Настоящим даосом в русской литературе был, разве что Остап Бендер И.Ильфа и Е.Петрова. Это он скользит по поверхности советской жизни, не соприкасаясь с ней и не включаясь в нее, это его не в состоянии поймать силки жизни советского обывателя. Он умнее и поэтому способен на виртуозную технику уклонения - почти истинный «увэй».
Но именно поэтому он в романах Ильфа и Петрова принципиально другой человек, чем мы. Остап не наш - не русский и не советский. Он «сын турецко подданного» и кроме этого факта у него нет другой биографии. То есть, нет истории жизни, что значит - нет жизни в обычном понимании этого слова. Нет той самой «системы веревочных петель» привязывающих нас к обыденности. Бендер тщательно следит за тем, что бы таких «пристежек» и не возникло и, в результате, оказывается чужим для окружающей его реальности.
А «Семен Семеныч» - свой!
Емеля и Иван настолько чисты, что им не только не страшно проникновение языческих сил, им можно доверить царство…
И здесь снова Чжуан-Цзы: «Доверить Поднебесную можно лишь тому, кто не будет жаждать управлять Поднебесной».
Эту истину никому и никогда не удалось отменить.
Лао-Цзы и Чжуан-Цзы ничего подобного и не жаждали. А вот Емеля, похоже, жаждет, во всяком случае, он никак не против одной из главных ловушек обыденной жизни, которой избегли успешно и великие даосы, и Остап Бендер.
Ловушка эта - рука царской дочери...
Но жениться на дочери царя - это, ведь, и значит стать царем. Сказочный Емеля с нескрываемым профессионализмом берется за управление страной, как только такая возможность оказывается у него в руках.
У Емели своя внутренняя задача, та самая, о которой мы уже говорили, он хочет расширить свою девственность на собственный сакральный брак, а потом распространить ее на весь патриархальный мир, став его королем. Иван-дурак - это и есть русский спаситель, он же «добрый царь» из нашей всеобщей мечты.
Я думаю, что когда-то, давным давно, Иван-дурак на самом деле был… волхвом.
Во всех шаманских культурах мира существовали два способа стать шаманом: первый - наследственный, а второй был связан с тем, что человек слышал зов духов и приходил к старому шаману учиться (и лечиться заодно). На великой русской равнине шаманов звали волхвами, а имя одного из главных духов мы уже знаем - его звали Авось.
Существовали признаки будущих шаманов - они с детства отличались от сверстников. Были странными, замкнутыми, периодически убегали в лес, часто царапали себе запястья до крови… и т.д. Они производили впечатление безумцев, а те, в свою очередь в просторечии всегда именовались… дураками. Не по этим ли или, по крайней мере, схожим признакам, интуитивно, современная приемная комиссия кинематографического вуза производит отбор будущих режиссеров? Может быть, мы бессознательно считаем, что режиссер должен быть шаманом?
Вполне возможно, что «Курочка ряба» это сказка об отсутствии волхвов. Может быть «сыщик», которого так не хватает, что бы избавиться от «мудреного» яйца это запрещенный христианством волхв-шаман… он же Иван-дурак?
Но в любом случае, он человек, помыслы которого непорочны. Спасти может если не Бог, то человек, который хочет добра для всех, а не для себя лично… вот ведь - идиот-то какой!
Но ведь именно это мы и понимаем под словом «бесхитростный». Хитрость - она всегда тайная выгода для себя самого. Кто же от своей выгоды откажется! Разве что Семен Семеныч…
Для того Дурак и ждет возможности собственного проявления, сидя на печи «тридцать лет и три года». В «Бриллиантовой руке» возраст героя тоже находиться где-то недалеко от этой загадочной цифры…
В этом возрасте к человеку должно придти что-то или кто-то - «страннички», щука, лягушка, провидение… одним словом Авось. Эти силы должны разбудить дремавшее в глубине «Емели» или Ильи Муромца предназначение на царство или на нашу защиту.
Тут можно разглядеть еще одну особенность, резко отличающую Ивана-дурака от даоса. Увэй и сатори это состояния благоприобретенные. Они достигаются с помощью кропотливого труда души. Дурак (он же волхв) - это свойство врожденное.
«Дураком родился - дураком крестился, дураком женился - дураком и помрешь» - гласит старинная русская пословица.
Дурак - это врожденная чистота души. Ее нельзя заслужить. Но, ведь, и царь, в которого превращается, в конце концов, Емеля, тоже понятие родовое. Да только, как его в реальной жизни отличишь, этого Ивана-дурака от его разумных братьев? Может быть, поэтому народ и поддерживал радостно, и призывал на царство человека странного и истеричного? Такого, как Иван IV Грозный… Юродство - безумство, странности и даже жестокость - это тоже свойства, которые входят в сложный понятийный комплекс, который мы привычно обозначаем словом «дурак».
Расширяясь, русская мечта о «девстве», как о спасении, дает в итоге мечту о «добром царе», которая оказывается, на самом деле, мечтой о царе - Емеле - она же мечта о царе волшебнике и шамане. Только такого человека русская душа в смутные времена способна «выбрать сердцем». Да что там, далеко ходить! Иван Грозный…Вспомните нетленный образ первого президента России... Народная мечта видела в обеих реализацию своей мечты о царе - волхве…
Иван-дурак не занимается сложной рефлексией на мир, он занимается волхованием - просто чувствует - «слышит» духов сердцем, а они подсказывают ему что надо делать, чтобы и ему, и народу было хорошо в этих беспредельных русских просторах…
Чем, собственно и занят весь фильм Семен Семеныч Горбунков, о котором мы совсем забыли: «Поскользнулся, упал, закрытый перелом, потерял сознание, очнулся - гипс».
Лучше всего действовать вообще без сознания.
«Если человек - идиот, то это надолго!»
…зал задыхается от радостного смеха, узнавая сам себя и собственную тайную мечту. Или, например: «Шампанское по утрам пьют только аристократы и дегенераты».
- Обратите внимание - какое элегантное уподобление… Всего предыдущего, можно было просто не писать. Жалко, что русский кинематограф забыл главного героя русских сказок.
Задыхаясь от всевозможных «проникновений» европейское сознание и американский кинематограф, между прочим, подобных героев производит практически непрерывно. Достаточно вспомнить хотя бы фильмы Йозефа Стеллинга. Кто такой «Стрелочник» если не исследование героя, сознание которого остается девственно чистым? Впрочем, это не лучший пример. Стеллинг - это не массовый кинематограф. Но вот герой «Человека - Паука» и наш Семен Семеныч Горбунков состоят в скрытом, но чрезвычайно близком родстве. Можно ли определить характер Питера Паркера до его чудесного преображения лучше, чем словом « девственник».
Чудесный генетический Паук не мог ошибаться, точно так же, как не ошиблась волшебная Щука. Он мог впрыснуть свою ДНК только человеку с девственно чистыми помыслами - «Ивану-дураку» от американской культуры.
Даос с помощью могучей многошаговой рефлексии о мире уклоняется от него. Емеля ждет мига проникновения для того, чтобы стать царем-волхвом - подлинным властелином этого мира. Мечта о нем сохраняется из века в век. Поскольку из века в век сохраняется вечный страх: и Емеля и зритель и безвестный автор сказок втайне чувствуют, что проникновение, а вместе с тем и изменение этого привычного мира неизбежно.
Ассоциация 4 Детектив.
Боевики, триллеры, шпионские детективы, несомненно, самый популярный жанр литературы и кино только что закончившегося века. Не смог избежать этого факта даже советский кинематограф, стремившийся выпускать в прокат только серьезное пропагандистское кино.
Но детектив это произведение об убийстве. Даже если случаются исключения из этого правила, мы скорее относим такие фильмы и книги к «приключениям» - жанру «экшн».
Почему «Бриллиантовая рука» для большинства зрителей остается детективом, несмотря на то, что в ней нет убийства?
Если даже убийства не происходит, то в любом детективе происходит что-то похожее - проникновение. Ницше описал бы это примерно так: любая культура, в том числе и советская, создает свой «апполонический миф», для самой культуры создание такого мифа означает, что она достигла некоей стабильности, приобрела коллективный разум. Объявленное Л. И. Брежневым формирование новой общественной формации - «советского общества» и новой человеческой породы - «советский человек» и было окончательным формированием такого «апполонического мифа».
Беда заключается в том, что, достигнув такой стадии, общество начинает испытывать страх перед вторжением или проникновением в него противоположного разрушительного или стихийного «диониссийского» начала.
Каждый «советский человек» хорошо знает главные разновидности этого страха. Разрушительная «инфекция» могла проникнуть в «апполонический советский миф» из абсолютно инфернальной «заграницы» или из глубин человеческого бессознательного - от естественных человеческих желаний. Как известно заразным и опасным считался секс: «в СССР секса нет».
Собственно от двух этих главных опасностей и спасает нас герой «Бриллиантовой руки». «Руссо туристо - облико морале, ферштейн?!»
Продолжение следует...