ДЕСАНТНИКИ. Глава VIII. Экзамены
Дорогие друзья!
Размещаю очередную главу своих воспоминаний о службе в ВДВ - Глава VIII. Экзамены.
Фото моего армейского альбома.
Воспоминания об армии
Посвящается моему другу гвардии старшине ВДВ
Константину Борисовичу Павлóвичу
Глава VIII. Экзамены
Время в армии тянулось очень долго, а в учебке, в особенности.
У нас, у курсантов, все разговоры были о линейных частях. Нам так осточертела учебка с придирчивыми сержантами, с муштрой, с постоянной большой физической, да и нервной, нагрузкой, что мы очень мечтали о малом дембеле, то есть о завершении учебки, получении первого воинского звания и о скорейшем направлении в ту или иную гвардейскую воздушно-десантную дивизию.
Дивизии котировались так: считалась самой блатной Тульская парадная, потому что именно Тульская дивизия каждый год участвовала в параде на Красной площади, да и Москва рядом. Неплохой, особенно для тех, кто из Питера, считалась Псковская дивизия. Одна дивизия находилась в Молдавии - это тоже было неплохо, ну и дивизия соответственно называлась между собой у десантников "пьяной дивизией". Была дивизия в Фергане - это было уже покруче. И была дивизия в Азербайджане, там один полк размещалось в Баку (и это считалось вполне даже очень приличным), а вот два полка находились в Кировабаде. Когда нас командиры стращали и ругали за неуспеваемость, то стращали именно этой 104-ой гвардейской Кировабадской дивизией, называя её "дикой", а в качестве главного занятия в этой дивизии говорилось о ловле тушканчиков. Звучало это примерно так: "Курсант такой-то, ты куда, балда, стреляешь, ты почему всё время в "молоко"? Погоди, поедешь в "дикую" дивизию тушканчиков ловить, тогда вспомнишь мои слова!"
Тем не менее дни шли за днями, у нас уже было четыре прыжка. К тем прыжкам, о которых я уже писал, добавился один ночной и один с Ан-12 (кстати, страху было побольше, но зато и удовольствия тоже), вот там-то я оценил, что такое "лечь на поток". Мы уже все неплохо, даже очень неплохо стреляли (причем не только из автомата, но и пулемёта, гранатомёта, пистолета, карабина и даже из некоторых видов стрелкового оружия стран НАТО), нормально себя показывали на турнике, могли провести несколько хорошо изученных приёмов боевого самбо, могли работать на рации, могли ориентироваться на местности, и, конечно, политически мы также были подкованы.
И вот, наступил май - пора экзаменов.
Как сейчас помню, всего мы сдавали 41-у дисциплину, и нужно было очень стараться, потому что условия выпуска курсантов были такими. Тем, кто в целом сдавал экзамены на тройку, присваивалось звание ефрейтора - это было позором. Хорошисты, а таких, как правило, было большинство, получали звание младшего сержанта, а не очень многочисленные отличники сразу получали звание сержанта. Нам с Костиком хотелось сразу получить сержанта, поэтому мы помогали друг другу, много занимались самостоятельно, в конечном итоге так и получилось - оба мы сдали все экзамены только на отлично, и нам присвоили звания сержантов.
Большинство экзаменов не отложилось в памяти, помню только какое-то очень приподнятое настроение, хорошую солнечную погоду, уже тепло. Отношения между нами и сержантами уже практически были дружескими, мы сами без пяти минут сержанты. За полгода из нас сделали действительно настоящих десантников, "курков", мы уже были "крутые" и очень рвались показать свои знания на практике, в линейных частях.
Особенно мне запомнился экзамен по политподготовке, тем более, он очень повлиял на всю мою дальнейшую армейскую судьбу. А дело было так.
Мы долго готовились, знали, что будут билеты с самыми разными вопросами: и по истории Советского Союза, и по истории Советской Армии, были различного рода практические вопросы; во многих билетах был, например такой вопрос: пересказать воинскую присягу и рассказать об истории возникновения присяги солдата Советской Армии.
Кстати, присягу мы принимали где-то в середине декабря. Я помню это торжественное построение. Накануне присяги за нами расписали автоматы, у каждого был свой номер, свое место в ружпарке, и каждый холил и лелеял, в том числе во время специальной чистки оружия свой автомат все эти 6 месяцев. Текст присяги, конечно, я помнил наизусть. А нужно сказать, что я ещё в школе в самодеятельности любил декламировать стихи, то же самое любил делать на уроках литературы, по крайней мере мне моя учительница Алла Константиновна Неклюдова говорила, что у меня неплохо получается.
И вот наступил день сдачи экзамена по политической подготовке для нашего взвода.
А ротный, которого, как я уже говорил, мы почему-то звали "Холюрой", был у нас капитаном. И он, похоже, давно переслужил это звание и очень мечтал получить майора и уйти либо заместителем командира батальона, а может быть, если повезет, и на комбата.И тут вдруг на сдачу экзамена по политподготовке приезжает старенький генерал из штаба ВДВ - начальник по политической подготовке, то есть главный замполит Воздушно-десантных войск. Он захотел поприсутствовать на экзамене в какой-нибудь роте. И уж не знаю, почему, может быть "Холюра" подсуетился, одним словом, генерал пришёл на сдачу экзаменов именно к нам.
Сдавали мы в ленинской комнате прямо в расположении роты.
Вот мы расселись, за преподавательский стол сел генерал, рядом с ним "Холюра" и наш взводный. Взводный разложил билеты на столе, всё по-настоящему, и сказал: "Товарищи курсанты, прошу получить билеты". По одному мы стали подходить, тянуть билеты и рассаживаться по местам. Я вытянул билет, первым вопросом у меня стоял Брестский мир. Я сразу понял, что еще со школы всё об этом помню. Вторым вопросом стояла присяга. Не помню, всего два вопроса было или, может, был третий вопрос, но это не важно. Только я сел за стол, вдруг скучающий генерал оживился и сказал: "А что, десантники, есть ли среди вас смелый хлопец, который готов отвечать билет без подготовки?" "Смелые" хлопцы опустили головы, делая вид, что ничего не слышат, а я увидел, как "Холюра" делает мне страшные глаза и какие-то знаки. Я понял, что он хочет, чтобы я вызвался отвечать без подготовки.
Действительно, вопросы я знал, да, впрочем, я все вопросы знал, по всем билетам. Я кивнул "Холюре", вскочил и бодро сказал: "Курсант Миронов". Генерал радостно заулыбался: "Вот, молодец, храбрый, ну, давай, курсант Миронов, выходи, рассказывай". Я вышел и начал рассказывать про Брестский мир (моя любимая учительница истории Ираида Сергеевна Пронина сама очень любила историю и преподавала нам блестяще). Когда я рассказывал всему взводу и генералу всё, что я знаю про Брестский мир, судя по выражению лица генерала, многие вещи он услышал впервые от меня. Дослушав до конца, очень радостно и довольно поглядывая то на меня, то на "Холюру" (а "Холюра" аж весь светился), генерал сказал: "Ну что, теперь давай присягу". И тут, набрав побольше воздуха в лёгкие, я, подражая голосу Левитана, со сталью в голосе, чётко и веско начал произносить: "Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, вступая в ряды Вооруженных Сил, торжественно клянусь…"
И вдруг я почувствовал что-то не то, я глянул на генерала, у того в глазах стояли слёзы. Не дослушав присягу до конца, он вдруг вскочил, поцеловал меня взасос, потом то же самое сделал с "Холюрой", и уже не глядя на меня, а, посмотрев только на "Холюру", сказал: "Ай, да капитан, ай, да молодец, каких гвардейцев готовишь! Как произносит, как чеканит присягу! Золотые слова!" Тут он повернулся ко всем и сказал: "Молодцы! Уверен, что у такого командира (тут он снова глянул на "Холюру", который, мне казалось, не стоял, а парил уже где-то под потолком), конечно же, все сдадут на отлично. Молодец, капитан!" И вдруг, как будто впервые увидев пагоны у нашего "Холюры", он сказал: "А, кстати, ты в капитанах не засиделся?" Счастливый "Холюра" быстренько предложил товарищу генералу пройти к нему в канцелярию чайку попить.
Я понял, что теперь за будущее "Холюры" можно не беспокоиться. Но самое интересное - "Холюра" оказался благодарным человеком. В этот же день он подошёл ко мне и сказал: "Ну, Миронов, спасибо, никогда тебе этого не забуду!" Причем, это звучало как искренняя похвала и желание чем-то мне помочь. И он помог, через два дня. Мы что-то делали на улице, вдруг прибегает дежурный по роте и кричит: "Серёга, тебе надо срочно в канцелярию к "Холюре" ", не зная в чём дело, но не чувствуя никакого подвоха, бегом направился в расположение роты. Захожу в канцелярию, и тут меня кое-что насторожило. Дело в том, что у всех десантников (у рядовых, сержантов, офицеров) погоны голубые, голубые петлички. Кстати, нас всегда в ВДВ воспитывали как элиту и мы очень гордились и голубым беретом, и голубыми погонами, и тельняшкой. А в канцелярии вместе с пока еще капитаном - командиром ротой "Холюрой" - находились два офицера: капитан и старлей, но оба краснопогонники.
И тут "Холюра", и эти офицеры стали задавать мне странные вопросы. Когда услышали, что я из Ленинграда, один краснопогонник сказал другому: "Это хорошо, документы быстро придут". Потом их интересовала моя учеба в техникуме и, в частности, мои знания по топографии. Ответив на все их вопросы и, честно говоря, ничего не поняв, я вышел в расположение роты. Через несколько минут вышли офицеры-краснопогонники, за руку попрощались с капитаном, кивнули мне и ушли. Радостный "Холюра" подошёл и сказал: "Ну вот, Миронов, я же говорил, что добро помню. Я тебя оставлю здесь, в учебке, и будешь служить ты кодировщиком". Что такое кодировщик я не очень себе представлял, поэтому, естественно, спросил:
- А что это такое?
- Ну, ты видел в штабе дверь, где написано "Вход запрещен, кроме командира части". - Я говорю:
- Да.
- Так вот, там постоянно живет кодировщик, у него там койка. Это такой специалист, который шифрует и расшифровывает все специальные телеграммы. Но это уже практически начало службы в КГБ. Будешь здесь служить, раза три съездишь домой в отпуск. У тебя, я так понял, среднего образования пока нет? - Я говорю:
- Нет. - Ну вот, я тебя устрою в вечернюю школу, за полтора года её закончишь. После дембеля я тебе дам направление в специальное училище КГБ и будет у тебя жизнь, что надо. Так что давай, Миронов, готовься. - А я спрашиваю:
- А Костик?
- Это Павлóвич что ли?
- Ну да.
- За Павлóвича не волнуйся, я его направлю в Баку, дам характеристику, его там сделают освобожденным секретарем комсомольской организации батальона. У него там тоже всё будет нормально. - И тут я говорю:
- Нет, я без Костика не согласен. - "Холюра" искренне удивился:
- Миронов, ты, что, идиот? Я тебе говорю: ты три раза в отпуск съездишь, ты школу закончишь, у тебя жизнь будет такая - никто кантовать не будет. Эти телеграммы бывают раз в неделю - делай, что хочешь: ни строем ходить, ни тревог, ничего.
Действительно, я вспомнил сержанта, который всегда приходил в столовую, когда хотел, и действительно жил в штабе и вообще был самым блатным из всех блатных в нашем полку. Но без Костика я не мог себе представить будущей армейской жизни, а самое главное - осточертелые здания и сам плац, да и, честно говоря, сам "Холюра", мне так надоели, что я очень хотел настоящего малого дембеля. И я твердо сказал: "Товарищ капитан, большое спасибо, но я не хочу. Я хочу служить как все, хочу в линейные части и хочу вместе с Павлóвичем". "Ну и дурак ты!" - в сердцах сказал "Холюра", но опять же, нужно отдать ему должное, - действительно дал и мне, и Костику отличные характеристики. И когда за нами приехали "сваты" именно из Кировабадской дивизии - майор и какой-то младший сержант, который мне сразу же всем своим внешним видом очень не понравился, - наш "Холюра" передал два запечатанных конверта майору и на словах что-то сказал. А майор, когда проводил перекличку, обратил внимание на меня и Костика, и сказал: "А, это будущие комсорги, ну-ну, ладно. Раз комсорги, значит комсорги". Вроде всё выстраивалось замечательно.
Пару дней мы были еще в расположении части. Если честно говорить, за эти пару дней мне очень надоел этот младший сержант, который приехал за нами. Майора мы практически не видели. А этот изображал из себя крутую десантуру, рассказывал какие-то байки, небылицы, но что-то в нём было очень фальшивым. А больше всего меня убивали мои однополчане, которые прямо лебезили перед ним: "Товарищ младший сержант, давайте мы вам печенье купим". А я-то думал: я сержант уже, чего это я буду перед ним? И я всё время держался в стороне вместе с Костиком. Похоже, младший сержант это заметил.
И вот мы поехали.
Сначала на поезде мы доехали до Харькова. Здесь я был в первый раз. Выгрузились. В Харькове должна была быть пересадка до Баку. На вокзале мы прокантовались практически сутки. Естественно, стали ходить на разведку. На привокзальной площади (кстати, увидел красивые сталинские дома, вообще было очень похоже на Питер) мы нашли магазинчик, скинулись и купили винца. Только мы его хотели где-нибудь в тихом закоулке на вокзале распить, тут вдруг неожиданно нас построили и повели к составу. Винцо было припрятано. Как только поезд тронулся, мы быстренько его осушили.
И тут припёрся этот младший сержант, видимо, он заметил, что от кого-то пахнет и начал "права качать". А я ему говорю: "Младшой, ты не колготись, ты лучше ещё порассказывай нам, чего нам ждать от службы?" А тот аж взъелся: "Как ты ко мне обращаешься, почему не на "вы"?" Тут уже завелся я: "А с какого перепугу я тебя должен на "вы" называть и вообще обращаться к тебе как к командиру, ты-то по званию младший сержант, а я сержант. Так что ещё не известно, кто к кому должен на "вы" обращаться". Слово за слово, у нас уже дошло дело до "горячего". Я говорю: "Раз такой смелый и такой командир, пойдем в тамбур". Вышли мы с ним в тамбур, я, не долго думая, закатил ему колотуху. А он, что меня просто убило, опустил руки, шипит, как змея, и говорит: "Ну, сволочь, ты у меня ещё попомнишь, я тебе устрою жизнь комсоргом". Хотел ещё раз его садануть, да, честно говоря, руки марать не хотелось: уж больно не привычно - вроде парень, я ему по морде дал, а он даже защищаться не пытается, только шипит, и, кстати, по-моему, даже и заплакал. Ну, да ладно.
Ехали, мы, по-моему, пару суток. И вот приезжаем на вокзал в Баку и начинают делать перекличку: кто остается в Баку, а кто поедет дальше в Кировабад. Сначала называли тех, кто будет служить в Баку. Идут по алфавиту. Смотрю, букву "М" прошли, а меня нет, дошли до буквы "П", называют Павлóвича, - Костик удивленно смотрит на меня, я на Костика. Потом вдвоем переводим взгляд на майора и видим: из-за его спины торжествующе смотрит эта подлюка - младший сержант. Ах ты, думаю, зараза! Но делать нечего, обнялись мы с Костиком, и пошёл я на электричку, которая через четыре часа, по-моему, так, должна была привезти меня в Кировабад. А Костик оставался служить в Баку.
Кстати, насчет фальшивости младшего сержанта я не ошибался, спустя буквально две недели я уже в качестве замкомвзвода принимал молодых в Геране - это учебная часть не так далеко от Кировабада, - и с удивлением обнаружил нашего младшего сержанта, который, оказывается, был рядовым и работал истопником в бане для новобранцев. Я не преминул, конечно, сказать всё, что я о нём думаю. Он тоже не ожидал, что мы увидимся, и чувствовал себя не в своей тарелке.
Так началась моя служба в 337-ом гвардейском ордена Суворова парашютно-десантном полку.
Размещаю очередную главу своих воспоминаний о службе в ВДВ - Глава VIII. Экзамены.
Фото моего армейского альбома.
Воспоминания об армии
Посвящается моему другу гвардии старшине ВДВ
Константину Борисовичу Павлóвичу
Глава VIII. Экзамены
Время в армии тянулось очень долго, а в учебке, в особенности.
У нас, у курсантов, все разговоры были о линейных частях. Нам так осточертела учебка с придирчивыми сержантами, с муштрой, с постоянной большой физической, да и нервной, нагрузкой, что мы очень мечтали о малом дембеле, то есть о завершении учебки, получении первого воинского звания и о скорейшем направлении в ту или иную гвардейскую воздушно-десантную дивизию.
Дивизии котировались так: считалась самой блатной Тульская парадная, потому что именно Тульская дивизия каждый год участвовала в параде на Красной площади, да и Москва рядом. Неплохой, особенно для тех, кто из Питера, считалась Псковская дивизия. Одна дивизия находилась в Молдавии - это тоже было неплохо, ну и дивизия соответственно называлась между собой у десантников "пьяной дивизией". Была дивизия в Фергане - это было уже покруче. И была дивизия в Азербайджане, там один полк размещалось в Баку (и это считалось вполне даже очень приличным), а вот два полка находились в Кировабаде. Когда нас командиры стращали и ругали за неуспеваемость, то стращали именно этой 104-ой гвардейской Кировабадской дивизией, называя её "дикой", а в качестве главного занятия в этой дивизии говорилось о ловле тушканчиков. Звучало это примерно так: "Курсант такой-то, ты куда, балда, стреляешь, ты почему всё время в "молоко"? Погоди, поедешь в "дикую" дивизию тушканчиков ловить, тогда вспомнишь мои слова!"
Тем не менее дни шли за днями, у нас уже было четыре прыжка. К тем прыжкам, о которых я уже писал, добавился один ночной и один с Ан-12 (кстати, страху было побольше, но зато и удовольствия тоже), вот там-то я оценил, что такое "лечь на поток". Мы уже все неплохо, даже очень неплохо стреляли (причем не только из автомата, но и пулемёта, гранатомёта, пистолета, карабина и даже из некоторых видов стрелкового оружия стран НАТО), нормально себя показывали на турнике, могли провести несколько хорошо изученных приёмов боевого самбо, могли работать на рации, могли ориентироваться на местности, и, конечно, политически мы также были подкованы.
И вот, наступил май - пора экзаменов.
Как сейчас помню, всего мы сдавали 41-у дисциплину, и нужно было очень стараться, потому что условия выпуска курсантов были такими. Тем, кто в целом сдавал экзамены на тройку, присваивалось звание ефрейтора - это было позором. Хорошисты, а таких, как правило, было большинство, получали звание младшего сержанта, а не очень многочисленные отличники сразу получали звание сержанта. Нам с Костиком хотелось сразу получить сержанта, поэтому мы помогали друг другу, много занимались самостоятельно, в конечном итоге так и получилось - оба мы сдали все экзамены только на отлично, и нам присвоили звания сержантов.
Большинство экзаменов не отложилось в памяти, помню только какое-то очень приподнятое настроение, хорошую солнечную погоду, уже тепло. Отношения между нами и сержантами уже практически были дружескими, мы сами без пяти минут сержанты. За полгода из нас сделали действительно настоящих десантников, "курков", мы уже были "крутые" и очень рвались показать свои знания на практике, в линейных частях.
Особенно мне запомнился экзамен по политподготовке, тем более, он очень повлиял на всю мою дальнейшую армейскую судьбу. А дело было так.
Мы долго готовились, знали, что будут билеты с самыми разными вопросами: и по истории Советского Союза, и по истории Советской Армии, были различного рода практические вопросы; во многих билетах был, например такой вопрос: пересказать воинскую присягу и рассказать об истории возникновения присяги солдата Советской Армии.
Кстати, присягу мы принимали где-то в середине декабря. Я помню это торжественное построение. Накануне присяги за нами расписали автоматы, у каждого был свой номер, свое место в ружпарке, и каждый холил и лелеял, в том числе во время специальной чистки оружия свой автомат все эти 6 месяцев. Текст присяги, конечно, я помнил наизусть. А нужно сказать, что я ещё в школе в самодеятельности любил декламировать стихи, то же самое любил делать на уроках литературы, по крайней мере мне моя учительница Алла Константиновна Неклюдова говорила, что у меня неплохо получается.
И вот наступил день сдачи экзамена по политической подготовке для нашего взвода.
А ротный, которого, как я уже говорил, мы почему-то звали "Холюрой", был у нас капитаном. И он, похоже, давно переслужил это звание и очень мечтал получить майора и уйти либо заместителем командира батальона, а может быть, если повезет, и на комбата.И тут вдруг на сдачу экзамена по политподготовке приезжает старенький генерал из штаба ВДВ - начальник по политической подготовке, то есть главный замполит Воздушно-десантных войск. Он захотел поприсутствовать на экзамене в какой-нибудь роте. И уж не знаю, почему, может быть "Холюра" подсуетился, одним словом, генерал пришёл на сдачу экзаменов именно к нам.
Сдавали мы в ленинской комнате прямо в расположении роты.
Вот мы расселись, за преподавательский стол сел генерал, рядом с ним "Холюра" и наш взводный. Взводный разложил билеты на столе, всё по-настоящему, и сказал: "Товарищи курсанты, прошу получить билеты". По одному мы стали подходить, тянуть билеты и рассаживаться по местам. Я вытянул билет, первым вопросом у меня стоял Брестский мир. Я сразу понял, что еще со школы всё об этом помню. Вторым вопросом стояла присяга. Не помню, всего два вопроса было или, может, был третий вопрос, но это не важно. Только я сел за стол, вдруг скучающий генерал оживился и сказал: "А что, десантники, есть ли среди вас смелый хлопец, который готов отвечать билет без подготовки?" "Смелые" хлопцы опустили головы, делая вид, что ничего не слышат, а я увидел, как "Холюра" делает мне страшные глаза и какие-то знаки. Я понял, что он хочет, чтобы я вызвался отвечать без подготовки.
Действительно, вопросы я знал, да, впрочем, я все вопросы знал, по всем билетам. Я кивнул "Холюре", вскочил и бодро сказал: "Курсант Миронов". Генерал радостно заулыбался: "Вот, молодец, храбрый, ну, давай, курсант Миронов, выходи, рассказывай". Я вышел и начал рассказывать про Брестский мир (моя любимая учительница истории Ираида Сергеевна Пронина сама очень любила историю и преподавала нам блестяще). Когда я рассказывал всему взводу и генералу всё, что я знаю про Брестский мир, судя по выражению лица генерала, многие вещи он услышал впервые от меня. Дослушав до конца, очень радостно и довольно поглядывая то на меня, то на "Холюру" (а "Холюра" аж весь светился), генерал сказал: "Ну что, теперь давай присягу". И тут, набрав побольше воздуха в лёгкие, я, подражая голосу Левитана, со сталью в голосе, чётко и веско начал произносить: "Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, вступая в ряды Вооруженных Сил, торжественно клянусь…"
И вдруг я почувствовал что-то не то, я глянул на генерала, у того в глазах стояли слёзы. Не дослушав присягу до конца, он вдруг вскочил, поцеловал меня взасос, потом то же самое сделал с "Холюрой", и уже не глядя на меня, а, посмотрев только на "Холюру", сказал: "Ай, да капитан, ай, да молодец, каких гвардейцев готовишь! Как произносит, как чеканит присягу! Золотые слова!" Тут он повернулся ко всем и сказал: "Молодцы! Уверен, что у такого командира (тут он снова глянул на "Холюру", который, мне казалось, не стоял, а парил уже где-то под потолком), конечно же, все сдадут на отлично. Молодец, капитан!" И вдруг, как будто впервые увидев пагоны у нашего "Холюры", он сказал: "А, кстати, ты в капитанах не засиделся?" Счастливый "Холюра" быстренько предложил товарищу генералу пройти к нему в канцелярию чайку попить.
Я понял, что теперь за будущее "Холюры" можно не беспокоиться. Но самое интересное - "Холюра" оказался благодарным человеком. В этот же день он подошёл ко мне и сказал: "Ну, Миронов, спасибо, никогда тебе этого не забуду!" Причем, это звучало как искренняя похвала и желание чем-то мне помочь. И он помог, через два дня. Мы что-то делали на улице, вдруг прибегает дежурный по роте и кричит: "Серёга, тебе надо срочно в канцелярию к "Холюре" ", не зная в чём дело, но не чувствуя никакого подвоха, бегом направился в расположение роты. Захожу в канцелярию, и тут меня кое-что насторожило. Дело в том, что у всех десантников (у рядовых, сержантов, офицеров) погоны голубые, голубые петлички. Кстати, нас всегда в ВДВ воспитывали как элиту и мы очень гордились и голубым беретом, и голубыми погонами, и тельняшкой. А в канцелярии вместе с пока еще капитаном - командиром ротой "Холюрой" - находились два офицера: капитан и старлей, но оба краснопогонники.
И тут "Холюра", и эти офицеры стали задавать мне странные вопросы. Когда услышали, что я из Ленинграда, один краснопогонник сказал другому: "Это хорошо, документы быстро придут". Потом их интересовала моя учеба в техникуме и, в частности, мои знания по топографии. Ответив на все их вопросы и, честно говоря, ничего не поняв, я вышел в расположение роты. Через несколько минут вышли офицеры-краснопогонники, за руку попрощались с капитаном, кивнули мне и ушли. Радостный "Холюра" подошёл и сказал: "Ну вот, Миронов, я же говорил, что добро помню. Я тебя оставлю здесь, в учебке, и будешь служить ты кодировщиком". Что такое кодировщик я не очень себе представлял, поэтому, естественно, спросил:
- А что это такое?
- Ну, ты видел в штабе дверь, где написано "Вход запрещен, кроме командира части". - Я говорю:
- Да.
- Так вот, там постоянно живет кодировщик, у него там койка. Это такой специалист, который шифрует и расшифровывает все специальные телеграммы. Но это уже практически начало службы в КГБ. Будешь здесь служить, раза три съездишь домой в отпуск. У тебя, я так понял, среднего образования пока нет? - Я говорю:
- Нет. - Ну вот, я тебя устрою в вечернюю школу, за полтора года её закончишь. После дембеля я тебе дам направление в специальное училище КГБ и будет у тебя жизнь, что надо. Так что давай, Миронов, готовься. - А я спрашиваю:
- А Костик?
- Это Павлóвич что ли?
- Ну да.
- За Павлóвича не волнуйся, я его направлю в Баку, дам характеристику, его там сделают освобожденным секретарем комсомольской организации батальона. У него там тоже всё будет нормально. - И тут я говорю:
- Нет, я без Костика не согласен. - "Холюра" искренне удивился:
- Миронов, ты, что, идиот? Я тебе говорю: ты три раза в отпуск съездишь, ты школу закончишь, у тебя жизнь будет такая - никто кантовать не будет. Эти телеграммы бывают раз в неделю - делай, что хочешь: ни строем ходить, ни тревог, ничего.
Действительно, я вспомнил сержанта, который всегда приходил в столовую, когда хотел, и действительно жил в штабе и вообще был самым блатным из всех блатных в нашем полку. Но без Костика я не мог себе представить будущей армейской жизни, а самое главное - осточертелые здания и сам плац, да и, честно говоря, сам "Холюра", мне так надоели, что я очень хотел настоящего малого дембеля. И я твердо сказал: "Товарищ капитан, большое спасибо, но я не хочу. Я хочу служить как все, хочу в линейные части и хочу вместе с Павлóвичем". "Ну и дурак ты!" - в сердцах сказал "Холюра", но опять же, нужно отдать ему должное, - действительно дал и мне, и Костику отличные характеристики. И когда за нами приехали "сваты" именно из Кировабадской дивизии - майор и какой-то младший сержант, который мне сразу же всем своим внешним видом очень не понравился, - наш "Холюра" передал два запечатанных конверта майору и на словах что-то сказал. А майор, когда проводил перекличку, обратил внимание на меня и Костика, и сказал: "А, это будущие комсорги, ну-ну, ладно. Раз комсорги, значит комсорги". Вроде всё выстраивалось замечательно.
Пару дней мы были еще в расположении части. Если честно говорить, за эти пару дней мне очень надоел этот младший сержант, который приехал за нами. Майора мы практически не видели. А этот изображал из себя крутую десантуру, рассказывал какие-то байки, небылицы, но что-то в нём было очень фальшивым. А больше всего меня убивали мои однополчане, которые прямо лебезили перед ним: "Товарищ младший сержант, давайте мы вам печенье купим". А я-то думал: я сержант уже, чего это я буду перед ним? И я всё время держался в стороне вместе с Костиком. Похоже, младший сержант это заметил.
И вот мы поехали.
Сначала на поезде мы доехали до Харькова. Здесь я был в первый раз. Выгрузились. В Харькове должна была быть пересадка до Баку. На вокзале мы прокантовались практически сутки. Естественно, стали ходить на разведку. На привокзальной площади (кстати, увидел красивые сталинские дома, вообще было очень похоже на Питер) мы нашли магазинчик, скинулись и купили винца. Только мы его хотели где-нибудь в тихом закоулке на вокзале распить, тут вдруг неожиданно нас построили и повели к составу. Винцо было припрятано. Как только поезд тронулся, мы быстренько его осушили.
И тут припёрся этот младший сержант, видимо, он заметил, что от кого-то пахнет и начал "права качать". А я ему говорю: "Младшой, ты не колготись, ты лучше ещё порассказывай нам, чего нам ждать от службы?" А тот аж взъелся: "Как ты ко мне обращаешься, почему не на "вы"?" Тут уже завелся я: "А с какого перепугу я тебя должен на "вы" называть и вообще обращаться к тебе как к командиру, ты-то по званию младший сержант, а я сержант. Так что ещё не известно, кто к кому должен на "вы" обращаться". Слово за слово, у нас уже дошло дело до "горячего". Я говорю: "Раз такой смелый и такой командир, пойдем в тамбур". Вышли мы с ним в тамбур, я, не долго думая, закатил ему колотуху. А он, что меня просто убило, опустил руки, шипит, как змея, и говорит: "Ну, сволочь, ты у меня ещё попомнишь, я тебе устрою жизнь комсоргом". Хотел ещё раз его садануть, да, честно говоря, руки марать не хотелось: уж больно не привычно - вроде парень, я ему по морде дал, а он даже защищаться не пытается, только шипит, и, кстати, по-моему, даже и заплакал. Ну, да ладно.
Ехали, мы, по-моему, пару суток. И вот приезжаем на вокзал в Баку и начинают делать перекличку: кто остается в Баку, а кто поедет дальше в Кировабад. Сначала называли тех, кто будет служить в Баку. Идут по алфавиту. Смотрю, букву "М" прошли, а меня нет, дошли до буквы "П", называют Павлóвича, - Костик удивленно смотрит на меня, я на Костика. Потом вдвоем переводим взгляд на майора и видим: из-за его спины торжествующе смотрит эта подлюка - младший сержант. Ах ты, думаю, зараза! Но делать нечего, обнялись мы с Костиком, и пошёл я на электричку, которая через четыре часа, по-моему, так, должна была привезти меня в Кировабад. А Костик оставался служить в Баку.
Кстати, насчет фальшивости младшего сержанта я не ошибался, спустя буквально две недели я уже в качестве замкомвзвода принимал молодых в Геране - это учебная часть не так далеко от Кировабада, - и с удивлением обнаружил нашего младшего сержанта, который, оказывается, был рядовым и работал истопником в бане для новобранцев. Я не преминул, конечно, сказать всё, что я о нём думаю. Он тоже не ожидал, что мы увидимся, и чувствовал себя не в своей тарелке.
Так началась моя служба в 337-ом гвардейском ордена Суворова парашютно-десантном полку.