Сегодня учительница узнавала у нас про незнакомые вещи. Она говорила нам:
- Сделайте различные новые вещи и чтобы они не были похожи собой на те, которые уже имеются. После чего вы почувствуете успех, мои малыши, и ощутите полное удовлетворение от того, что вы сотворили. Дайте тем вещам имена, но чтобы эти имена были также новы и различны.
Я ребёнок, который наблюдает с балкона, на котором становлюсь мыслителем, на вещи священного Господа, которые происходят на улице. Я ребёнок, который лежит на своей кровати и не открывает свои глаза. Я близок к тому, чтобы я не признавал ребёнка, который не испытывает блаженства во сне. Авось, это и есть та новая вещь???!
Мысль блеснула до того, как я заплакал и в действительности не задолго до слёз. В этом я не похож на свою маму, потому что она часто остаётся там и поскальзывается своими ногами на окраине плача. Возможно, я похож на своего отца, который лишил себя жизни на высоком мосту. Он не взял нас с собой, мою маму и меня, но он захватил только свою голову.
Остался ребёнок и он продолжил искать свою маму в уголках дома. Он нашёл её в саду, меняющую воду в сосуде для курей.
- Мам, ты знаешь Кибиляд?-, спросил он.
Мама обернулась в сторону эха "Кибиляда".
- Кто такой "Кибиляд"?!
- Ага... Итак, ты не знаешь его. Хорошо, я, во-первых, придумал это, чтобы дать этому имя. Затем, я сотворю вещь, которая будет похожа на это. Мама нахмурила свои брови, потому как она не желала того, однако, она улыбнулась и подчинилась со словами:
- Хорошо, делай такую вещь, и изволь не привлекать меня к этому.
У моего отца случались приступы, которые разрывали его голову. Он удерживал свою голову между своими руками либо закутывал в простынь, либо бился ей о край кровати. В такие моменты я знал, что моя мама стоит за углом рядом с домом. Обычно, она была мрачной и тоже бралась за свою голову. Она не плакала и не роняла ни звука. Она глядела отрешёнными глазами, будто слёзы для неё из другого разряда.
Иногда, я останавливался перед ней и она не глядела на меня, в мои глаза. Её глаза были неподвижны, обжигающими мою плоть, стену, всё вокруг. Я не знаю куда она смотрит определённо. Но она приходила в себя только, когда успокаивался мой отец.
Моя мама не знала, что ей делать непосредственно. Кормить ли кур или растить меня, или стирать одежду. Соседи не желали одалживать ей электрическую стиральную машину, поэтому её руки не были похожи на мои. Они были у неё жалкими. Иногда её руки делались шершавыми и твёрдыми. Однако, они оставались красивыми. Она отыскивала меня ими наощупь, а я всякий раз такие моменты ощущал печаль. Её обе руки были красивы. Много дней моя мама сидела в углу сада и рисовала, что ей представлялось. Где в ней стихал художник? Куда пропадала военная красота моего отца, которая часто вносилась в его комнату? Несмотря на день Рождения моей мамы я рассматривал его элегантную военную форму, на которой ослепляли меня красивые награды. Моя мама попросила у меня разрешения , чтобы я дал для неё красивую расчёску. Прежде всего я очистил её, а затем расчесал её волосы щетиной, которая прилипала к её краске на волосах. Я причёсывал её ей и она становилась красивой, как волосы моей мамы. Моя мама долгое время встречала утро расчёсыванием своих волос. Я знаю это потому, как мой отец улыбался.
Я взял награды своего отца и одел их на ту красивую расчёску. Медлив со взглядом, я сказал себе, что если мой отец не покончил бы с собой, то обязательно был бы "Киблядом" (и это бы имелось в своё время), то я бы кружил его за его голову и он бы полностью излечился. Я бы положил его между своими руками и красивыми руками своей мамы только не жесткими и не "сухими".
- Он видел тебя в "Кибиляде"? -, спросил мальчик у своей мамы.
- Разве, это "Кибиляд", Маленький мой?
- Да, это "Кибиляд". Если бы мой отец вернулся бы, то он увидел бы его до того, как я бы отправился с ним к Учительнице. Тогда бы мне нужен был бы для этого другой "Кибляд".