Для словечка «ничего» характерна необычная широта смыслового применения. Это подметил еще друг Пушкина, князь Петр Андреевич Вяземский, который как-то написал: «Есть на языке нашем оборот речи совершенно нигилистический, хотя находившийся в употреблении еще до изобретения нигилизма и употребляемый доныне вовсе не нигилистами. ”Какова погода сегодня?“ - Ничего. - ”Как нравится вам эта книга?“ - Ничего. - ”Красива ли женщина, о которой вы говорите?“ - Ничего. "Довольны ли вы своим губернатором?" - Ничего. И так далее. В этом обороте есть какая-то русская, лукавая сдержанность, боязнь проговориться, какое-то совершенно русское себе на уме».
А между тем объяснить многочисленные значения этого разговорного выражения не всякому русскому под силу. Рассказывают, что когда Бисмарк в 1859-1862 годах был послом в России, ему захотелось выучить русский язык. Он нанял студента, прошел весь курс от начала до конца и стал довольно неплохо говорить по-русски. Однако по окончании курса Бисмарк заплатил студенту только половину, ибо тот так и не смог объяснить, что означает слово «ничего».
Проникнуть в тайну русского «ничего» помог ему один случай. Однажды Бисмарк нанял ямщика, но усомнился, что его лошади могут ехать достаточно быстро. «Ничего-о!» - отвечал ямщик и понесся по неровной дороге так бойко, что Бисмарк забеспокоился: «Да ты меня не вывалишь?» «Ничего!» - отвечал ямщик. Тут сани опрокинулись, и Бисмарк полетел в снег, до крови разбив себе лицо. В ярости он замахнулся на ямщика стальной тростью, а тот загреб ручищами пригоршню снега, чтобы обтереть окровавленное лицо Бисмарка, и всё приговаривал: «Ничего... ничего-о!» Впоследствии Бисмарк заказал кольцо из этой трости с надписью латинскими буквами: «Ничего!» И признавался, что в трудные минуты он испытывал облегчение, говоря себе по-русски: «Ничего!» Когда «железного канцлера» упрекали за слишком мягкое отношение к России, он отвечал: «В Германии только я один говорю «ничего!», а в России - весь народ».
Интерес к слову «ничего», как к совершенно особенному выражению, проявляли и другие иностранцы, бывавшие в России. Например, французский писатель XIX века Арман Сильвестр называл его «страдательно-терпеливым девизом русского народа».