Вальпургиева ночь
В ночь с 30 апреля на 1 мая 2010 года в частном клубе на улице Тимура Фрунзе, 10 в квартире 14 состоялся разговор между Виктором Осиповым и Анной Городецкой . Разговор продолжался с перерывами 2 часа, после чего собеседники расстались. Утром следующего дня Анна Городецкая прислала Виктору Осипову письмо следующего содержания
Привет!
Я решила, что неплохой финальной нотой нашего разговора станет создание текста. Вернее я сейчас напишу рассказ о путешествии диалога.
Во-первых, мне интересно. Во-вторых, я отказла нашему разговру в продолжении жизни, признав его не жильцом. Сейчас же - как ты можешь заключить из времени письма, я могу заявить, что золушка из меня хреновая. И , дабы почтить память погибшего из-за халатности мед персонала Диалога, расскажу тебе о том, более удачливом контекстуальном моменте, которому я отдала донорскую печень отрубленного от аппаратов несчастного.
Короче это будет не текст даже, а структура и деконструкция получившегося в итоге даже не метатекста - это был лишь первый этап, а скорее онтотекста. Который в своем пике завихрился в мистерию.
Изначально наш диалог имел все шансы превратится в пересказ. Этого было бы отчасти достаточно - как культурный акт он был вполне оправдан.
Так все и началось. На вопрос Маши о том, как прошел вечер, я начала пересказывать какие-то собо яркие моменты.
Потом я отМЕТила первый уровень. Вернее я его еще не подняла, а просто сохранила его целостность. Так как все метафоры откуда-то вытекали. И их ввод и выход из них является и отдельным художественным элементом, и дополнительным уровнем смысла метафоры. Вернее он из лингвистической метафоры, которая скорее просто каламбур, превращает высказывание в филосовскую операцию - котрая призвана что-то объяснить не объясняя.
Так я сохранила первую структуру (я просто фиксирую очевидные для тебя наверно вещи, но в повседневном дискурсе банальное сохранение общей логики при пересказе уже являтся большим шагом навстречу пока еще просто тексту).
Далее я заметила, вернее столкнулась с опять же наверно очевидным тебя эффектом диалога - он в принципе больше, чем текст. Практически незаметный механизм рождения метатекста из текста, который происходит еще за счет простого материального пласта. Здесь я имею в виду географическую, световую и так далее обусловленность конкретного диалога. Не просто как картина - нет,. не с кинематографиечксой точки зрения. Материальной среды - как равноценного инструмента познания. Как дополнительного конструкта, помимо общего контекста и так далее, который влияет на содержимое, и. что самое важное, на суть, диалога.
В чисто пространственном смысле это выполняет функцию прожектора - материальная среда расставляет акценты. Она может давать дополнительные пласты для обсуждения, но у нас сейчас, в отличии от истории с котом Максимом, этого не произошло.
И это даже хорошо. Потому что у нас в итоге, в пространстве диалога, стал рождаться метатекст. То есть какие-то куски диалога, какие-то обрывки смыслов в итоге стали складываться в общую картину и давать новые уровни. Несводимые к проговариванию джаст нау каких-то вещей. Например, путешествие текста про метатекст и концепция телеканала.
И вот эти же структуры, которые были порождением самого текста, то есть результатом не просто наших с тобой действий, а результатом саморазворачивания нами же зданных структур, как мне кажется и есть основное Что диалога. Потому что все же метафоры и прямые смыслы - это еще всего лишь Как.
А воссоздать это расслоение текста на метаурови при пересказе невозможно. Потому что они сильно зависят уже от личного вовлечения, будучи вызываемы к жизни некими более тонкими, нежели простая вербализация, энергиями. (ну я думаю это понятно - жесты, мимика, ведение диалога сообразно ритму (!) вокруг и ритму собеседника очень тонко корректируют ход беседы. И при пересказе очень сложно четко передать причину перехода к какому-то новому смысловому блоку - ведь не скажешь же - "А тут я увидел вскинутые вверх брови собеседника и понял, что надо объяснить". Это уже не текст, а читка сценария для моноспектакля.)
Итак, я поняла, что корректно передать истиное содержание нашего диалога при прямом пересказе невозможно.
Тогда я стала создавать свой метатекст. И как отношение к исходному тексту - то есть текст о тексте. И как создание нескольких текстов на базе одного -здесь появляется несколько историй - телеканал, поэтический ритм, звон мышления и так далее, каждая из которых может стать отдельной, самодостаточной сюжетной линией, будучи вычленена из своего окружения.
В итоге я какое-то время ткала полтоно, даже скорее ковер - не просто монолитную ткань, а ткань с доп смыслом - смыслом рисунка. Это были несколько текстов, которые переодически пересекались общими обоснованиями и выводами на поле базового метатекста.
Но и этого мне показалось мало. Я стала превносить в отдельные тексты дополнительные уровни и объяснения и стала замечать, что посредством них все эти темы опять таки соединяются в общее полотно. И это уже было непонятно что. Это был новый отдельный текст. Не имеющий никакого отношения к первому метатексту.
Но при этом, поддерживая логику нашего с тобой разговора, я переодически анонсировала, или наоборот, резюмировала, смысловые блоки, от или к которым мы движемся при помощи этих историй. Здесь получилась уже троичная с половиной структура текста: наш диалог сам по себе, его части сами по себе, третий текст на основе второго блока и наш диалог как метод познания и законы функционирования получающегося текста.
Но, как ты понимаешь, и этого было мало мне, ...не Золушке, но Шахерезаде.
И тогда я постепенно стала докапываться до сути каждого из сюжетов нашей беседы.
И получила такой изысканный логический многоугольник, на который стала нанизывать сознание Маши, превратив ее из зеркала в Другого.
Из всего сонма смыслов я подбирала те, которые можно с ней соотнести. И постепенно и незаметно перемещала ее саму в пространство текста.
В резултате я немного увлеклась. И приключилась небольшая мистерия Маши. В рамках которой я через себя сначала, а потом уже напрямую, протащила ее через все круги и переходы Путешествия. В конце получилось очень интересно - я из экскурсовода превратилась в гостя другой столицы. И внимала, как фигура Маши обретает самостоятельное существование в пространстве текста.
Тут получился четвертый текст - текст о нашем тексте, проинтерпретированный как подготовка сакральных текстов для Машиной инициации.
Но и это еще не все. Как-то незаметно, после плавного окончания Машиной мистерии, я почуяла неладное. Я посмотрела вокруг и поняла, что текст продолжается. И что Машина мистреия оказалась лишь лирическим отступлением от него, а вовсе никакой не кульминацией и его оправданнием.
Окей. Я вернулась к логике первого текста. Имея в качестве его содеражния уже совсем неизмеримое количество пластов - рассказ о диалоге, сюжетные линии диалога, их метауровень, мой диалог с машей о нашем с тобой диалоге, а так же постоянная попытка объяснить эту мистериальную паузу и встраивание ее постфактум во второй метатекст, путем привязывания ее аллюзиями и фактологией к отдельным обоснованиям сюжетных наших с тобой линий.
Фух.
Естественно, что помимо уровней плоскостных - простого вычленения тавтологий и логических концов, постепенно пришлось начать бродить между уровнями вверх и вниз. И использовать один пласт текста, да даже одну сюжетную линию, как инструмент для рефлексии другой. Конечно же при этом они дополнительно разворачивались, перетекали один в другой, притягивали из пространства некие сюжеты, не входившие в изначальный текст.
И примерно часов в 6 утра я столкнулась нос к носу со своим священным Граалем ( на вершине древа познания посреди сада эдемского). А именно я поняла, что все это время, и все эти тексты, и все эти скачки по уровням и все это привлечение новых и новых смыслов и пластов, и эта локальная мистерия, были ничем иным, кроме как каруселью на которой я сама же и каталась. И в тот момент, когда я это поняла, деревянные лошадки ( из деревьев под окном деревянного окна Бродского, ну ты помнишь), так вот они вдруг встали на дыбы и соскочили со своей карусели. Унося меня соответственно с собой.
И спустя еще полтора часа я оказалась где-то далеко. Где-то на самом дне психоаналического рая. В котором все вытекает и замыкается в своей потенции не на твои личные переживания, а связанно с тысячами и тысячами факторов. Среди которых так же нашлось место нашему первому тексту. И вышло какое-то невероятное пространство обусловленностей всего всем, очень органичное и при этом все так же повторяющее основные метафоры нашего диалога (которые незметно перешли к самостоятельному бытию уже как образы. Та же романтика как гниение и так далее).
И было прекрасно.
В отличии от бездумного карабканья по холмам интеллектуальных развлечений, которые может быть тебя куда то приведут, а может быть и нет - их суть не в этом, все эти интеллектуальные операции были целе, хоть и постфактум, но положены.
Получившееся в итоге пространство даже уже не текста, а бытия в словах, имело своё начало в нашем разговоре с тобой, свои остановки по пути в виде отсылок в том или ином виде к нему же, и, конечно же, согласно трехактной системе, должно было иметь развязку. Которая и последовала. Но уже, к сожалению этого текста, и тут я почту память покойного минутой молчания, эта развязка не имела никакого отношения ни к текстам, ни к логическим структурам, ни к чему бы то ни было еще, могущему быть названным.
Конечно оно все выражалось через слова. Но сами фразы, сами обороты не имели самостоятельного значения. Они были балдахином, в котором, и тут я попрошу прощения, и все же сорвусь на совсем пошлый пафос, который лучше обозвать выразительным средством вечера, дабы немного разрядить его похабную бесцеременность. Так вот балдахином, на котором моя душа переместилась в мир истинного значения слов.
Отвратительно звучит, я согласна. Но вообщем какое-то каббалианское переживание.
Как и наш разговор, ушедший в невозвратимое пике, это письмо имеет открытый финал - я сказала, что хотела. Но то, что я заявила его как отдельный текст, как бы требует его самостоятельного завершения.
Но его можно попробовать обернуть вокруг себя, и, вместо текстологического финала, перенести его в реальный мир. В частности с ним можно попробовать поступить как-нибудь утилитарно - к метателевидению через палп-фикшен. Например, его можно разместить на обложке твоей книги, снабдив подписью "Спасибо, автор, я все понял" (это если тебе придется издаваться в издательстве София). Или же приставить пафосный (хотя куда уж более), эпиграф и выдать за ультрамодную гонзо-рецензию в той же Афише.
Привет!
Я решила, что неплохой финальной нотой нашего разговора станет создание текста. Вернее я сейчас напишу рассказ о путешествии диалога.
Во-первых, мне интересно. Во-вторых, я отказла нашему разговру в продолжении жизни, признав его не жильцом. Сейчас же - как ты можешь заключить из времени письма, я могу заявить, что золушка из меня хреновая. И , дабы почтить память погибшего из-за халатности мед персонала Диалога, расскажу тебе о том, более удачливом контекстуальном моменте, которому я отдала донорскую печень отрубленного от аппаратов несчастного.
Короче это будет не текст даже, а структура и деконструкция получившегося в итоге даже не метатекста - это был лишь первый этап, а скорее онтотекста. Который в своем пике завихрился в мистерию.
Изначально наш диалог имел все шансы превратится в пересказ. Этого было бы отчасти достаточно - как культурный акт он был вполне оправдан.
Так все и началось. На вопрос Маши о том, как прошел вечер, я начала пересказывать какие-то собо яркие моменты.
Потом я отМЕТила первый уровень. Вернее я его еще не подняла, а просто сохранила его целостность. Так как все метафоры откуда-то вытекали. И их ввод и выход из них является и отдельным художественным элементом, и дополнительным уровнем смысла метафоры. Вернее он из лингвистической метафоры, которая скорее просто каламбур, превращает высказывание в филосовскую операцию - котрая призвана что-то объяснить не объясняя.
Так я сохранила первую структуру (я просто фиксирую очевидные для тебя наверно вещи, но в повседневном дискурсе банальное сохранение общей логики при пересказе уже являтся большим шагом навстречу пока еще просто тексту).
Далее я заметила, вернее столкнулась с опять же наверно очевидным тебя эффектом диалога - он в принципе больше, чем текст. Практически незаметный механизм рождения метатекста из текста, который происходит еще за счет простого материального пласта. Здесь я имею в виду географическую, световую и так далее обусловленность конкретного диалога. Не просто как картина - нет,. не с кинематографиечксой точки зрения. Материальной среды - как равноценного инструмента познания. Как дополнительного конструкта, помимо общего контекста и так далее, который влияет на содержимое, и. что самое важное, на суть, диалога.
В чисто пространственном смысле это выполняет функцию прожектора - материальная среда расставляет акценты. Она может давать дополнительные пласты для обсуждения, но у нас сейчас, в отличии от истории с котом Максимом, этого не произошло.
И это даже хорошо. Потому что у нас в итоге, в пространстве диалога, стал рождаться метатекст. То есть какие-то куски диалога, какие-то обрывки смыслов в итоге стали складываться в общую картину и давать новые уровни. Несводимые к проговариванию джаст нау каких-то вещей. Например, путешествие текста про метатекст и концепция телеканала.
И вот эти же структуры, которые были порождением самого текста, то есть результатом не просто наших с тобой действий, а результатом саморазворачивания нами же зданных структур, как мне кажется и есть основное Что диалога. Потому что все же метафоры и прямые смыслы - это еще всего лишь Как.
А воссоздать это расслоение текста на метаурови при пересказе невозможно. Потому что они сильно зависят уже от личного вовлечения, будучи вызываемы к жизни некими более тонкими, нежели простая вербализация, энергиями. (ну я думаю это понятно - жесты, мимика, ведение диалога сообразно ритму (!) вокруг и ритму собеседника очень тонко корректируют ход беседы. И при пересказе очень сложно четко передать причину перехода к какому-то новому смысловому блоку - ведь не скажешь же - "А тут я увидел вскинутые вверх брови собеседника и понял, что надо объяснить". Это уже не текст, а читка сценария для моноспектакля.)
Итак, я поняла, что корректно передать истиное содержание нашего диалога при прямом пересказе невозможно.
Тогда я стала создавать свой метатекст. И как отношение к исходному тексту - то есть текст о тексте. И как создание нескольких текстов на базе одного -здесь появляется несколько историй - телеканал, поэтический ритм, звон мышления и так далее, каждая из которых может стать отдельной, самодостаточной сюжетной линией, будучи вычленена из своего окружения.
В итоге я какое-то время ткала полтоно, даже скорее ковер - не просто монолитную ткань, а ткань с доп смыслом - смыслом рисунка. Это были несколько текстов, которые переодически пересекались общими обоснованиями и выводами на поле базового метатекста.
Но и этого мне показалось мало. Я стала превносить в отдельные тексты дополнительные уровни и объяснения и стала замечать, что посредством них все эти темы опять таки соединяются в общее полотно. И это уже было непонятно что. Это был новый отдельный текст. Не имеющий никакого отношения к первому метатексту.
Но при этом, поддерживая логику нашего с тобой разговора, я переодически анонсировала, или наоборот, резюмировала, смысловые блоки, от или к которым мы движемся при помощи этих историй. Здесь получилась уже троичная с половиной структура текста: наш диалог сам по себе, его части сами по себе, третий текст на основе второго блока и наш диалог как метод познания и законы функционирования получающегося текста.
Но, как ты понимаешь, и этого было мало мне, ...не Золушке, но Шахерезаде.
И тогда я постепенно стала докапываться до сути каждого из сюжетов нашей беседы.
И получила такой изысканный логический многоугольник, на который стала нанизывать сознание Маши, превратив ее из зеркала в Другого.
Из всего сонма смыслов я подбирала те, которые можно с ней соотнести. И постепенно и незаметно перемещала ее саму в пространство текста.
В резултате я немного увлеклась. И приключилась небольшая мистерия Маши. В рамках которой я через себя сначала, а потом уже напрямую, протащила ее через все круги и переходы Путешествия. В конце получилось очень интересно - я из экскурсовода превратилась в гостя другой столицы. И внимала, как фигура Маши обретает самостоятельное существование в пространстве текста.
Тут получился четвертый текст - текст о нашем тексте, проинтерпретированный как подготовка сакральных текстов для Машиной инициации.
Но и это еще не все. Как-то незаметно, после плавного окончания Машиной мистерии, я почуяла неладное. Я посмотрела вокруг и поняла, что текст продолжается. И что Машина мистреия оказалась лишь лирическим отступлением от него, а вовсе никакой не кульминацией и его оправданнием.
Окей. Я вернулась к логике первого текста. Имея в качестве его содеражния уже совсем неизмеримое количество пластов - рассказ о диалоге, сюжетные линии диалога, их метауровень, мой диалог с машей о нашем с тобой диалоге, а так же постоянная попытка объяснить эту мистериальную паузу и встраивание ее постфактум во второй метатекст, путем привязывания ее аллюзиями и фактологией к отдельным обоснованиям сюжетных наших с тобой линий.
Фух.
Естественно, что помимо уровней плоскостных - простого вычленения тавтологий и логических концов, постепенно пришлось начать бродить между уровнями вверх и вниз. И использовать один пласт текста, да даже одну сюжетную линию, как инструмент для рефлексии другой. Конечно же при этом они дополнительно разворачивались, перетекали один в другой, притягивали из пространства некие сюжеты, не входившие в изначальный текст.
И примерно часов в 6 утра я столкнулась нос к носу со своим священным Граалем ( на вершине древа познания посреди сада эдемского). А именно я поняла, что все это время, и все эти тексты, и все эти скачки по уровням и все это привлечение новых и новых смыслов и пластов, и эта локальная мистерия, были ничем иным, кроме как каруселью на которой я сама же и каталась. И в тот момент, когда я это поняла, деревянные лошадки ( из деревьев под окном деревянного окна Бродского, ну ты помнишь), так вот они вдруг встали на дыбы и соскочили со своей карусели. Унося меня соответственно с собой.
И спустя еще полтора часа я оказалась где-то далеко. Где-то на самом дне психоаналического рая. В котором все вытекает и замыкается в своей потенции не на твои личные переживания, а связанно с тысячами и тысячами факторов. Среди которых так же нашлось место нашему первому тексту. И вышло какое-то невероятное пространство обусловленностей всего всем, очень органичное и при этом все так же повторяющее основные метафоры нашего диалога (которые незметно перешли к самостоятельному бытию уже как образы. Та же романтика как гниение и так далее).
И было прекрасно.
В отличии от бездумного карабканья по холмам интеллектуальных развлечений, которые может быть тебя куда то приведут, а может быть и нет - их суть не в этом, все эти интеллектуальные операции были целе, хоть и постфактум, но положены.
Получившееся в итоге пространство даже уже не текста, а бытия в словах, имело своё начало в нашем разговоре с тобой, свои остановки по пути в виде отсылок в том или ином виде к нему же, и, конечно же, согласно трехактной системе, должно было иметь развязку. Которая и последовала. Но уже, к сожалению этого текста, и тут я почту память покойного минутой молчания, эта развязка не имела никакого отношения ни к текстам, ни к логическим структурам, ни к чему бы то ни было еще, могущему быть названным.
Конечно оно все выражалось через слова. Но сами фразы, сами обороты не имели самостоятельного значения. Они были балдахином, в котором, и тут я попрошу прощения, и все же сорвусь на совсем пошлый пафос, который лучше обозвать выразительным средством вечера, дабы немного разрядить его похабную бесцеременность. Так вот балдахином, на котором моя душа переместилась в мир истинного значения слов.
Отвратительно звучит, я согласна. Но вообщем какое-то каббалианское переживание.
Как и наш разговор, ушедший в невозвратимое пике, это письмо имеет открытый финал - я сказала, что хотела. Но то, что я заявила его как отдельный текст, как бы требует его самостоятельного завершения.
Но его можно попробовать обернуть вокруг себя, и, вместо текстологического финала, перенести его в реальный мир. В частности с ним можно попробовать поступить как-нибудь утилитарно - к метателевидению через палп-фикшен. Например, его можно разместить на обложке твоей книги, снабдив подписью "Спасибо, автор, я все понял" (это если тебе придется издаваться в издательстве София). Или же приставить пафосный (хотя куда уж более), эпиграф и выдать за ультрамодную гонзо-рецензию в той же Афише.