Можно немного похвастаться?
Под катом выложу статью, которая немного рассказывает о Д. Аладжян. Статья немного старая......и все же!
А я постараюсь потихоньку его произведения выложить тут.
МИР - ЭТО СТРАСТЬ,
или
ДОЛГИЙ ПУТЬ К САМОМУ СЕБЕ
88-й прошелся по самому хребту этого поколения. Они заканчивали вуз, только входили в жизнь, только самоутверждались как личности и как профессионалы. Но мир вдруг разом изменился. «Мы потеряли наш дом, которым была другая, прежняя Армения», - сказал годы спустя Давид АЛАДЖЯН, его в последние времена по месту жительства и гражданству все больше принято считать швейцарским композитором.
Но в том-то и дело, что Аладжян в Швейцарии не живет, а проживает. Всем своим естеством, генетикой, творчеством он только и единственно армянский композитор. Сегодня, в свои 40 лет, Давид готов переписать жизнь заново. Купив здесь дом, он хочет вернутся в Армению, чтобы посвятить себя исключительно композиции, чтобы восстановить энергетическую связь со своей землей, чтобы реализоваться во всю силу своего таланта.
...Он оказался одним из тех наиболее честолюбивых молодых людей, которые поставили - сознательно - эксперимент над собственной судьбой. Как только с крушением советской империи перед ними открылся мир - заманчивый, многоликий, наполненный благами западной цивилизации, Давид рискнул поставить все на карту. Не зная европейских языков, не имея надежных «зацепок» за границей в виде богатых и готовых помочь родственников, он бросил вызов судьбе - и уехал, уехал познавать мир. А может, это был вызов самому себе, попытка понять, чего же он стоит. И сможет ли в одиночку встать на ноги и стать «своим» в чужой стране, культуре, окружении...
К моменту отъезда, к началу 90-х, аспирант Ереванской консерватории Давид Аладжян прошел уже немалый творческий путь. Он успел заслужить репутацию одного из наиболее перспективных композиторов нового поколения. Давид фанатично трудолюбив, он много и продуктивно работал, исполняясь на родине и за рубежом, он получал заказы и подписывал контракты на союзном уровне. Так, например, музыку к фильму «Павел Филонов» Аладжян создал на ленинградской киностудии за пару недель в кропотливом, изнуряющем ритме работы. Экспрессивная, как на натянутых нервах, пронзительно лиричная музыка стала одной из самых больших творческих удач Давида в консерваторские годы. Среди его крупных сочинений студенческого периода «Ев айр ми Маштоц анун» на слова М.Маштоца, С.Зорапореци, П.Севака (1986), месса «Мемориум» для хора а капелла (1987, кстати, в декабре этого года наконец начнется ее сценическая жизнь, премьера состоится в исполнении Камерного хора Армении под управлением Роберта Млкеяна). В портфеле начинающего композитора уже были два струнных квартета, скрипичный концерт, хоровые циклы на народные тексты - их по сей день охотно включают в свой репертуар ведущие коллективы.
Интерес Аладжяна к хоровому жанру совсем не случаен. Он - воспитаник Эдгара Оганесяна, одного из признанных лидеров армянского хорового искусства. Давид в качестве артиста Камерного хора Гостелерадио под руководством Э.Оганесяна и Т.Экекяна, а затем и коллектива Хорового общества под управлением Э.Цатурян изнутри, сценически, постигал таинства этого искусства, взращенного на традициях Комитаса и развивающегося временами так противоречиво, так нескладно. Вероятно, именно тогда он решил про себя писать только такую музыку, которая бы пелась с удовольствием, была бы естественна в звучании и исполнении. «Пять тагов на слова П.Дуряна» (1988), хоровой цикл «Песни любви и смерти» на слова П.Севака (1989) - это именно музыка, музыка с большой буквы. Авангардистские поиски и эксперименты 70-х и 80-х в армянской композиторской практике резко и однозначно сменились в декорациях творческой модели мироздания нового поколения. И не случайно эту, новую генерацию попрекали безинициативностью, отсутствием интереса к экспериментаторству и бунтарству против классических норм и клише. Но именно подчеркнутое культивирование традиций в их чистом, абсолютном выражении, гармоничная акустическая среда, уход от крайностей и надломов в аскетично простой, а иногда и нарочито примитивный интонационный модус были на самом деле сознательным выбором новых точек отсчета, иных путей в преддверии XXI века...
Общественное признание сочинений Аладжяна закрепилось и его дипломной работой - «Стабат матер» для женского хора а капелла (1989) памяти жертв декабрьского землетрясения в Армении. Премьера в исполнеии хорового коллектива Артура Вераняна в Доме камерной музыки прошла с очевидным успехом, в том же, 1989 году произведение прозвучало и в Италии. «Стабат матер» был не единственным прямым откликом Давида на спитакский апокалипсис: в ответ на песню Шарля Азнавура «Армения» Аладжян срежиссировал акцию благодарности армян великому соотечественнику. Его песня в стиле Азнавура на собственный текст, которую Давид исполнил - у него от природы глубокий, бархатный баритон - вместе со своими друзьями-единомышленниками в новогодней телепрограмме 1990 года, стала хитом.
Наконец тогда же ярко, броско проявилась еще одна грань несомненного таланта Аладжяна - первого менеджера искусства в постсоветской Армении. Благотворительная выставка-продажа российских художников в Ереване в помощь пострадавшим от землетрясения стала первой акцией собственной менеджерской фирмы Аладжяна, приобретшей несомненную популярность и основательную финансовую базу после организованного им проката документального фильма швейцарской кинокомпании «Возвращение к Арарату». На гребне национального подъема карабахского движения впервые стало возможным заговорить о нестихающей боли по Мушу, Вану, Харберду, Битлису... Эту боль Давид узнал еще малышом, когда харбердский дедушка, на глазах которого зарубили его отца, до последних своих дней не мог найти успокоения - его самой большой отрадой, его ответом туркам был младший внук Давид, которого он сжимал в объятиях и которому на языке своей истекающей кровью родины, на западноармянском, старался успеть передать какую-то частицу себя...
В этом году гражданин Швейцарии Давид Аладжян смог реализовать свою давнишнюю мечту - он совершил паломничество на землю предков, вновь прикоснувшись к памяти земли и рода. Эту память он предать не мог. И потому отъезд в начале 90-х в Италию (на родине бель канто, «прекрасного пения», Давид стал писать в основном песни, и они неплохо продавались!), а затем переезд в Швейцарию стали не более чем продолжительным экспериментом. Экспериментом длиною в жизнь?..
Отличившись на конкурсе молодых композиторов, объявленных Цюрихской консерваторией, Аладжян был принят в аспирантский класс компьютерной музыки, в которую он погрузился с головой. Ему предстояло открыть для себя новые миры электронной музыки, с азов пройти анализ современного композиторского творчества. В самом сердце авангардистского искусства, где когда-то творили Стравинский и Хиндемит, он мог скинуть оковы традиций и стереотипов, мог услышать сегодняшнее дыхание планеты.
- Швейцария - страна авангардизма, -- говорит Аладжян. - Юнг, Ницше, скульптор Жан Тенгли - культовая фигура современного искусства - и многие другие способствовали тому, что пульс этого мирового центра экспериментального творчества в каждый миг бьется в ритме сегодняшнего дня. Но вместе с тем население Швейцарии в подавляющем большинстве на удивление консервативно. Возможно, это защитная реакция на дух экстремального экспериментаторства, которое, становясь часто самоцелью в искусстве, оборачивается пустотой.
Фуджита, спарита, скомпарса» («Пропал, исчез, испарился») - так называлось его новое сочинение, в котором под «электронным микроскопом» компьютера Давид погрузился в таинства звука - звука кяманчи(!), хотя еще недавно использование в своем творчестве армянских народных инструментов Аладжян абсолютно исключал. Но чисто акустические опыты не удовлетворяли композитора, он искал духовную идею, глубину и содержательность музыкальной материи. Так родилось его самое крупное на сегодняшний день сочинение - «Месса ди лумине» («Месса к свету»), где он вновь вернулся к самому себе, к собственному почерку вплоть до откровенных автоцитат, через которые вновь осмыслял свой собственный путь и стремился найти гармонию в себе и в своих отношениях с миром. Произведение вошло в репертуар практически всех ведущих дирижеров Армении - премьера прошла под руководством Тиграна Экекяна, затем его исполнили Арам Карабекян, Роберт Млкеян, Эдуард Топчян, Александр Сираносян. И сегодня можно констатировать счастливую сценическую жизнь сочинения. Однако публика поначалу неоднозначно приняла мессу - от теперь уже швейцарского композитора она с любопытством ожидала новых, головокружительно-экспериментальных опусов, стремясь утолить свой голод по суперсовременной музыкальной информации. Долгий путь Давида к самому себе не был армянской публикой понят, он остался для нее за кадром...
[/I]- В первое время после приезда в Швейцарию мне часто приходилось ездить на работу на поезде, - рассказывает Давид. - И я обнаружил, что поезд - удивительная штука. Люди сидят, погруженные в свои размышления, не умея и не желая скрыть своих чувств. Как будто снимают маски, в которых привыкли общаться друг с другом, и оказываются наедине с собой. И только здесь они естественны, только здесь эти добрые и дружелюбные люди могут признаться себе, что ... несчастливы. Меня поразило то, что с самых первых дней жизни человека здесь приучают скрывать свои эмоции. До крайностей, до абсурдного. Если ты грустишь, даже собственная мать может сказать тебе: «Учись не показывать своего плохого настроения, я не желаю испытывать воздействия твоих негативных эмоций». Но чувства не исчезают, они есть, они душат человека изнутри, но не могут быть выражены, пережиты. Если, скажем, где-нибудь в России или Армении человек влюблен, он мучается, переживает - его вполне могут на пару дней отпустить с работы, ему сопереживают, его понимают, с ним считаются, осознавая важность происходящих с ним перемен. То есть общество признает человека ЧУВСТВУЮЩЕГО. Здесь же, на Западе, такая мелочь, как личные эмоции, не будет принята во внимание, только физическое недомогание, скажем, перелом руки может указывать на то, что с человеком что-то случилось. То есть образуется непроходимая бездна между разумом и сердцем. Разум - это автомат, действующий с точностью механизма швейцарских часов, а мир чувств, отвергнутый обществом, уходит на десятый план, рождая дисгармонию личности, лишая ее внутренней свободы переживания мира.[I]
Тем временем жизнь в Швейцарии диктовала свои правила игры - создалась семья, родился сын, нужно было зарабатывать на жизнь. Давид не ушел из музыкальной среды, он стал преподавать музыкальные дисциплины в одном из колледжей, по воскресеньям руководил церковным хором. И автоматизированный ритм западного образа жизни не оставлял ни возможности, ни времени для мучительных размышлений о смысле человеческого существования вообще и композитора Давида Аладжяна, в частности. Человека, доказавшего всем и себе способность быть рациональным и прагматичным, но все же предпочитающего оставаться чувствующим и угадавшего в этом истину. «Мир - это страсть» - вот формула мироздания одного из самых интеллектуальных художников ХХ века Альфреда Шнитке...
Несоотносимость этой формулы с прагматической реальностью все чаще заставляла Аладжяна мысленно возвращаться к истории, рассказанной современниками о Брукнере. Когда смертельно больной композитор работал с удесятеренной энергией, служанка укоряла его: «Но ведь вам нельзя писать, нельзя утомляться...». «Когда наступит смерть, - ответил Брукнер, - Бог призовет меня к себе и спросит: Антон, что ты сделал с талантом, который я даровал тебе? Что я ему отвечу?..»
...Давид Аладжян сегодня в самом расцвете жизненных и творческих сил. Он должен сделать свой выбор. Каким он будет - покажет время. В такие поворотные мгновения жизни, наверное, самая сложная задача - не изменить себе... Обрести и не потерять - в который раз - себя самого.
.
.