пыльная пустошь души моей
Илья Семенович свой обеденный перерыв проводил обычно так: он выходил из высокого белого здания суда, похожего на прямоугольник, стоящий на малой стороне с черными квадратиками окон, выходил на солнечную площадь без теней, выкуривал две-три папиросы и выпивал один-два стакана кваса из ярко-желтой бочки. Вот что сам говорит об этом Илья Семенович: «Каждый свой обеденный перерыв я провожу обычно. Как всегда. Я спускаюсь по мраморной холодной лестнице, в здании суда всегда прохладно, а на улице, куда я выхожу очень жарко, но я все равно выхожу. Там белое солнце повсюду и нигде нет тени. То есть совсем. Вот даже у меня там тени нет, хотя обычно тень у меня большая. Я очень хорошо пишу стихи и рассказы, но мне за это платить не желают. За то, что я люблю делать, мне не платят, так что мне приходится делать то, что я не люблю. Я умею перекладывать бумажки с одного стола на другой, при чем я могу сортировать их на ходу: желтые к желтым, красные к красным, черные к черным, пустые к пустым, полезные к полезным. Мне за это хорошо платят. Я обычно провожу свой обеденный перерыв так: я выхожу на площадь без теней и пью квас и курю папироски. Порой, со мной стоят мои коллеги, и мы молчим и курим и пьем, но в тот день я был один».
Илья Семенович в этот день вышел один из здания суда, без коллег. И он подумал о том, что уже началась отдышка. Тут видит, что на обычно белой, залитой солнцем, без единой тени, выложенной бетонными плитками, окаймленной безликими серыми и белыми зданьями, на этой пустой, обычно, площади что-то изменилось. Она больше не была пуста. Прямо в середине площади высилось нечто, а вокруг собралась внушительная толпа. Заинтересованный, Илья Семенович направился к центру площади. Шел он долго, и он подумал, что потратил уже треть своего обеденного перерыва с 13 часов дня до 14, а еще не выкурил ни одной папиросы и квасу не выпил. И, кстати, столько же времени он потратит на обратный путь, и рассчитал, что столько же сможет постоять там, в центре. Когда Илья Семенович подошел ближе, то увидел, что в центре площади стоит какая-то статуя, но еще накрытая тканью, поэтому понять что это за статуя, никто не мог. Вокруг стояли люди, и Илье Семеновичу показалось, что он их знает, но не мог вспомнить, кто они и откуда он их мог знать. Ему предложили бесплатный квас, впервые за пять лет его выходов на обеденный перерыв. Ему подкурили спичками папиросу, которую он достал, такое бывало, несколько раз. Все молчали и чего-то ждали. Прошло некоторое время. Илья Семенович как раз докурил папиросу, когда со статуи сорвали ткань. Там оказалась гипсовая статуя Ильи Семеновича. Он ахнул. Сначала все глядели на статую, потом стали смотреть на него. И каждый стал его, то поздравлять, то задавать вопросы, а то и вовсе что-то странное говорить. Среди прочего было следующее: «Поздравляю!», «Кто ты?», «Ты этого так долго ждал!», «Напиши вступление к моей книге!», «Что ты?», «А зачем?», «Я ему посоветовал пососать, а не пялиться на меня, он все равно по-английски нихуя не понимает! Это шутка такая», «Простите, это ваши часы? Вы часы обронили! Эй!», «А кто эта красотка с вами? Не с вами? Она свободна?», «Дорогой, пойдем в спальню», «Я бы вас попросил, слезно и горько попросил бы одолжить мне 100 единиц денег, мой господин! Ну, тогда может быть 50? Нет? 10? Хотя бы десятку, смилуйтесь! У меня коты не кормлены», «Твоя бывшая рассказала мне, что ты просил её овладеть тобой сзади! Ты что, пидор что ли?». Илья Семенович ничего не понимал, ему стало плохо от кваса и табака, и от жары раскалилась голова и его стошнило. Вот что говорит об этом сам Илья Семенович: «Я блеванул ему прямо на платье. Боже, мне было так стыдно. У меня закружилась голова, я извинился за неудобства и попросил их отнести меня в здание суда, мне надо было возвращаться на работу. Все толпа подхватила меня на руки и занесла в здание. Работать мне было тяжело. Вечером, когда я шел домой через площадь я не смотрел на статую. Все это казалось мне каким-то бессмысленным. Я надеялся, что это всего лишь только сон. Всю ночь я не мог уснуть и даже подумывал, что завтра всё исчезнет. Статуя была огромна, гротескна и ужасна. Я на себя даже не похож. Не могу я так выглядеть. Я боялся смотреть на нее. Когда я на следующий день шел на работу я опять не смотрел на нее, не хотел себя расстраивать, на тот случай если она не исчезла. Конечно, если бы её там не оказалось, мой день был бы радостным, но если бы она там была, мой день испортился бы с самого утра. Взглянул, лишь, когда вышел на обеденный перерыв…»
Статуя стояла там же, в центре площади. Она никуда не исчезла и страшный сон не кончился. Только не было толпы. Площадь была как всегда пуста, лишь только по периметру, у самых зданий толпились работники. Почти от каждого в небо поднималась тонкая струйка белого дыма. В первый день Илья Семенович не пошел к статуе. Он выкурил больше обычного и выпил меньше кваса. Спал он опят беспокойно, липкий пот жары будто пролез к нему под кожу. На следующий день в обеденный перерыв где-то около половины второго пополудни, с наполовину пустым стаканом кваса и с почти докуренной папиросой Илья Семенович подошел к статуе. Он смотрел на нее, а она, казалось, смотрит на него. Он обошел вокруг статуи, рассматривая её со всех сторон, и один раз Илье Семеновичу показалось, что голова статуи поворачивается за ним, чтобы не терять его из виду. Он даже услышал скрип. Этой ночью он спал хорошо, но на утро он подумал, что лучше бы он не спал вовсе. Всю ночь ему снилась смотрящая на него статуя. Илья Семенович на следующий день пришел на работу с большим молотком. И весь свой обеденный перерыв потратил на то, что забрался на статую и колотил её молотком. В первый день он отбил уши и нос, на следующий всю голову, на третий день отколотил левую руку, ну и так далее. Так он делал каждый обеденный перерыв на протяжении двух недель, пока от статуи не осталась белая груда обломков. Никто ему не мешал и не о чем не спрашивал когда он потный и грязный возвращался после обеденного перерыва на свое рабочее место. Он не спал все эти дни. Когда статую он добил, то спал все выходные как ребенок. В понедельник он как обычно вышел курить и пить квас и ахнул. Посреди белой площади стояла новая статуя. Только теперь он был не во весь рост, это был огромный бюст, вылепленный, казалось, с его посмертного лица. Белая круглая голова торчала посреди площади без теней. Илья Семенович с диким криком убежал обратно в здание суда и в этот день, до вечера, больше не выходил. Домой он шел, молча и не глядя на статую. На следующий день он вышел на обед. Илья Семенович подошел к своей голове, и та заговорила с ним. Он отвечал, потом спрашивал сам. Так они стали общаться каждый обеденный перерыв много лет пока Илья Семенович спокойно не умер от старости. Вот что об этом говорит сам Илья Семенович:
«А что же? Чем это плохое занятие? С моей головой, хотя б можно диалог конструктивный поддержать, в отличие от коллег. Это очень хорошее занятие, пить квас, курить папироски и общаться со своей большой гипсовой головой прямо посреди залитой белым летним солнцем площади, на которой совсем нет теней. Когда сама сущность начинает превосходить отведенную ей емкость и переполняет её - это самый знак начать хоть какие-то другие исследования. На пыльной пустоши души моей стоял дорожный знак - точка, или что-то вроде того, во всяком случае, именно на точку в конце предложения была похожа моя гипсовая голова посреди площади с высоты птичьего полета».
конец.