Капитан Америка живет в Саратове - часть вторая
Начало здесь
Больше всего наш город прославил Грибоедов. Даже те, кто в Саратове никогда не бывал, знают, что там деревня, глушь и есть тетка. Хлестаков был помещиком Саратовской губернии. Его село Подкатиловка сейчас в городской черте. Теперь ему памятник сделать хотят, а заодно и тетке как самой известной горожанке. Мужику с гармошкой уже поставили на центральной улице, равно как и холостому парню, которого, в отличие от женатого, не любят. Зато с ним все фотографируются.
Мы - бывшая летняя ордынская столица Укек, где дядя Марко Поло останавливался по дороге в Китай. Это был город-космополит, в торговом квартале которого жили генуэзцы и венецианцы. Сейчас сверху стоит поселок Увек, и копать можно только на его окраине или если кто-то пустит археолога в огород, искать под чесноком древние реликвии. Находят китайское стекло, арабскую керамику… Однажды под самой стеной откопали завернутый в остатки холста скелет кошки с прижизненным повреждением лапы. В природе она бы не выжила, но кости срослись. Стало быть, кошечка в XII веке сломала лапку, ее вылечили, она дожила до почтенных лет и была похоронена в чистой тряпочке в углу двора.
А еще в Саратове повсюду немцы. Поэтому город по-азиатски медленный и по-немецки осмотрительный. В нем до 1924го года существовали Советы образца февраля 1917го. Здесь основной принцип: “Работает - не трожь!”
Немецкая улица, нынешний проспект Кирова, была выставочная, с самыми дорогими отелями и магазинами. Гостиница “Европа”, построенная предприимчивыми староверами, похожа на тортик с кремом. Вроде и Европа, но все равно купеческая. Напротив стоит гостиница “Россия”, построенная немцами, а потому похожая на замок. Поэтому в Саратове была загадка: “Что находится между Россией и Европой?” с ответами либо “Немецкая улица”, либо “трамвай”. Сейчас, правда, “Россия” в большом упадке. Да и немцев осталось мало - немногие вернулись после депортации, и те, в основном, эмигрировали в девяностые. Когда мы, будучи школьниками, ездили в колхоз, отправились как-то на деревенскую почту родителям позвонить. Следом зашла бабушка в платочке, чуть ли не в тапочках на босу ногу, повернулась к нам, сказала “Гутен таг!”, и давай с почтальоншей лопотать по-немецки. Заводская немецкая деревня всегда говорила на родном языке, причем образца XVII века. Филологи там выли от восторга.
Среди саратовских купцов кто не немец, тот почти наверняка старовер. Когда Шехтель, тоже здешний уроженец, стал знаменитым, его позвали обратно на родину, и одним из заказов была сельская старообрядческая церковь. Она сохранилась до сих пор. Староверы жили хуторами, они их называли “концы”. В деревне времен моего детства были сельсовет, клуб и магазин, вокруг них - дома. Это все - пришлые. Местные жили в паре километров оттуда. Шесть-семь домов, без заборов. Ограда была только вокруг грядок, чтобы скотина не потоптала. По праздникам они стелили мешки посреди улицы, на них клали скатерти и садились вместе на траву обедать. Сейчас-то старики перемерли, а молодежь разъехалась. Помню, деда за сто лет, еле передвигавшего ноги, выводили во двор, сажали к теплой стенке, и он работал - ремни подрезал, пряжки чинил, сетки плел… Все время был чем-то занят. Однажды мужики делали крышу - как положено, всей семьей. Один попал молотком по пальцу и сказал то, что обычно в таких случаях говорят русские люди. Старец махнул прозрачной сухой ручкой: “Слезай!”, и потом вожжами по спине - хлысь! Парень ему руку поцеловал: “Спасибо, дедушка!” А тот ему: “И не поганься впредь”.
Они не ругались матом, а пил только пришлый, Генка-механизатор. Нажирался он вусмерть и жаловался: “Я с ними не могу. Это не люди, а пни с глазами”. Эмоций-то никаких, сдержанные и все на одно лицо, с одинаковыми глазами и либо черные, либо рыжие.
Саратов был ближним тылом Сталинградской битвы, поэтому чуть ли не на каждом старом здании есть мемориальные доски о том, что там размещался эвакогоспиталь. С тех пор у нас великолепная школа военной хирургии, основанная профессором Миротворцевым. Тот был выпускником императорского медицинского и военврачом еще с Первой мировой. За ним приходили раза четыре, но никак не могли арестовать, поскольку он то на Халхин-Голе, то на Финской, то где-то еще. Так это дело и бросили. Процент излечения здесь был удивительно высок - во многом потому, что быстро привозили. Кстати, начальником санитарного поезда был отец актера Табакова. Сейчас у нас спасают людей с ожогами 95% тела - специальной хитиновой пленкой, на нее рачьи панцири перерабатывают.
Гагарин учился в саратовском индустриальном техникуме, в первый раз поднял самолет в воздух в нашем авиакружке, у нас же и приземлился после полета в космос - благодатная почва для мифологии. Так что при техникуме возник народный музей Гагарина, больше похожий на храм с ритуальными танцами и камланиями вокруг бронзового бюстика.
Первая провинциальная консерватория - после Петербурга, Москвы и Варшавы - была построена в виде ганзейской ратуши с пятью воющими собаками на фасаде. По городскому преданию, они символизируют пять членов городского совета, которые были против проекта.
Только представьте - рядом стояли ратуша консерватории, лютеранская кирха, домовая церковь архиерея - эдакий собор Василия Блаженного в стиле модерн, пряничный домик с немыслимыми луковками - и городской собор, который потом взорвали. А посередине высился памятник Александру Второму, окруженный аллегорическими фигурами - деяниями царя-освободителя. Земская реформа - крестьянин с плугом, реформа образования - женщина с книгой учит ребенка. Балканские войны символизировала болгарка с младенцем, а синодальную реформу - священник. Александра, естественно, снесли, но постамент, чтобы не пропадал, отдали под Дзержинского, который как нарком путей сообщения до сих пор стоит спиной к вокзалу, подобно Муссолини в Милане. Если зайти Феликсу в тыл, можно прочесть четко выложенное винтами “Императоръ Александръ”. А на месте самого Александра стоит грустный Чернышевский, смотрит на мир и не знает, что делать. Аллегорические фигуры потерялись все, кроме женщины с книжкой и ребенком. Она долго стояла перед детским корпусом больницы, потом ее назначили памятником первой учительнице и перевезли к областному отделу образования. Первого сентября к ней возлагают цветы. Декоративные цепи, окружавшие императора, эдакие оковы царизма, отошли станции юннатов. В квартале от призрачного Александра, ставшего Чернышевским, памятник Столыпину, который был здесь губернатором. В наш город даже перевезли кресло из киевского театра, где его застрелили, вместе с окровавленной шинелью. Стоит он перед городской администрацией с торчащей из кармана шпагой, смотрит на памятник Ленину, а сам срисован край в край с памятника Александру Второму. Даже четыре аллегорические фигуры вокруг, хоть и не такие осмысленные. Поэтому в народе он зовется “Пятый элемент”.
Возле набережной расположился Федин, который еще и Паустовский. Скульптор Кибальников начинал ваять Паустовского, но тут поступил заказ на Федина, и он заготовку быстренько подрихтовал. Поэтому смотришь - вроде бы, Федин, а заходишь с другой стороны - нет, Паустовский. Он еще с трубкой, но ее, как назло, курили оба. Со стороны кажется, что это не трубка, а стопарь. Сидит такой задумчивый дядюшка и никак не может решить, Федин он или Паустовский.
Еще у нас есть памятник “Сердце губернии”, прозванный в народе “Циррозом”, и модный Ленин, которого рекламное агентство перекрашивает примерно раз в квартал. То он в зеленых брюках и оранжевом пиджаке, то весь розовый…
Здесь отставной брандмейстер на свои деньги сделал городской водопровод. Больницу построила купчиха, причем здание спроектировали без внутренних углов - чтобы мыть было удобнее. В Саратове появились первый в мире театр для детей и первый в провинции общедоступный художественный музей, основанный внуком Радищева, который, несмотря на сопротивление властей, назвал его в честь опального деда. Тут почти ничего не сносят, всему находится применение. Иногда я думаю, что будь в России побольше Саратова, она была бы намного радостнее и здоровее.
Больше всего наш город прославил Грибоедов. Даже те, кто в Саратове никогда не бывал, знают, что там деревня, глушь и есть тетка. Хлестаков был помещиком Саратовской губернии. Его село Подкатиловка сейчас в городской черте. Теперь ему памятник сделать хотят, а заодно и тетке как самой известной горожанке. Мужику с гармошкой уже поставили на центральной улице, равно как и холостому парню, которого, в отличие от женатого, не любят. Зато с ним все фотографируются.
Мы - бывшая летняя ордынская столица Укек, где дядя Марко Поло останавливался по дороге в Китай. Это был город-космополит, в торговом квартале которого жили генуэзцы и венецианцы. Сейчас сверху стоит поселок Увек, и копать можно только на его окраине или если кто-то пустит археолога в огород, искать под чесноком древние реликвии. Находят китайское стекло, арабскую керамику… Однажды под самой стеной откопали завернутый в остатки холста скелет кошки с прижизненным повреждением лапы. В природе она бы не выжила, но кости срослись. Стало быть, кошечка в XII веке сломала лапку, ее вылечили, она дожила до почтенных лет и была похоронена в чистой тряпочке в углу двора.
А еще в Саратове повсюду немцы. Поэтому город по-азиатски медленный и по-немецки осмотрительный. В нем до 1924го года существовали Советы образца февраля 1917го. Здесь основной принцип: “Работает - не трожь!”
Немецкая улица, нынешний проспект Кирова, была выставочная, с самыми дорогими отелями и магазинами. Гостиница “Европа”, построенная предприимчивыми староверами, похожа на тортик с кремом. Вроде и Европа, но все равно купеческая. Напротив стоит гостиница “Россия”, построенная немцами, а потому похожая на замок. Поэтому в Саратове была загадка: “Что находится между Россией и Европой?” с ответами либо “Немецкая улица”, либо “трамвай”. Сейчас, правда, “Россия” в большом упадке. Да и немцев осталось мало - немногие вернулись после депортации, и те, в основном, эмигрировали в девяностые. Когда мы, будучи школьниками, ездили в колхоз, отправились как-то на деревенскую почту родителям позвонить. Следом зашла бабушка в платочке, чуть ли не в тапочках на босу ногу, повернулась к нам, сказала “Гутен таг!”, и давай с почтальоншей лопотать по-немецки. Заводская немецкая деревня всегда говорила на родном языке, причем образца XVII века. Филологи там выли от восторга.
Среди саратовских купцов кто не немец, тот почти наверняка старовер. Когда Шехтель, тоже здешний уроженец, стал знаменитым, его позвали обратно на родину, и одним из заказов была сельская старообрядческая церковь. Она сохранилась до сих пор. Староверы жили хуторами, они их называли “концы”. В деревне времен моего детства были сельсовет, клуб и магазин, вокруг них - дома. Это все - пришлые. Местные жили в паре километров оттуда. Шесть-семь домов, без заборов. Ограда была только вокруг грядок, чтобы скотина не потоптала. По праздникам они стелили мешки посреди улицы, на них клали скатерти и садились вместе на траву обедать. Сейчас-то старики перемерли, а молодежь разъехалась. Помню, деда за сто лет, еле передвигавшего ноги, выводили во двор, сажали к теплой стенке, и он работал - ремни подрезал, пряжки чинил, сетки плел… Все время был чем-то занят. Однажды мужики делали крышу - как положено, всей семьей. Один попал молотком по пальцу и сказал то, что обычно в таких случаях говорят русские люди. Старец махнул прозрачной сухой ручкой: “Слезай!”, и потом вожжами по спине - хлысь! Парень ему руку поцеловал: “Спасибо, дедушка!” А тот ему: “И не поганься впредь”.
Они не ругались матом, а пил только пришлый, Генка-механизатор. Нажирался он вусмерть и жаловался: “Я с ними не могу. Это не люди, а пни с глазами”. Эмоций-то никаких, сдержанные и все на одно лицо, с одинаковыми глазами и либо черные, либо рыжие.
Саратов был ближним тылом Сталинградской битвы, поэтому чуть ли не на каждом старом здании есть мемориальные доски о том, что там размещался эвакогоспиталь. С тех пор у нас великолепная школа военной хирургии, основанная профессором Миротворцевым. Тот был выпускником императорского медицинского и военврачом еще с Первой мировой. За ним приходили раза четыре, но никак не могли арестовать, поскольку он то на Халхин-Голе, то на Финской, то где-то еще. Так это дело и бросили. Процент излечения здесь был удивительно высок - во многом потому, что быстро привозили. Кстати, начальником санитарного поезда был отец актера Табакова. Сейчас у нас спасают людей с ожогами 95% тела - специальной хитиновой пленкой, на нее рачьи панцири перерабатывают.
Гагарин учился в саратовском индустриальном техникуме, в первый раз поднял самолет в воздух в нашем авиакружке, у нас же и приземлился после полета в космос - благодатная почва для мифологии. Так что при техникуме возник народный музей Гагарина, больше похожий на храм с ритуальными танцами и камланиями вокруг бронзового бюстика.
Первая провинциальная консерватория - после Петербурга, Москвы и Варшавы - была построена в виде ганзейской ратуши с пятью воющими собаками на фасаде. По городскому преданию, они символизируют пять членов городского совета, которые были против проекта.
Только представьте - рядом стояли ратуша консерватории, лютеранская кирха, домовая церковь архиерея - эдакий собор Василия Блаженного в стиле модерн, пряничный домик с немыслимыми луковками - и городской собор, который потом взорвали. А посередине высился памятник Александру Второму, окруженный аллегорическими фигурами - деяниями царя-освободителя. Земская реформа - крестьянин с плугом, реформа образования - женщина с книгой учит ребенка. Балканские войны символизировала болгарка с младенцем, а синодальную реформу - священник. Александра, естественно, снесли, но постамент, чтобы не пропадал, отдали под Дзержинского, который как нарком путей сообщения до сих пор стоит спиной к вокзалу, подобно Муссолини в Милане. Если зайти Феликсу в тыл, можно прочесть четко выложенное винтами “Императоръ Александръ”. А на месте самого Александра стоит грустный Чернышевский, смотрит на мир и не знает, что делать. Аллегорические фигуры потерялись все, кроме женщины с книжкой и ребенком. Она долго стояла перед детским корпусом больницы, потом ее назначили памятником первой учительнице и перевезли к областному отделу образования. Первого сентября к ней возлагают цветы. Декоративные цепи, окружавшие императора, эдакие оковы царизма, отошли станции юннатов. В квартале от призрачного Александра, ставшего Чернышевским, памятник Столыпину, который был здесь губернатором. В наш город даже перевезли кресло из киевского театра, где его застрелили, вместе с окровавленной шинелью. Стоит он перед городской администрацией с торчащей из кармана шпагой, смотрит на памятник Ленину, а сам срисован край в край с памятника Александру Второму. Даже четыре аллегорические фигуры вокруг, хоть и не такие осмысленные. Поэтому в народе он зовется “Пятый элемент”.
Возле набережной расположился Федин, который еще и Паустовский. Скульптор Кибальников начинал ваять Паустовского, но тут поступил заказ на Федина, и он заготовку быстренько подрихтовал. Поэтому смотришь - вроде бы, Федин, а заходишь с другой стороны - нет, Паустовский. Он еще с трубкой, но ее, как назло, курили оба. Со стороны кажется, что это не трубка, а стопарь. Сидит такой задумчивый дядюшка и никак не может решить, Федин он или Паустовский.
Еще у нас есть памятник “Сердце губернии”, прозванный в народе “Циррозом”, и модный Ленин, которого рекламное агентство перекрашивает примерно раз в квартал. То он в зеленых брюках и оранжевом пиджаке, то весь розовый…
Здесь отставной брандмейстер на свои деньги сделал городской водопровод. Больницу построила купчиха, причем здание спроектировали без внутренних углов - чтобы мыть было удобнее. В Саратове появились первый в мире театр для детей и первый в провинции общедоступный художественный музей, основанный внуком Радищева, который, несмотря на сопротивление властей, назвал его в честь опального деда. Тут почти ничего не сносят, всему находится применение. Иногда я думаю, что будь в России побольше Саратова, она была бы намного радостнее и здоровее.