Карабах, день четвертый. Агдам-Аскеран-Степанакерт
На рассвете я взял фотоаппарат и отправился бродить по Агдаму. 20 лет назад отсюда выходили толпы азербайджанцев, собиравшихся “навести порядок” в Степанакерте. Потом начались ракетные обстрелы столицы непризнанной республики. 23 июля 1993 года после полуторамесячной осады один из крупнейших городов Азербайджана был захвачен карабахскими войсками и полностью уничтожен.
Огромное пространство, растянувшееся на десятки километров, напоминало титанический скелет - каменные стены белели, словно изглоданные кости. Старая, человеческая жизнь была истреблена безвозвратно, и уже зарождалась новая. Между разрушенными зданиями, сквозь которые успели пробиться шиповник и ежевика, бродили полудикие кони. Они боялись человека, и не подпускали ближе, чем на сорок шагов. Убегали весело, высоко задирая нечесаные хвосты. Там, где когда-то были дворы, спелые плоды граната лопались, переполненные соком, и никто не срывал их. В остове древнего автомобиля с надписью “Продукты” лежало сено для осла, а в соседних руинах кто-то заткнул дыры в стенах ржавым железом и развесил на просушку пестрое белье. По проспектам без видимой цели бродили старики, и ветер, которому больше не мешали дома, ерошил их жидкие волосы.
Ближе к центру остовы зданий становились все грандиознее. Высокие ориентальные арки вели в никуда. Обрушившаяся стена многоэтажки обнажила разноцветные коридоры, а сверху на тоненьких ниточках арматуры нависала бетонная глыба. Нигде не найти ни одного сохранившегося дома, все уничтожено. За рекой виднелись мертвые деревни.
При взгляде на тотальную разруху, отсутствие случайно уцелевших строений, хотя бы одного из сотни, не верилось, что это может быть результатом штурма города, пусть и самого жестокого. Чувствовалась планомерная, тщательная работа.
Подошли солдаты, которым было скучно и неуютно. Мы беседовали о живых городах Поволжья, где побывал один из них. Подумалось: ведь Саратов - тоже белый просторный город. Если похожее случится там, он будет выглядеть точно так же. Вскоре явился офицер. По-штатски пожал руку, проверил паспорт, предложил помощь, ушел.
Рядом с рынком возвышалась мечеть - единственное здание города, которое не было разрушено. Стены покрыты каракулями, многие надписи - на русском. Орнаменты изрешечены пулями. Электропроводка вырвана из стен. С минаретов - тех самых, куда взбирался легендарный муэдзин-армянин, виден весь город. Окна-глазницы и каменные обломки, призрачные горы на горизонте. Пейзаж после Апокалипсиса.
Возвращаясь к бензоколонке, я застопил белую “Ниву”, в которой сидели двое молодых парней в униформе защитного цвета. Их друг, ехавший рядом со мной на заднем сиденье, увлеченно задавал вопросы о моих приключениях в Карабахе. Я охотно отвечал, радуясь возможности пообщаться с живыми людьми в таком безотрадном месте, и ребята не оставались в долгу:
- В Карабахе горы высокие. Наши устраивали засады на вершинах холмов. Идет внизу конвой, надо закидать гранатами. А они не долетают до земли, слишком далеко. Вот и придумали - срываешь чеку, засовываешь верх гранаты в обычный граненый стакан, и швыряешь. Стакан падает на дорогу, разбивается, и - БАБАХ!
Беседа шла так весело, что мои попутчики предложили подождать у заправки, пока я заберу свои вещи, дабы они могли подвезти меня до Аскеранской крепости - грандиозного сооружения по обеим сторонам реки Гаргар. Я попрощался с королем бензоколонки, собрал рюкзак, и мы двинулись дальше. Ехать было недалеко, попутчики слушали мои рассказы, угощая пирожками, а я нахваливал местную кухню, в особенности - потрясающий армянский кофе. Несколько минут - и мы въехали в Аскеран. Впереди уже замаячили стены знаменитой крепости, как вдруг машина свернула в какой-то проулок и начала взбираться вверх по холму, в весьма неожиданном направлении.
- Ты только не волнуйся, - успокаивающе улыбнулся парень в штатском. - Все в порядке. Мы тебя просто немножко проверим, а потом быстро отпустим.
- Где проверите? - не понял я.
Защитно окрашенный пассажир с переднего сиденья развернулся и радостно сказал:
- В КГБ.
- Спасибо вам, ребята, удружили, - пробурчал я.
- Мы, вообще-то, КГБшники, нам положено бдеть, - отозвался водитель. А штатский все приговаривал:
- Ты, главное, не волнуйся. Простая формальность. Мы тебя подождем.
И зачем-то протянул мне сникерс:
- На, подкрепись.
В КГБ меня провели в кабинет номер один. Оплот безопасности был внешне неотличим от приемной руководителя небольшого предприятия. Солидный стол, телефон, стулья. Хозяин кабинета тоже напоминал директора. Благообразный, безукоризненно вежливый. Кажется, в звании майора.
- Садитесь.
Я сел. Один из моих спутников что-то сказал майору, и тот немедленно спросил:
- Хотите кофе?
- Не откажусь.
- Много сахара или поменьше?
- Как обычно.
Майор отдал короткое распоряжение по-армянски, прибавив в конце: “Ни рыба, ни мясо”. Один из помощников кивнул и ушел.
- Профессия?
- Финансист.
- Национальность?
- Я - гражданин России.
- Меня интересует национальность!
В голосе майора появились металлические нотки.
- Еврей.
Почему-то все присутствующие сразу заулыбались, словно я удачно пошутил.
- Логично. Кому же еще быть финансистом! - подытожил майор. Затем прищурился:
- И все-таки мне кажется, что Вы больше похожи не на еврея, а на прибалта.
Странная ассоциация. Я - далеко не блондин, говорю без акцента. Разве что мою неторопливость можно принять за легендарную эстонскую медлительность. Словно подтверждая его догадку, я не сразу нашелся с ответом:
- Насколько мне известно, в местечке недалеко от Киева, откуда родом мои предки, прибалтов не водилось.
- Так Вы что, украинец?
- Еврей я, еврей! - с языка чуть не сорвалось: “Честное иудейское!”.
- И все-таки, что-то прибалтийское в Вас есть…
Я почувствовал себя персонажем комедии абсурда.
- Можно посмотреть фотокамеру?
Я осторожно положил верный Никон на стол.
- Профессиональная?
- Попроще.
- Значит, полупрофессиональная.
Помощник в очках начал листать кадры. Майор продолжал задавать вопросы:
- Зачем Вы приехали в Карабах?
- Люблю путешествовать. У меня цель - посетить бывшие республики СССР, и теперь, после Армении, остаются всего две.
Почему-то все без исключения карабахцы на эту фразу реагировали совершенно одинаковым образом:
- Первая - Азербайджан. А какая вторая?
- Нет, первая - Грузия, вторая - Литва.
Майор поскучнел и стал рассматривать мои документы с удвоенным рвением.
- Там нет азербайджанской визы, - сказал я. - Она осталась в старом загранпаспорте.
- Где были в Азербайджане?
- В Баку.
- А где еще?
- Только в Баку.
- И как город?
- Очень красивый, - честно ответил я.
Неприметный помощник принес кофе, и я с удовольствием отпил пару глотков.
- Что там про нас думают?
- Разное. Многие жалеют, что выгнали русских и армян.
В национализме знакомых азербайджанцев меня всегда удивляло одно. Если в большинстве стран пещерную боязнь инородцев испытывают в основном малограмотные люди низкого достатка - те, кого неделикатно именуют быдлом, то в Баку особую ненависть к армянам почему-то источали представители интеллигенции. Испытанные лекарства от ксенофобии - образование и путешествия - на них почему-то не действовали. При этом и бизнесмены, и простые таксисты одинаково вздыхали, что теперь, когда коренному населению удалось избавиться от сотен тысяч “чужаков”, город потерял изрядную долю очарования - ведь в Баку десятилетиями стекались специалисты со всего Советского Союза, создавая не только нефтяную промышленность, но и современную культуру, живой дух города.
- Зачем Вы, турист, поехали в Агдам? Что там для Вас может быть интересного?
Я посмотрел на майора с удивлением. Похоже, он действительно не понимал.
- Будь моя воля, я б сюда возил людей со всего мира. Особенно военных. Пусть знают, что может случиться.
Нависла тягостная пауза. Затем он сказал с нажимом:
- Они, а не мы начали эту войну.
Очкарик тем временем продемонстрировал майору кадр, показавшийся ему подозрительным - ржавый азербайджанский танк у трассы Севан - Мардакерт.
- Зачем Вы это снимали?
- Красиво и интересно.
Майор взял фотоаппарат и продолжил листать кадры самостоятельно.
- У Вас есть с собой другие вещи?
- Рюкзак и треккинговая палка.
- Принесите рюкзак.
После того, как подвозивший меня КГБшник открыл верхний клапан рюкзака, я осознал свою ужасную ошибку. За неделю до поездки в Карабах мне довелось участвовать в соревнованиях по спортивному ориентированию, и я забыл выложить карты. Так что на стол майору лег увесистый целлофановый пакет со спутниковыми фотографиями неизвестной местности, на которых были отмечены подозрительные кружочки с не менее подозрительными циферками внутри. Никогда еще Штирлиц не был так близок к провалу. По звонку майора немедленно явились эксперты и унесли пакет. Я стал усаживаться в кресле поудобнее - видимо, мне предстояло остаться здесь несколько дольше, чем я предполагал. Словно в подтверждение этих мыслей майор взял джезву и долил в мою чашку кофе до самых краев. Я вынужден был поднимать ее двумя руками, чтобы не расплескать - хотя все окружающие были безукоризненно вежливы, мои пальцы чуть заметно подрагивали. Магия слова “КГБ”, по-видимому, въелась уже в генетическую память.
- Сотрите эти снимки, - приказал майор.
Я взглянул. На всех шести фотографиях в разных ракурсах был изображен памятник погибшим в Великой Отечественной Войне. По крайней мере, так называли эти руины два бомжа - бывшие жители города. Широкая аллея, по обеим сторонам которой с равными промежутками стояли стелы (вероятно, когда-то на них были надписи), а в конце гордо возвышался монумент. Сейчас стелы походили на огромные корыта для размешивания цемента, воткнутые в землю под странными углами, а монумент с пугающе тонкими потрескавшимися колоннами мог дать фору самым безумным кошмарам Дали.
- Инструкциями запрещено фотографировать разрушенные памятники? - поинтересовался я.
Майор не растерялся:
- Это - стройматериалы. Стратегически важный ресурс.
Пришлось подчиниться. Майор смотрел, как исчезают снимки, и вдруг сказал:
- Нет в этих кадрах никакой исторической ценности.
- Есть еще ценность художественная.
- Художественной тоже нет.
Вскоре вернулись эксперты, не обнаружившие в моих картах ничего криминального, и мы с вежливым майором распрощались. Веселые КГБшники сдержали слово и подвезли до Аскеранской крепости. Один из них звал переночевать, если я решу остаться в Степанакерте, и хотя это был приятный в общении человек, в КГБ со мной обошлись предельно корректно, и в необходимости подобной организации для Карабаха я не сомневался, воспользоваться его приглашением совершенно не тянуло. Советские рефлексы, не иначе.
На следующий день я покинул Нагорный Карабах. Моя короткая поездка по Армении не стоит отдельного упоминания. Гостеприимство армян осталось таким же прекрасным и вдалеке от спорных территорий. Точно так же незнакомые люди предлагали ночлег, а владелец роскошного внедорожника довез от центра Еревана до аэропорта и наотрез отказался брать за это деньги. Но рассказ об этой поездке был бы неполным без описания одного разговора, случившегося в междугородном автобусе. Мне нечего к нему прибавить, и я не вправе его комментировать. В конце концов, кто способен разобраться за несколько минут в душе живого человека, и за жалкие четыре дня - в истории, длящейся не одну сотню лет?
- Все говорят, что национализм - это плохо. А я считаю, что он необходим для добрых отношений с соседями. Если сам себя не любишь, как можно любить кого-то еще?
Я обернулся. Ко мне обращался сосед, мужчина лет пятидесяти. Тонкие правильные черты его лица говорили о творческой натуре, а при взгляде в ясные глаза с морщинками в уголках сразу верилось, что он - хороший и добрый человек. Только улыбка у него была странная - как у того, кто хочет попросить об одолжении.
- Ведь Вы со мной согласны? - пассажир явно ждал ответа.
- Да, - ответил я. - Вот только место любви к себе слишком часто занимает ненависть к окружающим.
Мой новый собеседник рассеянно кивнул, и тут же заговорил вновь:
- Так вышло, что я имею отношение к политике. И мне ясно: Россия - наш единственный друг. Армения - страна христианской культуры, и мы - в кольце чуждых государств. Я всегда говорил: будь у нас хоть километр границы с Россией, жилось бы совсем по-другому!
- А как же Грузия? - спросил я. - Она ведь - тоже христианская страна!
- От нее никакой помощи! - махнул он рукой. - Там половина жителей - мусульмане. Да что Грузия! На стороне Азербайджана против нас воевали украинские наемники! И прибалты! Думали заработать, да так здесь и остались…
Казалось, его лицо на мгновение потемнело.
- Вот и получается, что без России нам никуда.
И он продолжил без видимой связи:
- В 2003 году, когда проходили выборы, надо было поддержать тогдашнего президента. Я в то время работал (он назвал важную должность), и лично подготовил семь тысяч нужных бюллетеней. Меня теперь за это все ненавидят…
На его лице вновь показалась знакомая смущенная улыбка. Словно он ждал моей поддержки.
- А если б выборы провели честно, мог бы победить кто-нибудь другой?
- Конечно! Демирчян! Но Роберт - наш, он - за связи с Россией, а Демирчян бы повернул страну в сторону Америки. Как Саакашвили. Кому это нужно? Никому!
Он не видел в своих словах ни малейшего противоречия, и продолжал говорить, не обращая почти никакого внимания на мои реплики. Я был всего лишь предлогом, необходимость выговориться жила в нем самом. Речь моего странного собеседника становилась все монотоннее, и я почти перестал ее воспринимать, когда он вдруг вздохнул и грустно сказал:
- Если б Вы знали, какая мерзкая штука - политика. Одного подмажь, у другого - сам деньги возьми, а иначе никак нельзя! Всюду глупость и воровство. А я бы так хотел быть простым учителем в сельской школе…
- Так в чем же дело? - спросил я. - Что Вам мешает стать им сейчас?
Не в первый раз я слышал эти слова, и почему-то все - и политики, и миллионеры, мечтали о профессии учителя.
Но он уже говорил о другом.
- Везде продажность, никто не видит дальше своего носа. Даже в Карабахской бойне сами виноваты, не азербайджанцы. Армянин, секретарь обкома! Я точно знаю, тогда обсуждалась передача Нагорного Карабаха Армении. Первым секретарем ЦК Азербайджана был Багиров, он не возражал. А в обкоме сидели старики, которые уже ни о чем не думали кроме будущей пенсии. И тут расклад был прост. Для руководства автономной области полагался статус персонального пенсионера союзного значения, а если б ее успели передать Армении, то они бы стали просто персональными пенсионерами. Десяток-другой рублей разницы, и обком отказался что-либо менять. А если б перевели Нагорный Карабах, когда была возможность, и войны бы не произошло…
Я не знал, говорит ли он правду или повторяет досужие сплетни, но это был очень хороший человек со страшной, зияющей трещиной внутри.
Когда мы уже почти приехали, я спросил его:
- Возможно ли, что армяне и азербайджанцы когда-нибудь смогут договориться о Нагорном Карабахе, прочертить новые границы и зажить в мире?
Он помолчал и ответил:
- У меня был друг, русский. Он приехал помочь нам во время войны, сражался вместе со мной и погиб. Этот человек гостил в моем доме и был убит под Физули - в районе Азербайджана, который мы сумели отбить. Скажи, как я теперь могу просто взять и отдать этот район? Когда-нибудь, очень нескоро, дипломаты соберутся и решат - что-то стоит вернуть, что-то - оставить. Они договорятся друг с другом, и это, конечно, правильно. Но до того момента все мы, кто воевал с обеих сторон, должны будем умереть…
На окраине Степанакерта высится скульптура “Мы и наши горы” - символ Нагорного Карабаха, изображенный на его гербе и орденах. Местные ее любовно называют “Бабушка с дедушкой”. Горы тут действительно воспринимаются как предки. Живые и дающие жизнь. Политики с чекистами приходят и уходят. Даже кровь, пусть и очень медленно, впитается в землю. Но здесь, на невероятно красивой и древней земле, люди всегда останутся особенными, умеющими хотя бы изредка расслышать в шелесте ветра разговоры каменных гигантов со своими потомками…
