Музей памяти жертв политических репрессий в Мордовии - Стенд «Считать нужно не погибших, а выживших»
А. Е. Непомнящий: «Рай лежит на остриях копий. / Чтоб увидеть, надо сметь ослепнуть, / чтобы понесли, как лист сухой, ноги, / как прикажет им невидимый ветер. / И сырая трава задымится / под невесомыми углями-ступнями. / И пойдут греться звери и птицы, / не пугаясь огня, за следами. / Я не верю ни во что, не верю / ни во что, не верю - я просто знаю. / Я не верю ни во что, не верю / ни во что, не верю - я сердцем знаю: / солнце горит во мне. / Солнце горит во мне. / Пока горит во мне. /
Ласточка подстреленная в пулю превратится / и найдёт охотничка даже в подземелье, / сбросит с плеч свинец и в небо возвратится, / в сени к нам с весною принесёт веселье. / Ноченька бескрайняя съёжится в комочек, / ляжет помурлыкать на тёплые коленки. / Трибунал Сыновний расставит все точки, / и хозяина тюрьмы поставят к стенке. / Я не верю, ни во что не верю, / ни во что не верю - я просто знаю. / Я не верю, ни во что не верю, / ни во что не верю - я сердцем знаю: / солнце горит во мне. / Солнце горит во мне. / Пока горит во мне. /
Лабиринты долгие по дороге к Замку, / только не помеха это для лавины. / Не рисуйте, милые, нам чёрные рамки - / нас ещё не создали: в руках Божьих глина. / Ой, на сон грядущий эти сказочки страшны / для братьев-пескарей, жизнью умудрённых. / Скучно тратить время, толковать им напрасно / про победу павших и радость обречённых. / Я не верю ни во что, не верю / ни во что, не верю - я сердцем знаю. / Я не верю ни во что, не верю / ни во что, не верю - я просто знаю: / солнце горит во мне. / Солнце горит во мне. / Пока горит во мне» (из песни «Апофатия» от 1997 г.).
В. Е. Яковлев (основатель ИД «Коммерсантъ»): «Мой дед, Владимир Яковлев, был убийца, кровавый палач, чекист [заместитель начальника Киевской ЧК в 1919-1920 гг., начальник Одесской ЧК в 1920 г.]. Среди многих его жертв были и его собственные родители. Своего отца дед расстрелял за спекуляцию. Его мать, моя прабабушка, узнав об этом, повесилась.
Мои самые счастливые детские воспоминания связаны со старой, просторной квартирой на Новокузнецкой, которой в нашей семье очень гордились. Эта квартира, как я узнал позже, была не куплена и не построена, а реквизирована - то есть силой отобрана - у богатой замоскворецкой купеческой семьи.
Я помню старый резной буфет, в который я лазал за вареньем. И большой уютный диван, на котором мы с бабушкой по вечерам, укутавшись пледом, читали сказки. И два огромных кожаных кресла, которыми, по семейной традиции, пользовались только для самых важных разговоров.
Как я узнал позже, моя бабушка, которую я очень любил, большую часть жизни успешно проработала профессиональным агентом-провокатором. Урождённая дворянка, она пользовалась своим происхождением, чтобы налаживать связи и провоцировать знакомых на откровенность. По результатам бесед писала служебные донесения.
Диван, на котором я слушал сказки, и кресла, и буфет, и всю остальную мебель в квартире дед с бабушкой не покупали. Они просто выбрали их для себя на специальном складе, куда доставлялось имущество из квартир расстрелянных москвичей. С этого склада чекисты бесплатно обставляли свои квартиры.
Под тонкой плёнкой неведения, мои счастливые детские воспоминания пропитаны духом грабежей, убийств, насилия и предательства. Пропитаны кровью. Да что, я один такой? Мы все, выросшие в России, - внуки жертв и палачей. Все абсолютно, все без исключения. В вашей семье не было жертв? Значит, были палачи. Не было палачей? Значит, были жертвы. Не было ни жертв, ни палачей? Значит, есть тайны. Даже не сомневайтесь!
Мне кажется, мы сильно недооцениваем влияние трагедий российского прошлого на психику сегодняшних поколений. Нашу с вами психику. По сей день, прощаясь, мы говорим друг другу - «До свидания!», не сознавая, что «свидание» - вообще-то слово тюремное. В обычной жизни бывают встречи, свидания бывают в тюрьме. По сей день мы легко пишем в смсках: «Я напишу, когда освобожусь!»…
Оценивая масштаб трагедий российского прошлого, мы обычно считаем погибших. Но ведь для того, чтобы оценить масштаб влияния этих трагедий на психику будущих поколений, считать нужно не погибших, а выживших. Погибшие - погибли. Выжившие - стали нашими родителями и родителями наших родителей.
Выжившие - это овдовевшие, осиротевшие, потерявшие любимых, сосланные, раскулаченные, изгнанные из страны, убивавшие ради собственного спасения, ради идеи или ради побед, преданные и предавшие, разорённые, продавшие совесть, превращённые в палачей, пытанные и пытавшие, изнасилованные, изувеченные, ограбленные, вынужденные доносить, спившиеся от беспросветного горя, чувства вины или потерянной веры, униженные, прошедшие смертный голод, плен, оккупацию, лагеря.
Погибших - десятки миллионов. Выживших - сотни миллионов. Сотни миллионов тех, кто передал свой страх, свою боль, своё ощущение постоянной угрозы, исходящей от внешнего мира, - детям, которые, в свою очередь, добавив к этой боли собственные страдания, передали этот страх нам. Просто статистически сегодня в России нет ни одной семьи, которая так или иначе не несла бы на себе тяжелейших последствий беспрецедентных по своим масштабам зверств, продолжавшихся в стране в течение столетия.
Задумывались ли вы когда-нибудь о том, до какой степени этот жизненный опыт трёх подряд поколений ваших прямых предков влияет на ваше личное, сегодняшнее восприятие мира? Вашу жену? Ваших детей? Если нет, то задумайтесь. Мне потребовались годы на то, чтобы понять историю моей семьи. Но зато теперь я лучше знаю, откуда взялся мой извечный беспричинный страх. Или преувеличенная скрытность. Или абсолютная неспособность доверять и создавать близкие отношения. Или постоянное чувство вины, которое преследует меня с детства, столько, сколько помню себя.
В школе нам рассказывали о зверствах немецких фашистов. В институте - о бесчинствах китайских хунвейбинов или камбоджийских красных кхмеров. Нам только забыли сказать, что зоной самого страшного в истории человечества, беспрецедентного по масштабам и продолжительности геноцида была … наша собственная страна. И пережили этот ужас не далёкие китайцы или корейцы, а три подряд поколения лично вашей семьи.
Нам часто кажется, что лучший способ защититься от прошлого - это не тревожить его, не копаться в истории семьи, не докапываться до ужасов, случившихся с нашими родными. Нам кажется, что лучше не знать. На самом деле - хуже. Намного. То, чего мы не знаем, продолжает влиять на нас: через детские воспоминания, через взаимоотношения с родителями. Просто, не зная, мы этого влияния не осознаём и поэтому бессильны ему противостоять. Самое страшное последствие наследственной травмы - это неспособность её осознать. И как следствие - неспособность осознать то, до какой степени эта травма искажает наше сегодняшнее восприятие действительности.
Неважно, что именно для каждого из нас сегодня является олицетворением этого страха, кого именно каждый из нас сегодня видит в качестве угрозы - Америку, Кремль, Украину, гомосексуалистов или турков, «развратную» Европу, пятую колонну или просто начальника на работе или полицейского у входа в метро. Важно - осознаём ли мы, до какой степени наши сегодняшние личные страхи, личное ощущение внешней угрозы в реальности являются лишь призраками прошлого, существование которого мы так боимся признать?
В 1919-ом, в разруху и голод, мой дед-убийца умирал от чахотки. Спас его от смерти Феликс Дзержинский, который приволок откуда-то, скорее всего с очередного «специального» склада, ящик французских сардин в масле. Дед питался ими месяц и, только благодаря этому, остался жив. Означает ли это, что я своей жизнью обязан Дзержинскому? И, если да, то как с этим жить?» (из статьи «Меня назвали в честь деда» от 2016 г.).
А. И. Микоян (член Политбюро ЦК ВКП(б), заместитель председателя Совета народных комиссаров СССР): «Товарищ Сталин, который всегда настойчиво добивался повышения бдительности в нашей среде, учил и учит нас, как распознавать врагов … [и понимать] механику обострения классовой борьбы и сопротивления капиталистов в данный исторический момент… Политика партии ввиду такого положения вещей … должна состоять в том, чтобы будить рабочий класс и эксплуатируемые массы деревни, подымать их боеспособность и развивать их мобилизационную готовность для борьбы против капиталистических элементов города и деревни, для борьбы против сопротивляющихся классовых врагов… Мы пожелаем работникам НКВД так же славно работать и впредь, как они работали до сего времени. Нужно ещё больше заострять бдительность…
Товарищ Ежов создал в НКВД замечательный костяк чекистов, советских разведчиков, изгнав чуждых людей, проникших в НКВД и тормозивших его работу. Товарищ Ежов сумел проявить заботу об основном костяке работников НКВД - по-большевистски воспитать их в духе Дзержинского, в духе нашей партии, чтобы ещё крепче мобилизовать всю армию чекистов. Он воспитывает в них пламенную любовь к социализму, к нашему народу и глубокую ненависть ко всем врагам. Вот почему весь НКВД и в первую очередь товарищ Ежов являются любимцами советского народа… Товарищ Ежов добился больших успехов в НКВД не только благодаря своим способностям, честному, преданному отношению к порученному делу… Он добился такой величайшей победы в истории нашей партии, победы, которую мы не забудем никогда, благодаря тому, что работает под руководством товарища Сталина, усвоив сталинский стиль работы…
Секрет успехов НКВД и в том, что НКВД, советская разведка опиралась и будет опираться на поддержку народа… В отличие от буржуазных разведок, которые являются наиболее ненавистной частью государственного аппарата для широких трудящихся масс, советская разведка любима своим народом. Она отстаивает его интересы. Она защищает его кровью завоёванные права и свободы и зорко стоит на страже его завоеваний. В мире нет больше такого государства, где бы органы государственной безопасности были так крепко спаяны с народом и где бы народ так помогал своей разведке… У нас каждый трудящийся - наркомвнуделец! …
Тов. Ежов передал мне ряд материалов, в которых мы видим, как народ - рабочие, советская интеллигенция, колхозники, школьники - помогают ловить фашистских шпионов и иностранных разведчиков… Один рабочий сообщил в НКВД об участниках троцкистской организации. В том числе он назвал и своего брата. Следствие выявило, что всё это злейшие враги народа. Видите, товарищи, этот рабочий не постеснялся сказать правду о своём родном брате, потому что выше всего, выше личных и семейных интересов он ставит советскую власть… Гражданка Дашкова-Орловская помогла разоблачить шпионскую работу своего бывшего мужа Дашкова-Орловского.
В Пугачёвском районе пионер Щеглов Коля (1923 года рождения) из села Старые Порябушки в августе сего года сообщил официальным путём через почту начальнику районного отдела НКВД о том, что его родной отец Щеглов Иван Николаевич занимается расхищением из совхоза строительных материалов. [Отец] был арестован, и было найдено большое количество материалов дома у этого Щеглова. Пионер Коля Щеглов, который знает, что такое советская власть для него и для всего народа, увидав, что родной отец - он ему теперь не родной - этот отец ворует социалистическую собственность, он сказал НКВД, чтобы отца уничтожить как врага народа. Вот какие люди у нас, товарищи, есть! Вот какие пионеры у нас есть! Вот где наша сила и мощь - в народе!» (из доклада «Каждый гражданин СССР - сотрудник НКВД» на собрании в честь ХХ-летия ВЧК от 20 декабря 1937 г.).
П. Т. Морозов: «Это я [25 ноября 1931 г.] подал в суд заявление на своего отца. Я как пионер отказываюсь от отца… Дяденьки, мой отец творил явную контрреволюцию - я как пионер обязан об этом сказать. Мой отец не защитник интересов Октября, а всячески старался помогать кулаку сбежать, стоял за него горой, и я не как сын, а как пионер прошу привлечь к ответственности моего отца, ибо в дальнейшем не дать повадку другим скрывать кулака и явно нарушать линию Партии» (из выступления на суде от 1931 г.).
Л. П. Исакова (учительница Павлика Морозова, донёсшего на своего отца, который спасал спецпереселенцев и односельчан от раскулачивания, за что был осуждён на 10 лет): «Когда ученика моего называют «предателем», то бросают камни и в меня. Считают его сталинистом - относят к ним и людей моего поколения, как «прошедших специальную идеологическую обработку в течение многих пятилеток»…
[Я] родилась на Урале, кончила в Ирбите школу с педагогическим уклоном и поехала на работу в Тавдинский район, на самый север Уральской, а теперь Свердловской области. Было мне тогда 17 лет, а ученикам - по 12-14. В 1929 году направили в Герасимовку. Чтобы понять где я очутилась, надо знать историю этих мест. Глухомань страшная, буреломы, болота. В начале века поселений здесь вообще не было. Люди в тайгу пробирались звериными тропами, охотились на белок, лисиц, бобров… Корчевали пни, выжигали лес, отвоёвывали землю у тайги. Орудия производства - соха, топор да лопата. Шло время, и постепенно началось среди крестьян расслоение на богатых и бедных…
Школа, которой [я] заведовала, работала в две смены. О радио, электричестве мы тогда и понятия не имели, вечерами сидели при лучине, керосин берегли. Чернил и то не было, писали свекольным соком. Бедность вообще была ужасающая. Когда мы, учителя, начали ходить по домам, записывать детей в школу, выяснилось, что у многих никакой одежонки нет. Дети на полатях сидели голые, укрывались кое-каким тряпьём. Малыши залезали в печь и там грелись в золе. Организовали мы избу-читальню, но книг почти не было, очень редко приходили местные газеты. Некоторым сейчас Павлик кажется эдаким напичканным лозунгами мальчиком в чистенькой пионерской форме. А он из-за бедности нашей эту форму и в глаза не видел, в пионерских парадах не участвовал…
Я тогда замуж вышла за уполномоченного райкома партии Исакова… Революцию, идеи Ильича мы приняли всей душой, мечтали о равенстве, братстве, о коммунизме, и Павлик был такой же. Ни про какого Сталина он тогда и не знал. В газетах про него в те времена мало писали, да Павлик газет и не читал. Как комсомолка я сразу же включилась в общественную работу по хлебозаготовкам, помогала мужу проводить агитацию в деревнях. Писали плакаты, например такие: «Здесь живёт злостный зажимщик хлеба». Эти плакаты Павлик с друзьями вывешивал на воротах зажиточных мужиков… Сейчас некоторые готовы с кулаков иконы писать, утверждают, что они зря страдали. Это опять от незнания. Многих, конечно, неправильно раскулачивали, но были и настоящие эксплуататоры, хищные, жестокие. Не давали беднякам в колхозы вступать - боялись дармовую рабочую силу потерять. Знаю случай, когда учительницу на кресте распяли…
Пионерский отряд в Герасимовке я тогда не успела организовать, его создала после меня Зоя Кабина, но и я рассказывала ребятам о том, как борются дети за лучшую жизнь в других городах и сёлах. Однажды привезла из Тавды красный галстук, повязала его Павлу, и он радостный побежал домой. А дома отец сорвал с него галстук и страшно избил… Однажды приехал мой Исаков из Тавды, рассказывает - положил перед ним секретарь райкома наган и говорит: «В двадцать четыре часа организовать в Герасимовке коммуну, иначе под расстрел пойдёшь». «Что делать будешь?» - спрашиваю. Муж отвечает: «Партия велела - надо выполнять!» Только мы из бедняков коммуну организовали, выходит статья Сталина «Головокружение от успехов». Секретаря райкома обвинили в перегибах, и он застрелился. Коммуна распалась, а мужа моего кулаки до полусмерти избили. Меня же спасла Устинья Потупчик, предупредила, что Кулаканов с компанией собираются убить. Подхватила я ребёнка и в чём была убежала из Герасимовки… Потом моего Илью оклеветали. Расстреляли его в 37-м как «врага народа». Осталась я одна с тремя малолетками на руках…
Тридцать лет я проработала учительницей и всегда своим и чужим детям про Павлика рассказывала - значит, одна из тех, кто создавал его «культ». И не стыжусь этого! … Мне вообще за свою жизнь стыдиться нечего. Как могли, на своём горбу вытащили Советскую власть. Может что и не так сделали. Только что-то я голоса писателя Амлинского тоже не слышала, когда у крестьян приусадебные участки урезали, личный скот не давали держать, губили «неперспективные» деревни… Плохо ли, хорошо ли мы своё дело сделали, теперь вы позаботьтесь перестройку не заболтать. С мёртвыми воевать просто: на кресте не распнут и к стенке не поставят. Вы с теми повоюйте, кто сейчас народ обирает, богатеет за счёт других» (из письма в журнал «Человек и закон» от 1990 г.).
Подарочный фотоальбом «Артек»: «[В 1934 г. путёвками наградили отличившихся при охране колхозной собственности «пионеров-дозорников», таких] как Оля Балыкина, разоблачившая своего отца и вместе с ним группу воров колхозного хлеба; Ваня Бачериков, разоблачивший шайку воров колхозного имущества у себя в деревне; Мотя Потупчик, которая, несмотря на угрозы недобитого кулачья, смело продолжает вести работу в пионерском отряде Павлика Морозова; Митя Гордиенко, Коля Леонов, Вася Шмат, Вагар Саркисьян, показавшие образцы сознательности в охране колхозного урожая, … и много других, проявивших образцы исключительной сознательности в охране социалистической собственности, в борьбе с классово враждебными элементами» (1940 г.).
В. В. Маяковский: «Жили были Сима с Петей. / Сима с Петей были дети. / Пете 5, а Симе 7 - / и 12 вместе всем. / Петин папа был преважным: / в доме жил пятиэтажном / и, как важный господин, / в целом доме жил один. / Очень толстый, очень лысый, / злее самой злющей крысы. / В лавке сластью торговал, / даром сласти не давал. / Сам себе под вечер в дом / сто пакетов нёс с трудом, / а за папой, друг за другом, / сто корзин несёт прислуга. / Ест он, с Петею деля, / мармелад и кренделя. / Съест и ручкой маме машет: / «Положи ещё, мамаша!» - / Петя взял варенье в вазе, / прямо в вазу мордой лазит. / Грязен он, по-моему, / как ведро с помоями. / … / Дрянь и Петя и родители: / общий вид их отвратителен. / Ясно даже и ежу - / этот Петя был буржуй. / Сима тоже жил с отцом, / залихватским кузнецом. / … / Из мешка, на радость всем, / Сима сам смастачил шлем. / Красную надев звезду, / Сима всех сумел бы вздуть! / … / Птицы с песней пролетали, / пели: «Сима - пролетарий!» /
Петя, выйдя на балкончик, / жадно лопал сладкий пончик. / … / Четвернёй лохматых ног / шёл мохнатенький щенок. / Сел. Глаза на Петю вскинул: / «Дай мне, Петя, половину!» / … / Невтерпёж, поднялся - скок, / впился в пончиковый бок. / Петя, посинев от злости, / отшвырнул щенка за хвостик. / … / Изо всех щенячьих сил / нищий щен заголосил: / «Ну, и жизнь - не пей, не жуй! / Обижает нас буржуй. / Выйди, зверь и птичка! / Накажи обидчика!» - / Вдруг, откуда ни возьмись, / сто ворон слетают вниз. / Весь оскаленный, шакал / из-за леса пришагал. / За шакалом волочится / разужасная волчица. / А за ней, на три версты / распустив свои хвосты, / два огромных крокодила. / Как их мама уродила?! / Ощетинивши затылки, / выставляя зубы-вилки / и подняв хвостища-плети, / подступают звери к Пете. / «Ах, жадаба! Ах ты, злюка! / Уязви тебя гадюка! / Ах ты, злюка! Ах, жадаба! / Чтоб тебя сожрала жаба! / Мы тебя сию минутку, / как поджаренную утку, / так съедим или иначе. / Угнетатель ты зверячий!» - /
И шакал, как только мог, / хвать пузана за пупок! / Тут на Петю понемногу / крокодил нацелил ногу / и брыкнул, как футболист: / «Уходи! Катись! Вались!» - / Плохо Пете. Пете больно. / Петя мчит, как мяч футбольный. / Долетел, от шишек страшный, / аж до Сухаревой башни. / Для принятья строгих мер - / к Пете милиционер. / Говорит он грозно Пете: / «Ты ж не на велосипеде! / Что ты скачешь, дрянный мальчик? / Ты ведь мальчик, а не мячик. / Беспорядки! Сущий яд - / дети этих буржуят! / Образина милая, / как твоя фамилия?» - / Петя стал белей, чем гусь: / «Пётр Буржуйчиков зовусь». - / «Где живёшь, мальчишка гадкий?» - / «На Собачьевой площадке». / … /
Щений голод видит Сима, / и ему невыносимо. / … / Взял конфету из-за щёк: / «На, товарищ! Ешь, щенок!» - / Проглотил щенок и стал / кланяться концом хвоста. / Сел на ляжечки и вот / Симе лапу подаёт: / «Спасибо от всей щенячьей души! / Люби бедняков, богатых круши!» / … / Вместе с Симою в ряд / весь отряд октябрят. / … / Радуется публика - / детская республика. / Воскресенье. Сима рад, / за город ведёт отряд. / … / Вдруг раздался страшный гром. / Дети стихли впятером. / Луг и роща в панике. / Тут к ногам компанийки / в двух мешках упала соль - / ешь, компания, изволь! / Вслед за солью с неба градом / монпасье с доставкой на дом. / Льёт и сыплет, к общей радости, / булки всякие и сладости. / Смех средь маленького люда: / «Вот так чудо! чудо-юдо!» / Нет, не чудо это, дети, / а - из лопнувшего Пети. / Всё, что лопал Петя толстый, / рассыпается на вёрсты. / Ливнем льёт и валит валом - / так беднягу разорвало. / Масса хлеба, сласти масса - / и сосиски, и колбасы! / … / Сказка сказкою, а вы вот / сделайте из сказки вывод. / … / Вот и вырастете - истыми / силачами-коммунистами» (из стихотворения «Сказка о Пете, толстом ребёнке, и о Симе, который тонкий» от 1925 г.).
Ласточка подстреленная в пулю превратится / и найдёт охотничка даже в подземелье, / сбросит с плеч свинец и в небо возвратится, / в сени к нам с весною принесёт веселье. / Ноченька бескрайняя съёжится в комочек, / ляжет помурлыкать на тёплые коленки. / Трибунал Сыновний расставит все точки, / и хозяина тюрьмы поставят к стенке. / Я не верю, ни во что не верю, / ни во что не верю - я просто знаю. / Я не верю, ни во что не верю, / ни во что не верю - я сердцем знаю: / солнце горит во мне. / Солнце горит во мне. / Пока горит во мне. /
Лабиринты долгие по дороге к Замку, / только не помеха это для лавины. / Не рисуйте, милые, нам чёрные рамки - / нас ещё не создали: в руках Божьих глина. / Ой, на сон грядущий эти сказочки страшны / для братьев-пескарей, жизнью умудрённых. / Скучно тратить время, толковать им напрасно / про победу павших и радость обречённых. / Я не верю ни во что, не верю / ни во что, не верю - я сердцем знаю. / Я не верю ни во что, не верю / ни во что, не верю - я просто знаю: / солнце горит во мне. / Солнце горит во мне. / Пока горит во мне» (из песни «Апофатия» от 1997 г.).
В. Е. Яковлев (основатель ИД «Коммерсантъ»): «Мой дед, Владимир Яковлев, был убийца, кровавый палач, чекист [заместитель начальника Киевской ЧК в 1919-1920 гг., начальник Одесской ЧК в 1920 г.]. Среди многих его жертв были и его собственные родители. Своего отца дед расстрелял за спекуляцию. Его мать, моя прабабушка, узнав об этом, повесилась.
Мои самые счастливые детские воспоминания связаны со старой, просторной квартирой на Новокузнецкой, которой в нашей семье очень гордились. Эта квартира, как я узнал позже, была не куплена и не построена, а реквизирована - то есть силой отобрана - у богатой замоскворецкой купеческой семьи.
Я помню старый резной буфет, в который я лазал за вареньем. И большой уютный диван, на котором мы с бабушкой по вечерам, укутавшись пледом, читали сказки. И два огромных кожаных кресла, которыми, по семейной традиции, пользовались только для самых важных разговоров.
Как я узнал позже, моя бабушка, которую я очень любил, большую часть жизни успешно проработала профессиональным агентом-провокатором. Урождённая дворянка, она пользовалась своим происхождением, чтобы налаживать связи и провоцировать знакомых на откровенность. По результатам бесед писала служебные донесения.
Диван, на котором я слушал сказки, и кресла, и буфет, и всю остальную мебель в квартире дед с бабушкой не покупали. Они просто выбрали их для себя на специальном складе, куда доставлялось имущество из квартир расстрелянных москвичей. С этого склада чекисты бесплатно обставляли свои квартиры.
Под тонкой плёнкой неведения, мои счастливые детские воспоминания пропитаны духом грабежей, убийств, насилия и предательства. Пропитаны кровью. Да что, я один такой? Мы все, выросшие в России, - внуки жертв и палачей. Все абсолютно, все без исключения. В вашей семье не было жертв? Значит, были палачи. Не было палачей? Значит, были жертвы. Не было ни жертв, ни палачей? Значит, есть тайны. Даже не сомневайтесь!
Мне кажется, мы сильно недооцениваем влияние трагедий российского прошлого на психику сегодняшних поколений. Нашу с вами психику. По сей день, прощаясь, мы говорим друг другу - «До свидания!», не сознавая, что «свидание» - вообще-то слово тюремное. В обычной жизни бывают встречи, свидания бывают в тюрьме. По сей день мы легко пишем в смсках: «Я напишу, когда освобожусь!»…
Оценивая масштаб трагедий российского прошлого, мы обычно считаем погибших. Но ведь для того, чтобы оценить масштаб влияния этих трагедий на психику будущих поколений, считать нужно не погибших, а выживших. Погибшие - погибли. Выжившие - стали нашими родителями и родителями наших родителей.
Выжившие - это овдовевшие, осиротевшие, потерявшие любимых, сосланные, раскулаченные, изгнанные из страны, убивавшие ради собственного спасения, ради идеи или ради побед, преданные и предавшие, разорённые, продавшие совесть, превращённые в палачей, пытанные и пытавшие, изнасилованные, изувеченные, ограбленные, вынужденные доносить, спившиеся от беспросветного горя, чувства вины или потерянной веры, униженные, прошедшие смертный голод, плен, оккупацию, лагеря.
Погибших - десятки миллионов. Выживших - сотни миллионов. Сотни миллионов тех, кто передал свой страх, свою боль, своё ощущение постоянной угрозы, исходящей от внешнего мира, - детям, которые, в свою очередь, добавив к этой боли собственные страдания, передали этот страх нам. Просто статистически сегодня в России нет ни одной семьи, которая так или иначе не несла бы на себе тяжелейших последствий беспрецедентных по своим масштабам зверств, продолжавшихся в стране в течение столетия.
Задумывались ли вы когда-нибудь о том, до какой степени этот жизненный опыт трёх подряд поколений ваших прямых предков влияет на ваше личное, сегодняшнее восприятие мира? Вашу жену? Ваших детей? Если нет, то задумайтесь. Мне потребовались годы на то, чтобы понять историю моей семьи. Но зато теперь я лучше знаю, откуда взялся мой извечный беспричинный страх. Или преувеличенная скрытность. Или абсолютная неспособность доверять и создавать близкие отношения. Или постоянное чувство вины, которое преследует меня с детства, столько, сколько помню себя.
В школе нам рассказывали о зверствах немецких фашистов. В институте - о бесчинствах китайских хунвейбинов или камбоджийских красных кхмеров. Нам только забыли сказать, что зоной самого страшного в истории человечества, беспрецедентного по масштабам и продолжительности геноцида была … наша собственная страна. И пережили этот ужас не далёкие китайцы или корейцы, а три подряд поколения лично вашей семьи.
Нам часто кажется, что лучший способ защититься от прошлого - это не тревожить его, не копаться в истории семьи, не докапываться до ужасов, случившихся с нашими родными. Нам кажется, что лучше не знать. На самом деле - хуже. Намного. То, чего мы не знаем, продолжает влиять на нас: через детские воспоминания, через взаимоотношения с родителями. Просто, не зная, мы этого влияния не осознаём и поэтому бессильны ему противостоять. Самое страшное последствие наследственной травмы - это неспособность её осознать. И как следствие - неспособность осознать то, до какой степени эта травма искажает наше сегодняшнее восприятие действительности.
Неважно, что именно для каждого из нас сегодня является олицетворением этого страха, кого именно каждый из нас сегодня видит в качестве угрозы - Америку, Кремль, Украину, гомосексуалистов или турков, «развратную» Европу, пятую колонну или просто начальника на работе или полицейского у входа в метро. Важно - осознаём ли мы, до какой степени наши сегодняшние личные страхи, личное ощущение внешней угрозы в реальности являются лишь призраками прошлого, существование которого мы так боимся признать?
В 1919-ом, в разруху и голод, мой дед-убийца умирал от чахотки. Спас его от смерти Феликс Дзержинский, который приволок откуда-то, скорее всего с очередного «специального» склада, ящик французских сардин в масле. Дед питался ими месяц и, только благодаря этому, остался жив. Означает ли это, что я своей жизнью обязан Дзержинскому? И, если да, то как с этим жить?» (из статьи «Меня назвали в честь деда» от 2016 г.).
А. И. Микоян (член Политбюро ЦК ВКП(б), заместитель председателя Совета народных комиссаров СССР): «Товарищ Сталин, который всегда настойчиво добивался повышения бдительности в нашей среде, учил и учит нас, как распознавать врагов … [и понимать] механику обострения классовой борьбы и сопротивления капиталистов в данный исторический момент… Политика партии ввиду такого положения вещей … должна состоять в том, чтобы будить рабочий класс и эксплуатируемые массы деревни, подымать их боеспособность и развивать их мобилизационную готовность для борьбы против капиталистических элементов города и деревни, для борьбы против сопротивляющихся классовых врагов… Мы пожелаем работникам НКВД так же славно работать и впредь, как они работали до сего времени. Нужно ещё больше заострять бдительность…
Товарищ Ежов создал в НКВД замечательный костяк чекистов, советских разведчиков, изгнав чуждых людей, проникших в НКВД и тормозивших его работу. Товарищ Ежов сумел проявить заботу об основном костяке работников НКВД - по-большевистски воспитать их в духе Дзержинского, в духе нашей партии, чтобы ещё крепче мобилизовать всю армию чекистов. Он воспитывает в них пламенную любовь к социализму, к нашему народу и глубокую ненависть ко всем врагам. Вот почему весь НКВД и в первую очередь товарищ Ежов являются любимцами советского народа… Товарищ Ежов добился больших успехов в НКВД не только благодаря своим способностям, честному, преданному отношению к порученному делу… Он добился такой величайшей победы в истории нашей партии, победы, которую мы не забудем никогда, благодаря тому, что работает под руководством товарища Сталина, усвоив сталинский стиль работы…
Секрет успехов НКВД и в том, что НКВД, советская разведка опиралась и будет опираться на поддержку народа… В отличие от буржуазных разведок, которые являются наиболее ненавистной частью государственного аппарата для широких трудящихся масс, советская разведка любима своим народом. Она отстаивает его интересы. Она защищает его кровью завоёванные права и свободы и зорко стоит на страже его завоеваний. В мире нет больше такого государства, где бы органы государственной безопасности были так крепко спаяны с народом и где бы народ так помогал своей разведке… У нас каждый трудящийся - наркомвнуделец! …
Тов. Ежов передал мне ряд материалов, в которых мы видим, как народ - рабочие, советская интеллигенция, колхозники, школьники - помогают ловить фашистских шпионов и иностранных разведчиков… Один рабочий сообщил в НКВД об участниках троцкистской организации. В том числе он назвал и своего брата. Следствие выявило, что всё это злейшие враги народа. Видите, товарищи, этот рабочий не постеснялся сказать правду о своём родном брате, потому что выше всего, выше личных и семейных интересов он ставит советскую власть… Гражданка Дашкова-Орловская помогла разоблачить шпионскую работу своего бывшего мужа Дашкова-Орловского.
В Пугачёвском районе пионер Щеглов Коля (1923 года рождения) из села Старые Порябушки в августе сего года сообщил официальным путём через почту начальнику районного отдела НКВД о том, что его родной отец Щеглов Иван Николаевич занимается расхищением из совхоза строительных материалов. [Отец] был арестован, и было найдено большое количество материалов дома у этого Щеглова. Пионер Коля Щеглов, который знает, что такое советская власть для него и для всего народа, увидав, что родной отец - он ему теперь не родной - этот отец ворует социалистическую собственность, он сказал НКВД, чтобы отца уничтожить как врага народа. Вот какие люди у нас, товарищи, есть! Вот какие пионеры у нас есть! Вот где наша сила и мощь - в народе!» (из доклада «Каждый гражданин СССР - сотрудник НКВД» на собрании в честь ХХ-летия ВЧК от 20 декабря 1937 г.).
П. Т. Морозов: «Это я [25 ноября 1931 г.] подал в суд заявление на своего отца. Я как пионер отказываюсь от отца… Дяденьки, мой отец творил явную контрреволюцию - я как пионер обязан об этом сказать. Мой отец не защитник интересов Октября, а всячески старался помогать кулаку сбежать, стоял за него горой, и я не как сын, а как пионер прошу привлечь к ответственности моего отца, ибо в дальнейшем не дать повадку другим скрывать кулака и явно нарушать линию Партии» (из выступления на суде от 1931 г.).
Л. П. Исакова (учительница Павлика Морозова, донёсшего на своего отца, который спасал спецпереселенцев и односельчан от раскулачивания, за что был осуждён на 10 лет): «Когда ученика моего называют «предателем», то бросают камни и в меня. Считают его сталинистом - относят к ним и людей моего поколения, как «прошедших специальную идеологическую обработку в течение многих пятилеток»…
[Я] родилась на Урале, кончила в Ирбите школу с педагогическим уклоном и поехала на работу в Тавдинский район, на самый север Уральской, а теперь Свердловской области. Было мне тогда 17 лет, а ученикам - по 12-14. В 1929 году направили в Герасимовку. Чтобы понять где я очутилась, надо знать историю этих мест. Глухомань страшная, буреломы, болота. В начале века поселений здесь вообще не было. Люди в тайгу пробирались звериными тропами, охотились на белок, лисиц, бобров… Корчевали пни, выжигали лес, отвоёвывали землю у тайги. Орудия производства - соха, топор да лопата. Шло время, и постепенно началось среди крестьян расслоение на богатых и бедных…
Школа, которой [я] заведовала, работала в две смены. О радио, электричестве мы тогда и понятия не имели, вечерами сидели при лучине, керосин берегли. Чернил и то не было, писали свекольным соком. Бедность вообще была ужасающая. Когда мы, учителя, начали ходить по домам, записывать детей в школу, выяснилось, что у многих никакой одежонки нет. Дети на полатях сидели голые, укрывались кое-каким тряпьём. Малыши залезали в печь и там грелись в золе. Организовали мы избу-читальню, но книг почти не было, очень редко приходили местные газеты. Некоторым сейчас Павлик кажется эдаким напичканным лозунгами мальчиком в чистенькой пионерской форме. А он из-за бедности нашей эту форму и в глаза не видел, в пионерских парадах не участвовал…
Click to viewЯ тогда замуж вышла за уполномоченного райкома партии Исакова… Революцию, идеи Ильича мы приняли всей душой, мечтали о равенстве, братстве, о коммунизме, и Павлик был такой же. Ни про какого Сталина он тогда и не знал. В газетах про него в те времена мало писали, да Павлик газет и не читал. Как комсомолка я сразу же включилась в общественную работу по хлебозаготовкам, помогала мужу проводить агитацию в деревнях. Писали плакаты, например такие: «Здесь живёт злостный зажимщик хлеба». Эти плакаты Павлик с друзьями вывешивал на воротах зажиточных мужиков… Сейчас некоторые готовы с кулаков иконы писать, утверждают, что они зря страдали. Это опять от незнания. Многих, конечно, неправильно раскулачивали, но были и настоящие эксплуататоры, хищные, жестокие. Не давали беднякам в колхозы вступать - боялись дармовую рабочую силу потерять. Знаю случай, когда учительницу на кресте распяли…
Пионерский отряд в Герасимовке я тогда не успела организовать, его создала после меня Зоя Кабина, но и я рассказывала ребятам о том, как борются дети за лучшую жизнь в других городах и сёлах. Однажды привезла из Тавды красный галстук, повязала его Павлу, и он радостный побежал домой. А дома отец сорвал с него галстук и страшно избил… Однажды приехал мой Исаков из Тавды, рассказывает - положил перед ним секретарь райкома наган и говорит: «В двадцать четыре часа организовать в Герасимовке коммуну, иначе под расстрел пойдёшь». «Что делать будешь?» - спрашиваю. Муж отвечает: «Партия велела - надо выполнять!» Только мы из бедняков коммуну организовали, выходит статья Сталина «Головокружение от успехов». Секретаря райкома обвинили в перегибах, и он застрелился. Коммуна распалась, а мужа моего кулаки до полусмерти избили. Меня же спасла Устинья Потупчик, предупредила, что Кулаканов с компанией собираются убить. Подхватила я ребёнка и в чём была убежала из Герасимовки… Потом моего Илью оклеветали. Расстреляли его в 37-м как «врага народа». Осталась я одна с тремя малолетками на руках…
Тридцать лет я проработала учительницей и всегда своим и чужим детям про Павлика рассказывала - значит, одна из тех, кто создавал его «культ». И не стыжусь этого! … Мне вообще за свою жизнь стыдиться нечего. Как могли, на своём горбу вытащили Советскую власть. Может что и не так сделали. Только что-то я голоса писателя Амлинского тоже не слышала, когда у крестьян приусадебные участки урезали, личный скот не давали держать, губили «неперспективные» деревни… Плохо ли, хорошо ли мы своё дело сделали, теперь вы позаботьтесь перестройку не заболтать. С мёртвыми воевать просто: на кресте не распнут и к стенке не поставят. Вы с теми повоюйте, кто сейчас народ обирает, богатеет за счёт других» (из письма в журнал «Человек и закон» от 1990 г.).
Подарочный фотоальбом «Артек»: «[В 1934 г. путёвками наградили отличившихся при охране колхозной собственности «пионеров-дозорников», таких] как Оля Балыкина, разоблачившая своего отца и вместе с ним группу воров колхозного хлеба; Ваня Бачериков, разоблачивший шайку воров колхозного имущества у себя в деревне; Мотя Потупчик, которая, несмотря на угрозы недобитого кулачья, смело продолжает вести работу в пионерском отряде Павлика Морозова; Митя Гордиенко, Коля Леонов, Вася Шмат, Вагар Саркисьян, показавшие образцы сознательности в охране колхозного урожая, … и много других, проявивших образцы исключительной сознательности в охране социалистической собственности, в борьбе с классово враждебными элементами» (1940 г.).
В. В. Маяковский: «Жили были Сима с Петей. / Сима с Петей были дети. / Пете 5, а Симе 7 - / и 12 вместе всем. / Петин папа был преважным: / в доме жил пятиэтажном / и, как важный господин, / в целом доме жил один. / Очень толстый, очень лысый, / злее самой злющей крысы. / В лавке сластью торговал, / даром сласти не давал. / Сам себе под вечер в дом / сто пакетов нёс с трудом, / а за папой, друг за другом, / сто корзин несёт прислуга. / Ест он, с Петею деля, / мармелад и кренделя. / Съест и ручкой маме машет: / «Положи ещё, мамаша!» - / Петя взял варенье в вазе, / прямо в вазу мордой лазит. / Грязен он, по-моему, / как ведро с помоями. / … / Дрянь и Петя и родители: / общий вид их отвратителен. / Ясно даже и ежу - / этот Петя был буржуй. / Сима тоже жил с отцом, / залихватским кузнецом. / … / Из мешка, на радость всем, / Сима сам смастачил шлем. / Красную надев звезду, / Сима всех сумел бы вздуть! / … / Птицы с песней пролетали, / пели: «Сима - пролетарий!» /
Петя, выйдя на балкончик, / жадно лопал сладкий пончик. / … / Четвернёй лохматых ног / шёл мохнатенький щенок. / Сел. Глаза на Петю вскинул: / «Дай мне, Петя, половину!» / … / Невтерпёж, поднялся - скок, / впился в пончиковый бок. / Петя, посинев от злости, / отшвырнул щенка за хвостик. / … / Изо всех щенячьих сил / нищий щен заголосил: / «Ну, и жизнь - не пей, не жуй! / Обижает нас буржуй. / Выйди, зверь и птичка! / Накажи обидчика!» - / Вдруг, откуда ни возьмись, / сто ворон слетают вниз. / Весь оскаленный, шакал / из-за леса пришагал. / За шакалом волочится / разужасная волчица. / А за ней, на три версты / распустив свои хвосты, / два огромных крокодила. / Как их мама уродила?! / Ощетинивши затылки, / выставляя зубы-вилки / и подняв хвостища-плети, / подступают звери к Пете. / «Ах, жадаба! Ах ты, злюка! / Уязви тебя гадюка! / Ах ты, злюка! Ах, жадаба! / Чтоб тебя сожрала жаба! / Мы тебя сию минутку, / как поджаренную утку, / так съедим или иначе. / Угнетатель ты зверячий!» - /
И шакал, как только мог, / хвать пузана за пупок! / Тут на Петю понемногу / крокодил нацелил ногу / и брыкнул, как футболист: / «Уходи! Катись! Вались!» - / Плохо Пете. Пете больно. / Петя мчит, как мяч футбольный. / Долетел, от шишек страшный, / аж до Сухаревой башни. / Для принятья строгих мер - / к Пете милиционер. / Говорит он грозно Пете: / «Ты ж не на велосипеде! / Что ты скачешь, дрянный мальчик? / Ты ведь мальчик, а не мячик. / Беспорядки! Сущий яд - / дети этих буржуят! / Образина милая, / как твоя фамилия?» - / Петя стал белей, чем гусь: / «Пётр Буржуйчиков зовусь». - / «Где живёшь, мальчишка гадкий?» - / «На Собачьевой площадке». / … /
Щений голод видит Сима, / и ему невыносимо. / … / Взял конфету из-за щёк: / «На, товарищ! Ешь, щенок!» - / Проглотил щенок и стал / кланяться концом хвоста. / Сел на ляжечки и вот / Симе лапу подаёт: / «Спасибо от всей щенячьей души! / Люби бедняков, богатых круши!» / … / Вместе с Симою в ряд / весь отряд октябрят. / … / Радуется публика - / детская республика. / Воскресенье. Сима рад, / за город ведёт отряд. / … / Вдруг раздался страшный гром. / Дети стихли впятером. / Луг и роща в панике. / Тут к ногам компанийки / в двух мешках упала соль - / ешь, компания, изволь! / Вслед за солью с неба градом / монпасье с доставкой на дом. / Льёт и сыплет, к общей радости, / булки всякие и сладости. / Смех средь маленького люда: / «Вот так чудо! чудо-юдо!» / Нет, не чудо это, дети, / а - из лопнувшего Пети. / Всё, что лопал Петя толстый, / рассыпается на вёрсты. / Ливнем льёт и валит валом - / так беднягу разорвало. / Масса хлеба, сласти масса - / и сосиски, и колбасы! / … / Сказка сказкою, а вы вот / сделайте из сказки вывод. / … / Вот и вырастете - истыми / силачами-коммунистами» (из стихотворения «Сказка о Пете, толстом ребёнке, и о Симе, который тонкий» от 1925 г.).