От смерти - к жизни
Сколько же нужно выдержки, недежурного участия, если хотите, мужества, чтобы подойти к родственникам умершего в самый тяжелый для них момент и предложить им спасти жизнь других людей. В Израиле таких специалистов всего семнадцать, они есть почти в каждой больнице - координаторы Центра трансплантологии, протягивающие ниточку от смерти к жизни.
«Здравствуйте, меня зовут Леа, я медсестра...»
Именно с такими словами вот уже девять лет подходит Леа Арари к семьям, потерявшим своих близких, с просьбой пожертвовать их органы для спасения жизни других.
- Мне часто говорят: «Как ты не боишься? Ведь люди переживают такое горе, а ты начинаешь говорить с ними о таких вещах...» Но ведь человек - он изначально добрый и хороший... Я в это верю так же свято, как верил мой отец. И если ты искренне сочувствуешь чужому горю и переживаешь за тех, кого можно еще спасти, то они обязательно найдутся - единственно правильные слова, которые убедят тех, кто потерял близких, что от их решения зависит сейчас жизнь других людей, и другой возможности кого-то из них спасти уже не будет - ни через день, ни даже через пять часов - это нужно делать сейчас. Я не раз видела, какие необычные чувства испытывают люди, дающие согласие на пересадку. Они говорили мне: «Значит, смерть дорогого нам человека была не напрасной: она стала продолжением жизни кого-то другого. Им очень важно знать, что больных, ради которых они согласились принять решение в самый тяжелый для себя момент, удалось спасти.
- Но ведь не всякая семья соглашается пожертвовать органы умершего? Как вы ведете себя в таких случаях?
- Когда люди говорят мне: «Мы не согласны, не хотим», я отношусь к этому с пониманием и отвечаю, что любое их решение - для меня закон. Ни в коем случае я не хотела бы причинить им боль. Я уважаю их выбор. И тем более, в такой тяжелой ситуации. Я знаю, что всегда найдутся другие семьи, которые ответят согласием. И если мы не будем обращаться к ним, то многие больные в Израиле умрут, потеряв последний шанс.
Однажды в больницу поступил мужчина, у которого была диагностирована смерть мозга, - вспоминает Леа, - вся его семья была согласна на пересадку органов, кроме сына умершего. Он хотел посоветоваться с раввином. И теперь окончательное решение зависело от мнения раввина, нам ничего не оставалось, как ждать. Раввин сказал членам семьи, что спасение жизни другого человека - «мицва» (богоугодное дело), после чего они подписали свое согласие на пожертвование. Прошло несколько дней, мне в отделение звонят и говорят, что пришла какая-то женщина, и вскоре я у видела перед собой жену того самого мужчины, который умер неделю назад. У нее в руках был огромный букет. Я подумала, что она пришла кого-то навестить в больнице и не знает, где его искать, вот и решила спросить у меня. А она протягивает букет мне и говорит: «У нас в доме закончилась шива, и мы решили поблагодарить вас от всей нашей семьи за то, что вы поддержали нас в самую трудную минуту и помогли понять что-то очень важное». Я не теряю связи с семьями, пожертвовавшими органы своих близких для спасения других людей: даже спустя годы они говорят о том, что их решение было правильным, ведь тяжелые больные благодаря этому смогли выжить. Помню родителей молодого парня, который погиб, не успев завести семьи и не оставив после себя детей: они жили с ощущением, что он не просто исчез из этого мира, а продолжился в жизни других людей.
...Эти детские рисунки Леа хранит уже не один год. Они напоминают ей о четырехлетнем мальчике, потерявшем мать. Он захотел ее увидеть в последний раз, и готовя его к прощанию с мамой, Леа успокаивала его и увлекала рисованием.
- Все началось с того, что к нам в отделение поступила женщина, - вспоминает Леа. - Инсульт был обширный: спасти ее не удалось. И за целую неделю, пока врачи боролись за жизнь женщины, никто ее ни разу не навестил. Позже выяснилось, что она жила с четырехлетним сыном: соседка сообщила о нем в социальную службу, и мальчика поместили в детское убежище. Когда женщина умерла, мы стали разыскивать ее родных, чтобы получить согласие на пересадку органов. Оказалось, что у нее никого нет, кроме маленького сына, который в тот момент уже находился на попечении социальной службы. Я стала опрашивать соседей, пытаясь найти ниточку, которая привела бы меня к родным умершей женщины. И неожиданно выяснилось, что у женщины есть брат, но они когда-то крупно поссорились и прервали все отношения. Я стала искать его и в конце концов нашла, но поначалу его семья не хотела идти на контакт. Они даже слышать не хотели о своей родственнице. И только когда я сказала, что она умерла, а ее ребенок остался один, их сердце растяло. Они попросили разыскать
племянника. Я пообещала найти его и нашла. У брата умершей были уже взрослые дети и внуки, они с радостью взяли маленького племянника в свой дом. Мы получили от них и согласие на пересадку органов матери мальчик. Но прежде привели его попрощаться с ней - этого хотел сам малыш.
- Как сложилась его судьба?
- Я знаю, что мальчику очень хорошо в семье дяди, где он окружен заботой и любовью.
- Род ваших занятий требует каких-то особых, врожденных способностей, или это приобретается с годами? Согласитесь, что иным нелегко подобрать нужные слова, чтобы выразить сочувствие своим близким, переживающих страшное горе , а вам приходится всякий раз подходить с этим к незнакомым людям.
- Способность сострадать другим людям, поддерживать их - это было во мне всегда. Опыт тоже имеет значение. Я ведь много лет работала медсестрой в кардиологическом отделении больницы «Вольфсон», куда больные попадают в тяжелом состоянии, и где мне постоянно приходилось общаться с семьями, переживающими за своих близких. Я еще тогда поняла, что когда начинаешь рассказывать людям о том, что случилось с их родственником, каково его состояние и шансы на выздоровление, это очень сближает. Подобное возможно только в больнице. Вы же не заговорите на улице о каких-то личных вещах с незнакомым человеком! А здесь я - часть персонала, человек, который может выслушать родственников больного, объяснить им, что с ним происходит в данный момент, успокоить их, поддержать, найти нужные слова. Я всегда ощущала в себе эту внутренню силу, которая помогала мне делать все возможное для облегчения состояния людей в состоянии сильного потрясения или переживающих большое горе. Наверное, поэтому, переход в центр трансплантологии был для меня совершенно естественным.
Проблема ведь не только в том, как подойти к убитой горем семье и заговорить о возможности пожертвования. Надо еще определить точный адрес - к кому можно обращаться, а кто не расположен об этом говорить, кто из присутствующих в больнице родственник умершего, а кто - друг. Для того, чтобы делать пересадку, мы должны получить разрешение ближайших родственников.
...Леа вспоминает, как однажды ей пришлось распутывать сложный клубок, разыскивая первую семью умершего, даже не подозревавшую о его смерти. Вторая семья дала согласие на пожертвование органов, но надо было разыскать еще детей от первого брака, чтобы получить и их согласие тоже.
Леа говорит, что у большинства семей, пожертвовавших органы своих близких для пересадок, тоже есть потребность общаться с теми, кто сопровождал их в больнице в самый тяжелый момент их жизни. Они звонят координаторам, приходят, интересуются судьбой спасенных людей и довольно нередко завязывают с теми отношения на долгие годы. Леа вспоминает владельца мебельного бизнеса, который получил шанс продлить свою жизнь благодаря пересадке печени погибшего парня. Он нашел его родителей, согласившихся на пожертвование, подружился с ними, и когда у их второго сына - брата погибшего парня, родился ребенок, сделал для малыша кроватку и принес им в подарок. Вот уже несколько лет обе семьи все праздники встречают вместе.
...Теперь несколько слов о самой Лее. Она прибыла в Израиль в начале 1990-х из Цхинвали - в разгар грузинско-осетинской войны, где ее семья, лишившись дома и всего, что у нее было, бежала в Гори на попутном грузовике, откуда репатриировалась на историческую родину. С тех пор прошло двадцать с лишним лет, старший сын Леи - офицер ЦАХАЛа. В семье есть еще двое младших детей. И все они растут в уже привычной им реальности, что маме могут позвонить из больницы в любой момент, после чего она должна сразу туда ехать, где бы не находилась. Однажды Лее пришлось уйти даже в разгаре свадьбы, куда она была приглашена со своим мужем.
«Я верю в свою миссию...»
Кирилл Грозовский пришел в область трансплантологии одиннадцать лет назад. Все в его семье были медиками, и сам он до выезда в Израиль учился в медицинском институте в Москве, а в Израиле получил еще ученую степень по психологии. Он даже представить себе не мог, что когда-то ему придется вести разговоры о пожертвовании органов с семьями, потерявшими близких. Теперь, будучи координатором в области трансплантологии больницы Адаса, Кирилл живет с ощущением, что нашел свое призвание.
- Главное - это верить в то, что ты делаешь, и не переходить в себе каких-то важных границ, - говорит Кирилл. - Любая неискренность воспринимается в подобные моменты особенно остро, и людей, переживающих горе, может задеть любое неточное слово, и разговор покажется им неуместным. Мне кажется, многое зависит от определенного настроя и, конечно, от опыта, который приобретается с годами. Но самое главное - твое личное отношение к происходящему, если хотите, вера в свою миссию. Я всегда считал, что возможность спасения других людей - единственный достойный путь завершения жизни. Такой шанс, я бы даже сказал, дар, дается не каждому... Я ни в коем случае не усугубляю чужое горе своим обращением о пожертвовании органов, как может показаться со стороны. Ведь самое страшное уже произошло. Но даже после своей смерти человек может спасти жизнь другим людям, и это очень гуманный и правильный поступок, который может осуществится благодаря воле его близких.
За одиннадцать лет работы в области трансплантологиии мне не часто приходилось сталкиваться с реакцией полного неприятия. Но верно и то, что теперь, когда люди больше знают о возможности, которая у них есть для спасения других, подобные беседы стало вести легче, - продолжает он. - К тому же реальность такова, что чаще всего мы находимся в связи с родственниками до того, как их близкий умер. Например, если речь идет о тяжелобольном человеке, у постели которого дежурят его близкие и которым мы рассказываем о его состоянии, успокиваем, поддерживаем, насколько это в наших силах. После его смерти обращение с просьбой о пожертвовании уже воспринимается естественным образом, поскольку мы и так все время были рядом, а не возникли ниоткуда в самый трагический для них момент.
- Не слишком ли тяжела эта ноша? Ведь в отличие от коллег, работабщих в больничных отделениях, вам приходится чаще видеть картины горя. Как сделать так, чтобы оставить чужую печаль на пороге, не нести ее в свой дом?
- Я нахожу для себя какие-то механизмы защиты, чтобы не носить в себе трагедии и человеческую боль, с которыми мне приходится сталкиваться на работе, но все эти истории я помню с той же ясностью, как будто это случилось вчера. С большинством людей, пожертвовавших органы своих умерших близких, мы поддерживаем связь годами. Вы спрашиваете, не несу ли я чужую печаль в свою семью? Какие-то события, конечно, обсуждаются и дома, не забывайте, я ведь вырос в медицинской семье, где постоянно поднимались похожие темы. Но у таких, как я, а нас не так много, есть своя специфика работы - наш телефон включен круглосуточно, что может нарушить личные планы. Думаю, моя семья платит за это свою - достаточно высокую - цену. Что же касается меня... Когда ты видишь столько чужой беды, невольно, где-то на уровне подсознания, наверное, начинаешь бережнее относиться к жизни, больше ценить ее. Все случаи, с которыми я сталкиваюсь, трагичны и наполнены непроходящей болью от потери близкого, но то, что придает мне сил продолжать свою миссию - это способность людей приподняться над личным горем, проникнуться болью других и сделать некий шаг для их спасения. Я преклоняюсь перед их душевной силой и альтруизмом, их поступки вызывают у меня бесконечное уважение. И каждый такой случай укрепляет во мне некую веру в человечество, которую в других ситуациях я могу и подрастерять.
- Какие случаи для вас наиболее тяжелые?
- Те, что связаны с детьми. Однажды молодая семья попала в аварию, и все дети получили травмы, а особенно тяжелую, черепно-мозговую - девятилетний мальчик. Мать детей тоже пострадала и лежала у нас в больнице, а ее муж вынужден был ходить из одного отделения в другое, чтобы навестить близких. И в этот ужасный для молодого отца момент мы должны были подготовить его к известию, что мозг его сына погиб и к разговору о пожертвовании органов для спасения других. Поскольку семья была религиозная, мы ждали исхода субботы, и разговор происходил у постели его пострадавшей в аварии жены, поскольку требовалось и ее согласие тоже. При всей невообразимой трагичности ситуации, когда они не знали всех последствий травмы для выживших в аварии детей, супруги приняли решение пожертвовать органы своего погибшего сына. Такое невозможно забыть. И я ловлю себя на мысли, что такие люди невольно становятся для меня некой моделью высокой нравственности, невероятного мужества и способности сострадать другим даже в самой невыносимой ситуации.
Послесловие
...Ко всему тому, что рассказали Леа и Кирилл, добавлю, что деятельность координаторов не заканчивается с получением разрешения на пожертвования. Иногда им приходится заниматься организацией похорон, если речь идет об одиноких людях, или тех, чьи родственники не могут приехать на церемонию прощания. Они ходят на шиву в дом, где скорбят об уходе человека, чья смерть стала продолжением чьей-то жизни. Приглашают семьи на групповые встречи, организуемые для переживших подобное горе. Помогают им справиться с различными проблемами, вплоть до трудоустройства. И эта связь намного прочнее той тонкой ниточки, которая иной раз отделяет жизнь от смерти.
Шели Шрайман, опубликовано в приложении "Окна" ("Вести")