Капитан, ты не будешь майором.
Капитана Аксюнина мы невзлюбили мгновенно, дружно и всем взводом.
Взводный поначалу получил неофициальное имя "таксамо", в силу привычки разбавлять речь данным выражением. А позже "Любимчик Пашка", по одноименному хиту Пугачевой, исполняемого нами из курилки, при появлении взводного.
Слегка побольше полутора метров в высоту, высушенный в воблу годами службы, Пал Терентич прожигал взглядом солдатскую личность насквозь, совино хлопая веками из-под козырька фуражки. Фуражки 53-го размера, насаженной по уши заостренного кола головы.
Он пришел "с понижением" на взвод, после отдельной роты. Куда, в свою очередь, пришел с понижением из Новосибирского высшего военного училища ВВ МВД СССР.
Типичный "пятнадцатилетний капитан", потопивший бригантину карьеры в океане водки.
И в нашу отдельную роту он пришел тоже после того, как утопил по-пьяни. Сначала свой мопед, потом ротный автозак, которым послал вытягивать мопед из болота, а после и партийность с должностью, чудом удержав капитанские звездочки.
С его приходом из солдатских рук пропала швабра. Капитан Аксюнин не признавал швабру, как средство и требовал мытье полов руками, как метод воспитания.
Мы материли капитана как умели, а мы умели. Ведь за полгода в армии можно было выучиться многому.
Швабра пропала на месяц, почетно вернувшись после вмешательства замкомроты старшего лейтенанта Мельника, бывшего прапорщика, в молодости отходившего у Аксюнина старшиной роты. Мельник цинично-вежливо напомнил Палтерентичу, что тот больше шишка невелика, потому властью своей отменяет рекомендации по мытью полов в казарме. Нет, мол, у солдат лишего времени возёкаться с тряпкой на карачках, и подрывать боеготовность подразделения.
И продолжал в том же духе напоминать всякий раз, вплоть до изгнания капитана из ротной канцелярии, время от времени.
Ротный же относился к падшему капитану презрительно-невежливо, нагибая его во все падежи при всяком удобном и неудобном случаях.
Однажды, будучи "дедами", мы настропалили взводного в курилке посопротивляться.
- Что ж это такое, товарищ капитан, - гневно возмущались мы: - Вчера вы были начкаром, позавчера ответственным... У вас есть жизнь или уже не будет?
- Да. ребяты, вы правы, таксамо... - неуверенно, смягчая голос с командной стали в медную проволоку, мямлил капитан. Мямлил и сгребал большим и указательным пальцами сигарету в горсть. Так курят те, кто провел жизнь в засадах, секретах, нарядах и караулах. Жизнь на ледяном ветре бытия.
На плац, в ту-же минуту, из-за казармы вывернулся ротный.
Бросил отрывисто:
- Капитана Аксюнина ко мне!
Капитан поднялся, вылез из курилки, поджаро зашагал к ротному.
Диалог слышали все, включая собак на питомнике.
- Палтерентич, ты сегодня отвественный. За замполита.
- Товарищ майор, это как получается? Вчера начальник караула, позавчера ответственный.. Сегодня ответственный...
Ротный, будучи на крыльце, спиной к капитану, резко развернулся, побагровел всем лицом:
- Слушай сюда, Пашка! Ты вчера был начальником караула, позавчера ответственным, сегодня ответственным! И так будет всегда, пока я командую ротой!!!
Капитан вздохнул и натянул фуражку поглубже. Если б не уши, быть бы ей на шее.
Бунт был подавлен бескровно, но беспощадно.
Капитан, бывший старшина срочной службы погранвойск, видел и замечал все.
Он знал в лицо каждую подошву сапог любого солдата в его взводе, оттого знал кто, куда, и к кому ходит по ночам за забор. Он видел, кто не подшивался свежей подшивой, а перевернул старую на новый лад.
Кто вместо двух иголок, держит одну, разломанную на две части.
Мастерски играл в шахматы и видел многое, на много ходов вперед.
Мы издевались над капитаном насколько позволяла субординация. И совершенно прекратили бояться.
Раз, под утро, капитан поднял нас по боевой тревоге и построил на плацу в полной выкладке.
Расположение облепил вязкий молочный туман и только сапоги капитана виднелись понизу черными точками на серой строке асфальта.
- Немцы высадили десант!
По строю прополз глухой всхлип хохота, усиленный ненавистью за потерянный час сна.
Капитан объяснил задачу замку и отделенным, после чего зашел в расположение. Когда вышел, взвода на плацу не было. Старший сержант Бурханов молча вывел взвод за ворота и мы, стараясь не греметь, тихо убежали по трассе в лес. За спиной тоскливо глохли в вате тумана жалостливые вопли взводного.
Вернулись к обеду.
На крыльце нас ждал бурячноликий ротный. Бурханов доложил об удачном отражении немецкого десанта. Получив приказание обедать и отдыхать перед заступлением на службу, увел взвод.
Пашка получивший нагоняй за "потерянный" взвод и несанкционированные учения, молча шмыгал носом в углу у дверей.
Однажды взводный решил возвать к жизни наше паралелльное военное предназначение - мотострелковое. Ведь лопатки-то у нас имелись.
И приказал окапываться лежа.
- Мы не обучены, товарищ капитан, - наивно ответил "замок" Смысловский: - Покажите как, товарищ капитан.
Матерясь и чертыхаясь, Аксюнин лег на мягкую, влажную землю и вырыл окоп для стрельбы лежа.
Подошел замкомроты Мельник:
- Товарищ капитан, почему взвод еще не в роте?
- Обучаемся окапываться, Сергей Михалыч...
- Какие нахуй окопы, Палтерентич, их этому не учили. Живо в роту.
Итак, многое видел капитан Аксюнин, но не многое видели мы, ослепленные горячной непоколебимостью юности. А не видели мы того, что капитан терпеть не мог стукачей и всю информацию о нас добывал сам, чутьем и навыками следопыта. Молчал, когда мог отдать нас на расправу ротному, засекая наши крупные косяки.
Например, мой, Славика и Хохла, когда мы вдребезги пьяные приехали с комсомольской конференции из Брянска. Да мало ли...
Капитан Аксюнин бегал с нами кроссы наравне, а то и резвее нас. Особенно доставалось мне, носившему в петлицах "мандавошки" связи и считавшегося связистом взводного. Он бежал налегке, я с рацией на спине и с автоматом, не отставая ни на шаг, как положено.
Через пять лет я делал тоже самое, в другой армии.
Капитан Аксюнин резво сигал через козла, чего не могла сделать добрая половина взвода и научил меня.
Капитан подтягивался четко двадцать раз, отжимался на брусьях и крутил на турнике подъемы переворотом без счета.
А еще он был невыносимо стар, по нашим меркам. Ему было сорок четыре года и год до пенсии...
Все это я вспомнил сегодня.
А последнее предложение на прошлой неделе, когда крутил подъемы переворотом на турнике у пляжа.
И нынче мне сорок четыре...
Взводный поначалу получил неофициальное имя "таксамо", в силу привычки разбавлять речь данным выражением. А позже "Любимчик Пашка", по одноименному хиту Пугачевой, исполняемого нами из курилки, при появлении взводного.
Слегка побольше полутора метров в высоту, высушенный в воблу годами службы, Пал Терентич прожигал взглядом солдатскую личность насквозь, совино хлопая веками из-под козырька фуражки. Фуражки 53-го размера, насаженной по уши заостренного кола головы.
Он пришел "с понижением" на взвод, после отдельной роты. Куда, в свою очередь, пришел с понижением из Новосибирского высшего военного училища ВВ МВД СССР.
Типичный "пятнадцатилетний капитан", потопивший бригантину карьеры в океане водки.
И в нашу отдельную роту он пришел тоже после того, как утопил по-пьяни. Сначала свой мопед, потом ротный автозак, которым послал вытягивать мопед из болота, а после и партийность с должностью, чудом удержав капитанские звездочки.
С его приходом из солдатских рук пропала швабра. Капитан Аксюнин не признавал швабру, как средство и требовал мытье полов руками, как метод воспитания.
Мы материли капитана как умели, а мы умели. Ведь за полгода в армии можно было выучиться многому.
Швабра пропала на месяц, почетно вернувшись после вмешательства замкомроты старшего лейтенанта Мельника, бывшего прапорщика, в молодости отходившего у Аксюнина старшиной роты. Мельник цинично-вежливо напомнил Палтерентичу, что тот больше шишка невелика, потому властью своей отменяет рекомендации по мытью полов в казарме. Нет, мол, у солдат лишего времени возёкаться с тряпкой на карачках, и подрывать боеготовность подразделения.
И продолжал в том же духе напоминать всякий раз, вплоть до изгнания капитана из ротной канцелярии, время от времени.
Ротный же относился к падшему капитану презрительно-невежливо, нагибая его во все падежи при всяком удобном и неудобном случаях.
Однажды, будучи "дедами", мы настропалили взводного в курилке посопротивляться.
- Что ж это такое, товарищ капитан, - гневно возмущались мы: - Вчера вы были начкаром, позавчера ответственным... У вас есть жизнь или уже не будет?
- Да. ребяты, вы правы, таксамо... - неуверенно, смягчая голос с командной стали в медную проволоку, мямлил капитан. Мямлил и сгребал большим и указательным пальцами сигарету в горсть. Так курят те, кто провел жизнь в засадах, секретах, нарядах и караулах. Жизнь на ледяном ветре бытия.
На плац, в ту-же минуту, из-за казармы вывернулся ротный.
Бросил отрывисто:
- Капитана Аксюнина ко мне!
Капитан поднялся, вылез из курилки, поджаро зашагал к ротному.
Диалог слышали все, включая собак на питомнике.
- Палтерентич, ты сегодня отвественный. За замполита.
- Товарищ майор, это как получается? Вчера начальник караула, позавчера ответственный.. Сегодня ответственный...
Ротный, будучи на крыльце, спиной к капитану, резко развернулся, побагровел всем лицом:
- Слушай сюда, Пашка! Ты вчера был начальником караула, позавчера ответственным, сегодня ответственным! И так будет всегда, пока я командую ротой!!!
Капитан вздохнул и натянул фуражку поглубже. Если б не уши, быть бы ей на шее.
Бунт был подавлен бескровно, но беспощадно.
Капитан, бывший старшина срочной службы погранвойск, видел и замечал все.
Он знал в лицо каждую подошву сапог любого солдата в его взводе, оттого знал кто, куда, и к кому ходит по ночам за забор. Он видел, кто не подшивался свежей подшивой, а перевернул старую на новый лад.
Кто вместо двух иголок, держит одну, разломанную на две части.
Мастерски играл в шахматы и видел многое, на много ходов вперед.
Мы издевались над капитаном насколько позволяла субординация. И совершенно прекратили бояться.
Раз, под утро, капитан поднял нас по боевой тревоге и построил на плацу в полной выкладке.
Расположение облепил вязкий молочный туман и только сапоги капитана виднелись понизу черными точками на серой строке асфальта.
- Немцы высадили десант!
По строю прополз глухой всхлип хохота, усиленный ненавистью за потерянный час сна.
Капитан объяснил задачу замку и отделенным, после чего зашел в расположение. Когда вышел, взвода на плацу не было. Старший сержант Бурханов молча вывел взвод за ворота и мы, стараясь не греметь, тихо убежали по трассе в лес. За спиной тоскливо глохли в вате тумана жалостливые вопли взводного.
Вернулись к обеду.
На крыльце нас ждал бурячноликий ротный. Бурханов доложил об удачном отражении немецкого десанта. Получив приказание обедать и отдыхать перед заступлением на службу, увел взвод.
Пашка получивший нагоняй за "потерянный" взвод и несанкционированные учения, молча шмыгал носом в углу у дверей.
Однажды взводный решил возвать к жизни наше паралелльное военное предназначение - мотострелковое. Ведь лопатки-то у нас имелись.
И приказал окапываться лежа.
- Мы не обучены, товарищ капитан, - наивно ответил "замок" Смысловский: - Покажите как, товарищ капитан.
Матерясь и чертыхаясь, Аксюнин лег на мягкую, влажную землю и вырыл окоп для стрельбы лежа.
Подошел замкомроты Мельник:
- Товарищ капитан, почему взвод еще не в роте?
- Обучаемся окапываться, Сергей Михалыч...
- Какие нахуй окопы, Палтерентич, их этому не учили. Живо в роту.
Итак, многое видел капитан Аксюнин, но не многое видели мы, ослепленные горячной непоколебимостью юности. А не видели мы того, что капитан терпеть не мог стукачей и всю информацию о нас добывал сам, чутьем и навыками следопыта. Молчал, когда мог отдать нас на расправу ротному, засекая наши крупные косяки.
Например, мой, Славика и Хохла, когда мы вдребезги пьяные приехали с комсомольской конференции из Брянска. Да мало ли...
Капитан Аксюнин бегал с нами кроссы наравне, а то и резвее нас. Особенно доставалось мне, носившему в петлицах "мандавошки" связи и считавшегося связистом взводного. Он бежал налегке, я с рацией на спине и с автоматом, не отставая ни на шаг, как положено.
Через пять лет я делал тоже самое, в другой армии.
Капитан Аксюнин резво сигал через козла, чего не могла сделать добрая половина взвода и научил меня.
Капитан подтягивался четко двадцать раз, отжимался на брусьях и крутил на турнике подъемы переворотом без счета.
А еще он был невыносимо стар, по нашим меркам. Ему было сорок четыре года и год до пенсии...
Все это я вспомнил сегодня.
А последнее предложение на прошлой неделе, когда крутил подъемы переворотом на турнике у пляжа.
И нынче мне сорок четыре...