Отчет. Дуэнде.
Итак, Дуэнде глазами нищей Каталины Санчес.
Нас, нищих, было трое: потомственная нищая Каталина, сирота из разорившегося дворянского рода Анна-Мария и изгнанный из цирка Родриго.
Первый год мы были самыми обыкновенными нищими ― жили у стены монастыря клариссинок, просили подаяния (которое, кстати, было столь обильным, что даже «профессионально бездонные» желудки нищих оказались не в состоянии поместить все подаяние).
В этот год нам все время проповедовали. Наиболее прекрасным было наставление францисканца Франциска, который говорил о духе Испании и духе Реконкисты. Мы, оправдываясь невежеством, говорили, что этих духов не видели и можем при встрече не узнать. А Франциск, не объясняя про «духов», говорил лишь, что они «всегда должны быть рядом с нами». После мы пытались обратиться за разъяснениями ко всем духовным лицам, но клариссинки сказали, что нужно «слушать свое сердце», а доминиканцы ― что мы их (духов) обязательно встретим. В итоге мы, конечно, чуть не попали к Инквизиции за распространение слухов о привидениях.
Осенью брат Серапион рассказал нам много такого, чем мы (во всяком случае, Каталина) руководствовались все последующие годы: о Равновесии, о том, что нужно каждый раз спрашивать себя, приведет ли мой поступок или бездействие к добру. Кстати, эта проповедь потом повредила самому брату Серапиону :)
Поздней осенью к нашему костру пришел толедский граф Алонсо де Сильва. И с тех пор мы работали на Кастильскою разведку.
Далее я буду несколько путаться в показаниях, ибо событий было столько, что все не упомнишь.
Весной второго года нищие от скуки утащили знамя Большой Ордалии и подбросили его обратно к обители Ордена Сантьяго. Надеялись на скандал, но его, увы, не было.
Честно шпионили на де Сильву и Кастильского Алькальда.
Собирали землянику для Арагонской инфанты, и канцлер в отсутствие короля сам провел нас в покои инфанты.
Летом Родриго попал в Сарагосский суд, где ему подсунули еретическую книгу (но Родриго ухитрился ее выкинуть). Родриго был оправдан, но началось разбирательство по поводу подписи, гласившей, что это подарок кардиналу де Борха от некого брата Иоанна.
В том же году (если не путаю) к нам обратился архиепископ Сарагосский, обещавший щедро оплачивать свои поручения. В основном поручения касались распространения слухов о кардинале де Борха (на площадях мы кричали «де Борха богохульник», потом просто поддерживали слух «нам рассказали, что кто-то кричал, вы не знаете?..»).
Третий год стал наиболее насыщенным в жизни Каталины.
В Толедо нам дали поручение распространять слух о том, что кастильский инфант «проводит много времени с красивыми юношами, в том числе и на охоте, с которой не привозит добычи, в то время как его супруга все не может родить наследника», а также что в доме де Луна царит паника, а слуги, подававшие нам еду, боятся оказаться на улице, так как если Инквизиция копнет поглубже и не будет торопиться, то выяснит много нехорошего о кардинале.
В странствиях мы заходили в гостеприимные дома, где среди прочих новостей рассказывали и эти две.
В середине лета мы оказались в Сарагосе, где на главной площади отдыхали духовные лица разных монастырей и орденов. В это время мы как раз искали доминиканцев, чтобы сдать наше толедское «руководство» ― ради того «равновесия», о котором говорил брат Серапион.
Но братья доминиканцы подозвали на сами, стали задавать вопросы о вере. Ответами они (особенно брат Альбер) остались недовольны, но отпустили нас. Анна-Мария и Родриго убежали в Толедо, а ко мне тут же подошел рыцарь Сантьяго и сообщил, что я нахожусь под стражей.
Меня отконвоировали в обитель доминиканцев, где почему-то посадили в трапезной (где я внимательно слушала их разговоры). После меня все же отвели в тюрьму (по пути к которой во храме я обронила слезу ангела и документ, по которому меня нельзя арестовывать без ведома кастильского алькальда, ведь при обыске его могли принять за свидетельство шпионажа). В тюрьме меня пытали, причем больше всего их интересовала не ересь, а наша предполагаемая связь с Барселоной (которой не было, но в результате пыток выяснилось что была). После пришел брат Эрменгильд принять мою исповедь. Сломанная после пыток и рыдающая взахлеб Каталина покаялась в краже куска хлеба и прочих мелких прегрешениях, а заодно (поскольку не являлась ревностной католичкой) пропихнула информацию про дом де Луна.
После исповеди на меня наложили епитимью ― заделать разваливавшуюся стену между храмом и трапезной, а после идти куда угодно, но не снимая санбенито. Во время починки стены сквозь дыры я слышала все, о чем говорили в трапезной. В частности, брат Эрменгильд разглашал тайну исповеди ― той ее части, где я рассказывала про дом де Луна.
Заделав стену, я со всех ног бросилась в Толедо, где рассказала Алькальду все, что со мной случилось, и он спрятал меня в своей тюрьме, где уже прятались от Инквизиции Родриго и Анна-Мария.
Ближе к осени мы с Родриго осторожно вернулись с Арагон с очередным поручением от Алькальда. Анна-Мария осталась в Толедо и стала служанкой Изабеллой. Когда мы смогли вернуться в Толедо, мы встретили «Изабеллу», которая успела стать паломницей. В это «паломничество» мы отправились вчетвером ― Изабелла, «Роберто» ― так как Родриго тоже решил стать слугой в Толедо, я в санбенито и бывшая послушница Бланка. В паломничество мы отправились в Барселону и Памплону, где нам нужно было узнать побольше о духовных лицах ― по двойному поручению де Сильва и Сарагосского архиепископа. В процессе паломничества у меня была дополнительная цель ― за полгода угваздать (единственное!) санбенито так, как могут только нищие. А все встреченные нами на дорогах миряне и духовные лица были поражены тем, что на нищую могли надеть санбенито.
Вернувшись из паломничества, мы присели отдохнуть на главной площади Сарагосы и встретили послушницу Каталину. Узнав, что меня пытали, разглашали сказанное на исповеди, она исполнилась решимости призвать к ответу Инквизицию. Мне удалось отговорить послушницу обвинять Инквизицию, и мы отправились в обитель ордена, чтобы снять санбенито. Брата Эрменгильда в обители не оказалось, и к нам вышел брат Хавьер, который милостиво снял с меня санбенито, сказав, что они лишь заботятся о моей душе, и что здесь всегда готовы оказать мне помощь и дать совет.
В очередной раз оказавшись в Толедо, мы купили дворянство на троих по оптовой цене в пятнадцать Слез. С этих пор все половина толедского дворянства готова было подтвердить, что мы ― дворяне из древних родов. Канцлер при этом очень радовался, что он берет взятки не куда-нибудь, а прямиком в казну. Каталина решила воспользоваться двойным положением ― остаться нищей, но при необходимости объявить о своем дворянстве.
В это время Роберто-Родриго решил жениться на Бланке. В начале зимы он наткнулся на доминиканцев (а именно на брата Серапиона), с которыми удалось договориться ― отныне мы должны были по их указанию копать под де Базанов, за что получали деньги и неприкосновенность со стороны Инквизиции.
Несколько позднее мы оказались в доме де Кастро, семьи Бланки. Оказалось, что только что де Базан убил на дуэли главу дома де Кастро. Во время бдения над телом юрист рассказал семье, что их отец узнал, что в начале следующего года его собирается сжечь Инквизиция. Он сам попросил де Базана вызвать его на дуэль и убить, чтобы оградить от беды свою семью.
Поступок де Базана вызвал у нас (у меня и Родриго) искреннее восхищение, и мы решили предупредить его об интересе Инквизиции к его семье. Но было уже поздно, и сеньор де Базан согласился принять нас только на следующее утро.
В начале четвертого года Родриго понял, что несмотря ни на что его продолжает преследовать Инквизиция, и сбежал в леса (по другой версии ― в «родной» Милан).
Ранней весной, после заутрени в соборе Сарагосы, нам рассказали, что королева скончалась, новорожденный наследник похищен, а канцлер, супруг инфанты, под стражей, а зимой был марранский погром. Мы с «Изабеллой» со всех ног бросились в Толедо. Эта информация была важна в том числе потому, что внебрачная дочь графа де Сильва была кормилицей похищенного наследника и осенью прошлого года поразила папеньку тем, что притащила инфанту через границу из Арагона в Кастилию показать отцу. Этот случай мог привести к костру и девушку и самого графа. Однако обошлось (впоследствии выяснилось, что это инфанта отравила мачеху и утопила сына).
После мессы, на которую мы опять попали в Сарагосе, мы все же поговорили с де Базаном, который решил срочно отправиться в путешествие, чтобы уже не возвращаться. Об этом мы рассказали брату Серапиону, но позже, когда в этом доносе уже не было смысла (но Слезы-то мы получили).
Мы побывали на праздновании двойной свадьбы в кабаке ― одному из женихов, телохранителю де Сильвы Эрику, незадолго я отдала Слезу Ангела ― ему для женитьбы не хватало всего одной. Эрик тогда чрезвычайно удивился, а мне было не жалко ― у нас было еще около двух десятков слез.
На следующие несколько дней мы отправились в паломничество к священным водам реки Иордан вместе с Алькальдом. Возвратились мы как раз к началу фиесты.
Осенью на дороге мы встретили сарагосского архиепископа, рассказавшего нам, что под него копает Инквизиция и попросившего в случае необходимости дать добрый отзыв «от паствы».
По дороге на тавромахию Анна-Мария предложила сдать архиепископа доминиканцам. Я же этого не хотела ― я по опыту знала, что его ждет в застенках обители ордена, и не могла желать этому в общем-то хорошему человеку (к тому же предупреждавшему нас о том, что нас ищет Инквизиция) такой судьбы. Во время тавромахии мне едва удалось сбежать от Анны-Марии. Я искала архиепископа по всему Арагону и всей Кастилии, а он оказался в кабаке! Испугав его внезапным появлением из темноты, я рассказала ему, что могу помочь, рассказав доминиканцам нужную информацию о нем. Архиепископ в ответ сообщил, что в таком случае его благодарность удвоится. И в этот момент я поняла, что не буду ему помогать ― я хотела помочь ему от чистого сердца, а он мне ― деньги!
Уже поздней осенью Алонсо де Сильва попросил нас распространить слух, что он умер. Мы рассказывали о его непонятной кончине, перепуганных слугах, закрытых внутренних покоях и слухах о связи этой смерти с Арагоном, доминиканцах и мистикой. Однако до ушей Инквизиции эти слухи так и не дошли ― доминиканцы уже активно страдали за веру в Мадриде.
Утром пятого года канцлер Толедо подписал лейтенантские патенты двум благородным доньям: мне ―Катарине де ла Рейна и Анне-Марии де Молино; мы стали офицерами короля Кастилии Хуана. Тогда же мы с канцлером и Алькальдом написали донос на инквизицию в Ватикан. Собранных сведений с лихвой хватило бы на трибунал над самой Инквизицией, если бы она не исчезла незадолго до этого:
― Великий Инквизитор, посетив монастырь клариссинок, пел недуховные песни, потом из-за стен были слышны недуховные звуки;
― Братья доминиканцы, сидя в кабаке, играли в кости на Слезы Ангела, чему свидетелями множество толедских дворян;
― Брат Эрменгильд разглашал тайну исповеди нищенки Катарины Санчес;
― Брат Альбер был замечен танцующим вальс с братом францисканцем;
― Вступив в диалог с еретиком во время аутодафе, брат Хавьер на вопрос оного еретика «Так вы что же, материалист?» ответил «Разумеется!».
В Толедо было решено организовать «семейный бизнес» ― по настоянию Алькальда канцлер сделал свою супругу (урожденную де Борха) начальником отдела ликвидации, я же стала невестой Алькальда.
Вот такие были "нищие" на Иберийском полуострове. Были нищие без гроша, стали дворяне, лейтенанты кастильской разведки с двумя дюжинами Слез в кошеле.
Спасибо за игру:
―Конечно же мастерам, без которых бы ничего не было, и я бы никогда не получила такого удовольствия. Нищим на игре было здорово, говорю за всех троих. Спасибо!
― Моей маленькой команде, загоревшейся идеей поехать маргиналами ― Анне-Марии (Кэцхен) и Родриго (Виконт).
― Всем тем, кто делал нам игру, вербовал нас, вовлекал в различные истории.
По отдельности:
― Толедо. Ребята, вы прекрасны! Нас вас мы работали не за деньги, а за доброе отношение и готовность нас защищать. Особенная благодарность Алькальду ― за всё-всё-всё, в том числе пожизневый диалог ночью после игры и многоразовое провожание меня до трассы :). Также огромное спасибо де Сильве, пришедшего вербовать нас к костру и платившего, когда были деньги. И, конечно, обоим канцлерам, ведь, помимо всего прочего, один произвел нас в дворяне, второй ― в лейтенанты.
― Архиепископу Сарагосскому ― за блестящие проповеди, вдохновляющие и пугающие и за интересные задания. И за соответствие образу архиепископа.
― Брату Серапиону ― за проповедь в кабаке, за то, что загонял нас поручениями, касающимися де Базанов.
― Монастырю клариссинок ― за то, что приютил. Бланке ― за ооочень многое, Каталине ― за милосердие и уверенность в могуществе своего монастыря. И настоятельнице ― за вредность.
― Инквизиции в целом ― за постоянный страх (на целый день!) и ощущение Средневековья, а пытавшему меня ― особенно, пытка была прекрасна, своей истерикой я осталась довольна.
― Сарагосским морранам, особенно всем лекарям ― одним за побег и слухи, другим за возвращение сбежавших.
― Де Базанам за организацию восхитительной фиесты. На фиесте я словила Дуэнде, мне в первый раз захотелось достать из сумки маракас, который я носила с собой всю игру. Там была самая-самая Испания!
― Всем тем, кто нас кормил! Огромное спасибо! Мы будем молиться за вас!)
В частности, кабаку, где нас все время просили помочь - "вам же все равно делать нечего". Мы слушали и радовались. И шли мыть посуду)
― Сестре Елене, врачевавшей наши раны.
― Двум замечательным людям, которые заклеивали мои сандалии ― мориску (Pyramid Head) и наемнику Эрику. Сандалии дожили до города, обе)
― и отдельное ― дочери де Сильва. Так мы за всю игру не веселились!)
― я много кого не упомянула, простите. Это не значит, что я вас не помню) Помню, еще как! Особенно тех, с кем завязки не успели развязаться. Спасибо всем!)
Перлы с игры (нищенский фольклор):
Ее крапивность ― кличка матери-настоятельницы. Появилась благодаря толедскому кардиналу, который, зайдя на огонек к нищим, отпустил нам грехи, заметив, что у нас лишь один грех ― крапивности (наша полянка густо заросла крапивой). Мы решили, что крапива выросла из-за настоятельницы. Отныне только так ее и величали.
Задумайся: «Орда ли я?»
«Собака бывает кусачей
Только от жизни собачьей…» ― Песенка про доминиканцев.
Вообще нищие все пели на один мотив ― «Ничего на свете лучше нету»
Вариантов песенки было множество, половина успела забыться
Но «наш ковер ― крапивная поляна»
и масса вариантов про крышу:
«Наша крыша ― юный Торквемада,
Нам от жизни ничего не надо»
до
«Наша крыша ― что-то голубое»
и «Наша крыша ― ля-ля-ля ля-ля-ля,
ля-ля-ля, Гаудеа-амус» (единственное слово, которое мы откуда-то знали по-латыни).
На тот же мотив мы пели
«В двух шагах Великий Инквизитор,
В двух шагах Великий Инквизитор», и так далее. Великий Инквизитор вообще был «кадавр больного нищенского мозга". Из-за стены мы слышали такое…
...А потом выйдет Толедо и спросит "А хули?...вы обижаете наших нищих??"
Грамота от Алькальда, которую я выбрасывала в доминиканском монастыре. А после пыток подобрала - а никто и не заметил!
Офицерский патент, полученный из рук 2го канцлера Толедского.
Заработанное тяжким трудом и милостью сеньоров.
Нас, нищих, было трое: потомственная нищая Каталина, сирота из разорившегося дворянского рода Анна-Мария и изгнанный из цирка Родриго.
Первый год мы были самыми обыкновенными нищими ― жили у стены монастыря клариссинок, просили подаяния (которое, кстати, было столь обильным, что даже «профессионально бездонные» желудки нищих оказались не в состоянии поместить все подаяние).
В этот год нам все время проповедовали. Наиболее прекрасным было наставление францисканца Франциска, который говорил о духе Испании и духе Реконкисты. Мы, оправдываясь невежеством, говорили, что этих духов не видели и можем при встрече не узнать. А Франциск, не объясняя про «духов», говорил лишь, что они «всегда должны быть рядом с нами». После мы пытались обратиться за разъяснениями ко всем духовным лицам, но клариссинки сказали, что нужно «слушать свое сердце», а доминиканцы ― что мы их (духов) обязательно встретим. В итоге мы, конечно, чуть не попали к Инквизиции за распространение слухов о привидениях.
Осенью брат Серапион рассказал нам много такого, чем мы (во всяком случае, Каталина) руководствовались все последующие годы: о Равновесии, о том, что нужно каждый раз спрашивать себя, приведет ли мой поступок или бездействие к добру. Кстати, эта проповедь потом повредила самому брату Серапиону :)
Поздней осенью к нашему костру пришел толедский граф Алонсо де Сильва. И с тех пор мы работали на Кастильскою разведку.
Далее я буду несколько путаться в показаниях, ибо событий было столько, что все не упомнишь.
Весной второго года нищие от скуки утащили знамя Большой Ордалии и подбросили его обратно к обители Ордена Сантьяго. Надеялись на скандал, но его, увы, не было.
Честно шпионили на де Сильву и Кастильского Алькальда.
Собирали землянику для Арагонской инфанты, и канцлер в отсутствие короля сам провел нас в покои инфанты.
Летом Родриго попал в Сарагосский суд, где ему подсунули еретическую книгу (но Родриго ухитрился ее выкинуть). Родриго был оправдан, но началось разбирательство по поводу подписи, гласившей, что это подарок кардиналу де Борха от некого брата Иоанна.
В том же году (если не путаю) к нам обратился архиепископ Сарагосский, обещавший щедро оплачивать свои поручения. В основном поручения касались распространения слухов о кардинале де Борха (на площадях мы кричали «де Борха богохульник», потом просто поддерживали слух «нам рассказали, что кто-то кричал, вы не знаете?..»).
Третий год стал наиболее насыщенным в жизни Каталины.
В Толедо нам дали поручение распространять слух о том, что кастильский инфант «проводит много времени с красивыми юношами, в том числе и на охоте, с которой не привозит добычи, в то время как его супруга все не может родить наследника», а также что в доме де Луна царит паника, а слуги, подававшие нам еду, боятся оказаться на улице, так как если Инквизиция копнет поглубже и не будет торопиться, то выяснит много нехорошего о кардинале.
В странствиях мы заходили в гостеприимные дома, где среди прочих новостей рассказывали и эти две.
В середине лета мы оказались в Сарагосе, где на главной площади отдыхали духовные лица разных монастырей и орденов. В это время мы как раз искали доминиканцев, чтобы сдать наше толедское «руководство» ― ради того «равновесия», о котором говорил брат Серапион.
Но братья доминиканцы подозвали на сами, стали задавать вопросы о вере. Ответами они (особенно брат Альбер) остались недовольны, но отпустили нас. Анна-Мария и Родриго убежали в Толедо, а ко мне тут же подошел рыцарь Сантьяго и сообщил, что я нахожусь под стражей.
Меня отконвоировали в обитель доминиканцев, где почему-то посадили в трапезной (где я внимательно слушала их разговоры). После меня все же отвели в тюрьму (по пути к которой во храме я обронила слезу ангела и документ, по которому меня нельзя арестовывать без ведома кастильского алькальда, ведь при обыске его могли принять за свидетельство шпионажа). В тюрьме меня пытали, причем больше всего их интересовала не ересь, а наша предполагаемая связь с Барселоной (которой не было, но в результате пыток выяснилось что была). После пришел брат Эрменгильд принять мою исповедь. Сломанная после пыток и рыдающая взахлеб Каталина покаялась в краже куска хлеба и прочих мелких прегрешениях, а заодно (поскольку не являлась ревностной католичкой) пропихнула информацию про дом де Луна.
После исповеди на меня наложили епитимью ― заделать разваливавшуюся стену между храмом и трапезной, а после идти куда угодно, но не снимая санбенито. Во время починки стены сквозь дыры я слышала все, о чем говорили в трапезной. В частности, брат Эрменгильд разглашал тайну исповеди ― той ее части, где я рассказывала про дом де Луна.
Заделав стену, я со всех ног бросилась в Толедо, где рассказала Алькальду все, что со мной случилось, и он спрятал меня в своей тюрьме, где уже прятались от Инквизиции Родриго и Анна-Мария.
Ближе к осени мы с Родриго осторожно вернулись с Арагон с очередным поручением от Алькальда. Анна-Мария осталась в Толедо и стала служанкой Изабеллой. Когда мы смогли вернуться в Толедо, мы встретили «Изабеллу», которая успела стать паломницей. В это «паломничество» мы отправились вчетвером ― Изабелла, «Роберто» ― так как Родриго тоже решил стать слугой в Толедо, я в санбенито и бывшая послушница Бланка. В паломничество мы отправились в Барселону и Памплону, где нам нужно было узнать побольше о духовных лицах ― по двойному поручению де Сильва и Сарагосского архиепископа. В процессе паломничества у меня была дополнительная цель ― за полгода угваздать (единственное!) санбенито так, как могут только нищие. А все встреченные нами на дорогах миряне и духовные лица были поражены тем, что на нищую могли надеть санбенито.
Вернувшись из паломничества, мы присели отдохнуть на главной площади Сарагосы и встретили послушницу Каталину. Узнав, что меня пытали, разглашали сказанное на исповеди, она исполнилась решимости призвать к ответу Инквизицию. Мне удалось отговорить послушницу обвинять Инквизицию, и мы отправились в обитель ордена, чтобы снять санбенито. Брата Эрменгильда в обители не оказалось, и к нам вышел брат Хавьер, который милостиво снял с меня санбенито, сказав, что они лишь заботятся о моей душе, и что здесь всегда готовы оказать мне помощь и дать совет.
В очередной раз оказавшись в Толедо, мы купили дворянство на троих по оптовой цене в пятнадцать Слез. С этих пор все половина толедского дворянства готова было подтвердить, что мы ― дворяне из древних родов. Канцлер при этом очень радовался, что он берет взятки не куда-нибудь, а прямиком в казну. Каталина решила воспользоваться двойным положением ― остаться нищей, но при необходимости объявить о своем дворянстве.
В это время Роберто-Родриго решил жениться на Бланке. В начале зимы он наткнулся на доминиканцев (а именно на брата Серапиона), с которыми удалось договориться ― отныне мы должны были по их указанию копать под де Базанов, за что получали деньги и неприкосновенность со стороны Инквизиции.
Несколько позднее мы оказались в доме де Кастро, семьи Бланки. Оказалось, что только что де Базан убил на дуэли главу дома де Кастро. Во время бдения над телом юрист рассказал семье, что их отец узнал, что в начале следующего года его собирается сжечь Инквизиция. Он сам попросил де Базана вызвать его на дуэль и убить, чтобы оградить от беды свою семью.
Поступок де Базана вызвал у нас (у меня и Родриго) искреннее восхищение, и мы решили предупредить его об интересе Инквизиции к его семье. Но было уже поздно, и сеньор де Базан согласился принять нас только на следующее утро.
В начале четвертого года Родриго понял, что несмотря ни на что его продолжает преследовать Инквизиция, и сбежал в леса (по другой версии ― в «родной» Милан).
Ранней весной, после заутрени в соборе Сарагосы, нам рассказали, что королева скончалась, новорожденный наследник похищен, а канцлер, супруг инфанты, под стражей, а зимой был марранский погром. Мы с «Изабеллой» со всех ног бросились в Толедо. Эта информация была важна в том числе потому, что внебрачная дочь графа де Сильва была кормилицей похищенного наследника и осенью прошлого года поразила папеньку тем, что притащила инфанту через границу из Арагона в Кастилию показать отцу. Этот случай мог привести к костру и девушку и самого графа. Однако обошлось (впоследствии выяснилось, что это инфанта отравила мачеху и утопила сына).
После мессы, на которую мы опять попали в Сарагосе, мы все же поговорили с де Базаном, который решил срочно отправиться в путешествие, чтобы уже не возвращаться. Об этом мы рассказали брату Серапиону, но позже, когда в этом доносе уже не было смысла (но Слезы-то мы получили).
Мы побывали на праздновании двойной свадьбы в кабаке ― одному из женихов, телохранителю де Сильвы Эрику, незадолго я отдала Слезу Ангела ― ему для женитьбы не хватало всего одной. Эрик тогда чрезвычайно удивился, а мне было не жалко ― у нас было еще около двух десятков слез.
На следующие несколько дней мы отправились в паломничество к священным водам реки Иордан вместе с Алькальдом. Возвратились мы как раз к началу фиесты.
Осенью на дороге мы встретили сарагосского архиепископа, рассказавшего нам, что под него копает Инквизиция и попросившего в случае необходимости дать добрый отзыв «от паствы».
По дороге на тавромахию Анна-Мария предложила сдать архиепископа доминиканцам. Я же этого не хотела ― я по опыту знала, что его ждет в застенках обители ордена, и не могла желать этому в общем-то хорошему человеку (к тому же предупреждавшему нас о том, что нас ищет Инквизиция) такой судьбы. Во время тавромахии мне едва удалось сбежать от Анны-Марии. Я искала архиепископа по всему Арагону и всей Кастилии, а он оказался в кабаке! Испугав его внезапным появлением из темноты, я рассказала ему, что могу помочь, рассказав доминиканцам нужную информацию о нем. Архиепископ в ответ сообщил, что в таком случае его благодарность удвоится. И в этот момент я поняла, что не буду ему помогать ― я хотела помочь ему от чистого сердца, а он мне ― деньги!
Уже поздней осенью Алонсо де Сильва попросил нас распространить слух, что он умер. Мы рассказывали о его непонятной кончине, перепуганных слугах, закрытых внутренних покоях и слухах о связи этой смерти с Арагоном, доминиканцах и мистикой. Однако до ушей Инквизиции эти слухи так и не дошли ― доминиканцы уже активно страдали за веру в Мадриде.
Утром пятого года канцлер Толедо подписал лейтенантские патенты двум благородным доньям: мне ―Катарине де ла Рейна и Анне-Марии де Молино; мы стали офицерами короля Кастилии Хуана. Тогда же мы с канцлером и Алькальдом написали донос на инквизицию в Ватикан. Собранных сведений с лихвой хватило бы на трибунал над самой Инквизицией, если бы она не исчезла незадолго до этого:
― Великий Инквизитор, посетив монастырь клариссинок, пел недуховные песни, потом из-за стен были слышны недуховные звуки;
― Братья доминиканцы, сидя в кабаке, играли в кости на Слезы Ангела, чему свидетелями множество толедских дворян;
― Брат Эрменгильд разглашал тайну исповеди нищенки Катарины Санчес;
― Брат Альбер был замечен танцующим вальс с братом францисканцем;
― Вступив в диалог с еретиком во время аутодафе, брат Хавьер на вопрос оного еретика «Так вы что же, материалист?» ответил «Разумеется!».
В Толедо было решено организовать «семейный бизнес» ― по настоянию Алькальда канцлер сделал свою супругу (урожденную де Борха) начальником отдела ликвидации, я же стала невестой Алькальда.
Вот такие были "нищие" на Иберийском полуострове. Были нищие без гроша, стали дворяне, лейтенанты кастильской разведки с двумя дюжинами Слез в кошеле.
Спасибо за игру:
―Конечно же мастерам, без которых бы ничего не было, и я бы никогда не получила такого удовольствия. Нищим на игре было здорово, говорю за всех троих. Спасибо!
― Моей маленькой команде, загоревшейся идеей поехать маргиналами ― Анне-Марии (Кэцхен) и Родриго (Виконт).
― Всем тем, кто делал нам игру, вербовал нас, вовлекал в различные истории.
По отдельности:
― Толедо. Ребята, вы прекрасны! Нас вас мы работали не за деньги, а за доброе отношение и готовность нас защищать. Особенная благодарность Алькальду ― за всё-всё-всё, в том числе пожизневый диалог ночью после игры и многоразовое провожание меня до трассы :). Также огромное спасибо де Сильве, пришедшего вербовать нас к костру и платившего, когда были деньги. И, конечно, обоим канцлерам, ведь, помимо всего прочего, один произвел нас в дворяне, второй ― в лейтенанты.
― Архиепископу Сарагосскому ― за блестящие проповеди, вдохновляющие и пугающие и за интересные задания. И за соответствие образу архиепископа.
― Брату Серапиону ― за проповедь в кабаке, за то, что загонял нас поручениями, касающимися де Базанов.
― Монастырю клариссинок ― за то, что приютил. Бланке ― за ооочень многое, Каталине ― за милосердие и уверенность в могуществе своего монастыря. И настоятельнице ― за вредность.
― Инквизиции в целом ― за постоянный страх (на целый день!) и ощущение Средневековья, а пытавшему меня ― особенно, пытка была прекрасна, своей истерикой я осталась довольна.
― Сарагосским морранам, особенно всем лекарям ― одним за побег и слухи, другим за возвращение сбежавших.
― Де Базанам за организацию восхитительной фиесты. На фиесте я словила Дуэнде, мне в первый раз захотелось достать из сумки маракас, который я носила с собой всю игру. Там была самая-самая Испания!
― Всем тем, кто нас кормил! Огромное спасибо! Мы будем молиться за вас!)
В частности, кабаку, где нас все время просили помочь - "вам же все равно делать нечего". Мы слушали и радовались. И шли мыть посуду)
― Сестре Елене, врачевавшей наши раны.
― Двум замечательным людям, которые заклеивали мои сандалии ― мориску (Pyramid Head) и наемнику Эрику. Сандалии дожили до города, обе)
― и отдельное ― дочери де Сильва. Так мы за всю игру не веселились!)
― я много кого не упомянула, простите. Это не значит, что я вас не помню) Помню, еще как! Особенно тех, с кем завязки не успели развязаться. Спасибо всем!)
Перлы с игры (нищенский фольклор):
Ее крапивность ― кличка матери-настоятельницы. Появилась благодаря толедскому кардиналу, который, зайдя на огонек к нищим, отпустил нам грехи, заметив, что у нас лишь один грех ― крапивности (наша полянка густо заросла крапивой). Мы решили, что крапива выросла из-за настоятельницы. Отныне только так ее и величали.
Задумайся: «Орда ли я?»
«Собака бывает кусачей
Только от жизни собачьей…» ― Песенка про доминиканцев.
Вообще нищие все пели на один мотив ― «Ничего на свете лучше нету»
Вариантов песенки было множество, половина успела забыться
Но «наш ковер ― крапивная поляна»
и масса вариантов про крышу:
«Наша крыша ― юный Торквемада,
Нам от жизни ничего не надо»
до
«Наша крыша ― что-то голубое»
и «Наша крыша ― ля-ля-ля ля-ля-ля,
ля-ля-ля, Гаудеа-амус» (единственное слово, которое мы откуда-то знали по-латыни).
На тот же мотив мы пели
«В двух шагах Великий Инквизитор,
В двух шагах Великий Инквизитор», и так далее. Великий Инквизитор вообще был «кадавр больного нищенского мозга". Из-за стены мы слышали такое…
...А потом выйдет Толедо и спросит "А хули?...вы обижаете наших нищих??"
Грамота от Алькальда, которую я выбрасывала в доминиканском монастыре. А после пыток подобрала - а никто и не заметил!
Офицерский патент, полученный из рук 2го канцлера Толедского.
Заработанное тяжким трудом и милостью сеньоров.