(no subject)
С 16 по 20 марта были гастроли в Берлине. Город очень понравился. Но тут всё сошлось: солнечная погода после московской смури, аккуратненький район Шенхаузе-аллее, где мы жили, и никаких далеких путешествий с лета 2012 года.
Под катом не отчет, а записки на полях.
По немцам видно было то, что рассказывал мой учитель, стажировавшийся в Париже, о французах: очень легко одеты. И видно, что мерзнут, но не обращают на это внимания.
Далее - низменный бабский абзац, если позволите. Странные молодые мальчики, глядя на которых невозможно не думать об их предпочтениях - не просто вылизанные, но и черты лиц очень мягкие. Зато те, кто постарше (любого пола), одеты в большинстве своем слишком небрежно даже по московским меркам.
***
Произвел большое впечатление памятник Холокосту (при том что это не моя излюбленная тема, о нет). Как бы описать... Ну да если у меня не получится, нагуглите картинок, кто заинтересуется.
Всё построено на ощущениях - и в этом гениальность, потому что показывать что-то на эту тему - сами понимаете. Для искусства дни, когда на зрителя действовали страшилки, прошли.
Большая площадь уставлена прямоугольными большими камнями. Проходы между ними прямые - такие прямые дорожки, идущие параллельно или перпендикулярно друг другу. Но вот относительно уровня земли они то уходят глубже, то поднимаются обратно. И вот ты заходишь между камнями, которые тебе, ну, может, по пояс, и идешь вниз...
Во-первых отдаляются звуки жизни города, а в случае хорошей погоды, как у нас было, солнечный свет. Всё это становится призрачным.
Во вторых, поскольку постоянно пересекаешь идущие перпендикулярно проходы, создается ощущение, что идешь по корридору, а справа и слева - камеры (хотя в Холокосте не было камер, надо думать).
Ну и то, что на чем меня лично торкнуло. В какой-то момент ловишь себя на том, что камни вокруг уже не просто выше твоего роста, но ты уже не допрыгнешь, если захочешь подтянуться и выбраться. Вот это было самое сильное для меня.
***
Церковь св. Матфея. За евро можно подняться на колокольню (с которой ничего примечательного не видно вообще, но это ясно, уже когда не только отдал евро, но и дотащился до смотровой).
- В 12 начнет звонить колокол, - говорит любезная бабуля-билетерша, - постарайтесь не упасть.
***
И это редкий случай, когда на твой английский отвечают по-английски. В магазинах, если переходишь на английский, немцы всё понимают, но упорно продолжают говорить по-немецки. Было несколько раз. Необъяснимо.
***
Из туризма - Сан-Суси и 40 минут сольно в Берлинской галерее. Сразу решила, что смотрю только стариков. В том числе любимого Дюрера.
А пока смотрела, обнаружила, где во времени пролегает граница, после которой картины не оказывают на меня уже такого воздействия: 1520-е. Не знаю, что потом случилось с ними или со мной.
У Ричарда Баха, бередившего наши неокрепшие умы, было о чем-то подобном. Когда его жена говорит, что вот таких-то лет музыка ей как будто родная, а потом - провал, будто в какие-то времена она уже жила, а в какие-то - нет.
Вот у меня что-то подобное. Все эти охотники на снегу, все эти тщательно выписанные пейзажи в оконных проемах - всё как какой-то звоночек. А к середине XVI века становится просто красиво, не более.
(В музыке у меня тоже есть такой участок - классицизм. Я его даже оба раза - в училище и в вузе - завалила на экзаменах.)
Впрочем, как только я об этом подумала и вообще пошла к выходу, появилось исключение - в зале, куда я не собиралась, я увидела незнакомую картину и пошла на свет (только вот света ни одна репродукция не передает).
Лукас ван Фалькенборх (1535-1597) "Зима" (1595)
И тут должна быть хоть какая-то ее репродукция, но ljplus.ru глючит, и визуальный редактор поста глючит, в общем, #жжкоторыймыпотеряли
Под катом не отчет, а записки на полях.
По немцам видно было то, что рассказывал мой учитель, стажировавшийся в Париже, о французах: очень легко одеты. И видно, что мерзнут, но не обращают на это внимания.
Далее - низменный бабский абзац, если позволите. Странные молодые мальчики, глядя на которых невозможно не думать об их предпочтениях - не просто вылизанные, но и черты лиц очень мягкие. Зато те, кто постарше (любого пола), одеты в большинстве своем слишком небрежно даже по московским меркам.
***
Произвел большое впечатление памятник Холокосту (при том что это не моя излюбленная тема, о нет). Как бы описать... Ну да если у меня не получится, нагуглите картинок, кто заинтересуется.
Всё построено на ощущениях - и в этом гениальность, потому что показывать что-то на эту тему - сами понимаете. Для искусства дни, когда на зрителя действовали страшилки, прошли.
Большая площадь уставлена прямоугольными большими камнями. Проходы между ними прямые - такие прямые дорожки, идущие параллельно или перпендикулярно друг другу. Но вот относительно уровня земли они то уходят глубже, то поднимаются обратно. И вот ты заходишь между камнями, которые тебе, ну, может, по пояс, и идешь вниз...
Во-первых отдаляются звуки жизни города, а в случае хорошей погоды, как у нас было, солнечный свет. Всё это становится призрачным.
Во вторых, поскольку постоянно пересекаешь идущие перпендикулярно проходы, создается ощущение, что идешь по корридору, а справа и слева - камеры (хотя в Холокосте не было камер, надо думать).
Ну и то, что на чем меня лично торкнуло. В какой-то момент ловишь себя на том, что камни вокруг уже не просто выше твоего роста, но ты уже не допрыгнешь, если захочешь подтянуться и выбраться. Вот это было самое сильное для меня.
***
Церковь св. Матфея. За евро можно подняться на колокольню (с которой ничего примечательного не видно вообще, но это ясно, уже когда не только отдал евро, но и дотащился до смотровой).
- В 12 начнет звонить колокол, - говорит любезная бабуля-билетерша, - постарайтесь не упасть.
***
И это редкий случай, когда на твой английский отвечают по-английски. В магазинах, если переходишь на английский, немцы всё понимают, но упорно продолжают говорить по-немецки. Было несколько раз. Необъяснимо.
***
Из туризма - Сан-Суси и 40 минут сольно в Берлинской галерее. Сразу решила, что смотрю только стариков. В том числе любимого Дюрера.
А пока смотрела, обнаружила, где во времени пролегает граница, после которой картины не оказывают на меня уже такого воздействия: 1520-е. Не знаю, что потом случилось с ними или со мной.
У Ричарда Баха, бередившего наши неокрепшие умы, было о чем-то подобном. Когда его жена говорит, что вот таких-то лет музыка ей как будто родная, а потом - провал, будто в какие-то времена она уже жила, а в какие-то - нет.
Вот у меня что-то подобное. Все эти охотники на снегу, все эти тщательно выписанные пейзажи в оконных проемах - всё как какой-то звоночек. А к середине XVI века становится просто красиво, не более.
(В музыке у меня тоже есть такой участок - классицизм. Я его даже оба раза - в училище и в вузе - завалила на экзаменах.)
Впрочем, как только я об этом подумала и вообще пошла к выходу, появилось исключение - в зале, куда я не собиралась, я увидела незнакомую картину и пошла на свет (только вот света ни одна репродукция не передает).
Лукас ван Фалькенборх (1535-1597) "Зима" (1595)
И тут должна быть хоть какая-то ее репродукция, но ljplus.ru глючит, и визуальный редактор поста глючит, в общем, #жжкоторыймыпотеряли