У ВОЙНЫ НЕ ЖЕНСКОЕ ЛИЦО. ЧАСТЬ 8. В РАЗВЕДКЕ, КОНТРРАЗВЕДКЕ, ВОЙСКАХ НКВД. ЗОЯ АЛЕКСАНДРОВА
Разведчица Александрова (Савельева) Зоя Никифоровна
"Я родилась в деревне Молодино Орехово-Зуевский район в 1922 году. Отец назвал меня Зоей, это слово спасло меня и на фронте. С малых лет нас приучали к труду, если наши сверстники носились, как угорелые, то мы должны были сначала сделать дела. Ребятишки идут в школу, а я тащусь с подойником. Ходила корову доить. Сучки рубили. Даже с бидоном ездила на базар в Орехово-Зуево продавать молоко. Выросли в труде. С малых лет привыкли к спорту: лыжи, коньки, по деревьям лазили, а я как мальчишка, даже дралась. В лес я ходила одна, никогда не блудилась. Трудное было детство, тяжелое. Голода не ощущала, еда такая - суп с картошкой, забеленной молоком, на второе: картошка или каша, вкусненькое редко, по праздникам только. Трудные были годы. В колхозы, не шли. Как это бросить свое хозяйство? Нужно отвести лошадь на скотный двор, расстаться. Потом председателей направляли из города. Что они знали про сельское хозяйство? Был один умница, который прислушивался к крестьянам, всегда советовался. Потом его на фронт взяли, но и после войны его помнили.
Брат мой старший, кончил четыре класса, его папа взял в Москву. Через год я окончила школу и тоже уехала. Мама не хотела расставаться с хозяйством и осталась. Я ездила каждую неделю с рюкзаком. Эта привычка ездить с рюкзаком осталась до сих пор.
- Перед войной стало жить лучше?
- Да. Лучше. Мы, молодежь, много обращали внимание на спорт. Я плавала, волейбол, бег, лыжи. На коньках гоняла. В перерыв на работе волейбол играл. Тогда было очень строго. Только в перерыв. Ездили на массовки, в музеи, очень было интересно. Кино, чтобы пропустить - никогда. Песни пели. От политики были очень далеко.
- Чувствовалось ли приближение войны?
Нет. Нисколечко… Как объявили войну, первое что хотелось - попасть на фронт. Мы сразу пошли в Комитет Красного Креста, который помещался в нашем доме. Нас послали на курсы сандружинниц. Практику мы проходили как медсестры в госпиталях. С нами считались пчти как с врачами. А какие врачи были! Как они читали предмет! Читали только то, что будет необходимо на войне.
Окончили курсы и всю группу посадили в санитарный поезд 1144, который вывозил раненых из Подмосковья. Там тяжело было. Работали как санитары. Уже к зиме дело было. Вывозили с Тулы. Раненых на санях подвозили: не бритые, вшивые, обросшие, показывают сейчас таких древних мужиков, они такие были. Нам везло - ни разу не бомбили когда мы подъезжали близко к фронту. Погода нелетная была. Когда солдаты попадали в тепло, некоторые умирали, мне думается от перепада температур, особенно не раненые, а больные. Везли в Горький. Один раз доехали до Мичуринска. Мы даже и не знаем, когда мы спали. Спать нельзя. Проходит начальник поезда и комиссар и смотрит. Если видели, что кто-то спит - сразу замечание. В вагоне три человека: санитар-мужчина, сандружинница и проводница, которая печь топила. Холодных не было вагонов. Был и операционный вагон.
Получали хлеб и кусок масла. Хлеб разрежаешь на всех - мало. Но я не слышала, чтобы кто-то возмущался. Однажды тяжелораненый лежал на второй полке, а у него, наверное, дизентерия, я подошла к нему, он меня ругал - попросил судна, не дождался. Вообще, они были довольны, что с фронта уехали. Никто не ныл и не ругал условия. Народ был воспитан в духе большого патриотизма. Неудачи оправдывались внезапностью нападения. После Москвы настроение изменилось. А после Сталинграда - вообще… На Курской Дуге танкисты говорили: «Все равно наша возьмет!». Очень возмущались Союзниками - вместо того, чтобы открыть второй фронт, а они нас пичкают тушенкой.
- Вы помните панику 16-го октября?
16 октября помню хорошо. Люди бегут из Москвы. Прихожу домой с работы, три семьи из квартиры, все бросили и бежать. Мы, кто остался, не думали, что Москву сдадут. Полагали, что бегут в основном еврейские семьи, которые бояться нацизма.
- Вы полгода учились на курсах?
- Да. Мне очень понравилась хирургия. Сплошная практика. Прекрасные преподаватели. Помню случай, делали ампутацию ноги солдату, и вдруг жгут развязался. И я всю операцию держала жгут, пока нога не отвалилась, руки сильные были. Я думала стать хирургом, но у меня был дальтонизм - я не различала оттенков. Поэтому я стала искать другие способы, что бы попасть на фронт. В Доме союзов формировалась часть по ремонту танков, мы с девчонками попросились и нас взяли. Я ехала, как медработник, другая - повар, третья - канцелярский работник. Приехали на Курскую Дугу, месяц только просуществовала наша часть, ее разбросали в полки. Я попала в 251 танковый полк. Попала я не просто так, а я, как оказалось, «предназначалась» для заместителя командира полка по политчасти. Вот уж как я после этого невзлюбила политработников! Я считала, что политработник все равно, что священник. И вдруг такое! У командира полка была подружка, Маша Сабитова. У начальника штаба была фельдшер Клавуся. Они совмещали, а я не могла - колючая была. К тому же у меня был друг Коля. Перед отъездом он предложил: «Давай, пойдем распишемся, мы не будем близкими, но у меня хоть будет маленькая надежда, что ты меня подождешь.» Я его долго ждала. Ни одного письма от него не получила. Даже фотографию его получила в мамином письме. Моя почта проходила вторую проверку в части, и если письма были от него, я их не получала. А подружка моя попала в артиллерийский полк, и командир ей такие условия создал, что она сдалась. В конце войны она забеременела и вернулась в Москву. В начале 1945-го года, мама написала, что Коля к ней пришел и увидел Риту беременную, подумал, что и я такая же. А я до конца выдержала! Из-за меня троих из полка перевели. Одному повезло - в академию, другого из роты автоматчиков - в пехоту. За что? За то, что со мной разговаривали. Кто-то доносил замполиту и он переводил.
Сначала я в штабе работала. Ребята там были хорошие. Когда начались боевые действия, я уходила из штаба. Мне не надо, а я все равно иду на НП к разведчикам или отнести письма танкистам. Все понимали, в каком я положении, меня все жалели, но боялись говорить. Как-то мы сидим с начальником штаба, он меня угощает водой с сахаром и сухарями и вдруг открывается дверь и появляется, Попукин. Он стал со мной разговаривать: «Приходи к нам вечерком, посидишь с нами вместе.» Я говорю: «Устала, не могу, не приду.» Он ушел, спустился по ступенькам: «Ну ладно, не хочешь быть со мной - в автоматчики пошлю.» Послал он меня не в автоматчики, а в санитары.
Потом нас отвели на переформирование в Путивль Сумской области. Там разместили по квартирам. Я жила вместе с подружкой командира полка Сабитовой. Он ее не взял, а вызвал жену и детишек. К тому же его перевели и назначили командиром учебного полка. Получили танки. Уже снег выпал и нас отправили в Белоруссию. Зима снежная была, снег глубокий.
В этих боях тяжело пришлось. Заносы. Пищи не подвозили. Кормили кокой-то гущей.
И у меня не выдержал желудок. Я настолько похудела, страшно на меня было смотреть. Доходила. Меня отвезли в госпиталь, поставили диагноз: острый гастрит. Я всегда считала, что я не погибну, и вот перед деревней по пути в госпиталь остановилась наша машина и с краю было много наших могил. Я смотр: «Батюшки, сколько же девчонок погибло!»
Поправилась я быстро. Там же диета: картошка пюре, супчик. Уколы лекарства.
Потом я уже ухаживала за ранеными, ходила по палатам - каждый дом это палата - читать сводки. Возила раненых на рентген. Потом врач говорит: «Оставайтесь, нам так руки нужны.» Я ответила: «Нет, пусть уж лучше погибнуть, чем здесь оставаться.» Глупо, конечно, ответила.
За бои на Курской дуге меня представили к «Славе» 3-ей степени. Когда приехала комиссия из штаба армии, было известно, что мне отказали в этой награде, дали мне на память эту бумажку, иначе она к делу была пришита. Карташов говорит: «На тебя было приказано написать слабую реляцию». Отказали!
После болезни я не вернулась в полк. Мне просто хотелось избавиться от Попукина.
- А как вы перевелись в другую бригаду
- Госпиталь находился в Новозыбкове, а там стоял учебный полк, куда был назначен Бордюков, командир нашего полка. Я воспользовалась этим. Пошла и попросилась. Наступила осень. И меня опять потянуло. Куда не знаю. Как раз танкистов стали отправлять в части. А как мне уехать? Меня же никто из учебного полка не направлит. Я договорилась с врачом, с которым дружила, чтобы он мне дал направление в госпиталь. Он мне его выписал, так что я смогла отрезать заголовок. Осталось только название города. Разыскала там штаб армии, а я знала, что в нем работает Маша Сабитова.
Я о ней вспомнила и разыскала ее. Ее друг имел большой чин. Я у них месяц жила. Отъелась. Чувствую - больше не могу. Подошла к ее другу, он мне сказал, что у них такие-то бригады. Я говорю: «Пошлите к тому, кто меня знает.» Мне называют фамилии командиров полков. Оказывается к этому времени командиру нашего полка Бордюкову дали отдельную бригаду. Я и еще один с нашего полка, мы вдвоем с этим парнем. Поехали туда. Прибыли. Вы думаете, нас оставили там? Он уже с собой туда взял жену! Мы стоим, выходит жена и говорит: «Зоя, а вас Петя не возьмет в бригаду.» - «Почему?» - «А вы с Машей переписывались.» И тогда нас направили в соседнюю 65-ю бригаду к Лукьянову. Это 11-й Танковый корпус, не Гвардейский, ему бы присвоили гвардейский, если бы однажды не разбили бы и мы не потеряли много людей и техники. Там я прижилась. Первое, что я услышала от командира: «Оставайся со мной.» - «А куда же денется Ваша подруга Зина?» - «Она в отпуске, в Москве.» - «Нет, лучше отправляйте обратно, или в разведку, или в штаб фронта.» И меня направили в разведроту.
Там меня очень настороженно встретили ребята. Когда я пришла в бригаду, и меня командир роты привел в разведвзвод. Командир взвода, мой будущий муж, усадил в баньке возле стола. Сидит нога на ногу. Папироса у него, манеры интеллигента. Начал расспрашивать - кто я, откуда: «А награды есть?» - «Есть» - «А какая?» - «За боевые заслуги» - «Агхааа….» Медалью «За боевые заслуги» награждались обычно ППЖ... Такая медаль была у Маши, может быть, этим меня хотели унизить, когда награждали. Я его возненавидела, и потом радовалась, когда он разбился так, что чуть живой был. После войны он мне рассказал: «Мы сначала думали, что какая-нибудь нагрешила много, и к нам пришла грехи замаливать.» Такое отношение закончилось быстро, и они меня просто оберегали. Это было на Пулавском плацдарме. Там мы тренировались, ходили по азимуту. В стрельбе не тренировались, потому что пополнение в разведроту шло из батальона автоматчиков - все уже опытные. Как у нас погиб человек - тут же берут оттуда.
Начались боевые действия… Нам с собой даже паек не давали! И никто даже слова не говорил. Мы знали, что мы сами должны добывать себе корм. В Польше в деревнях такая бедность, даже в России такой нет. Ну, мы тоже соображали и заходили в дома, что побогаче.
- Сколько человек посылали в разведку?
- Взвод. Три танка. Я всегда была на первом танке. Меня ребята позвали, я пошла, потом выяснилось, что я не в этом отделении, но я там так и осталась. На этом танке были самые-самые смелые и храбрые. Пять человек: Храмов, Волков, Битник и Грушев, Щекин (такой красивый, как барышня. Как-то получили письмо на его имя, а его уже не было в живых, из мест, где бригада стояла на формировании, с рисунками: на одном детская лапочка, а на другом ручка, а мы думали, что он девственник!). Почти все они были бывшие ЗКи. Карманники. Попросились, их отпустили на фронт. Они были очень смелые. Столько наград имели - не опишешь! Лет им было по 20-25. У них самый самый главный был Анатолий ему было под 40, он начинал как форточник. Были и другие солдаты, но эти - важные, мощные, наверное, жулики хорошие. Командир роты, откуда их перевели, был очень придирчивый, война кончилась, а он еще трофеи собирал. Ребята его обчистили, даже простыни сняли - отомстили. Какие брали трофеи? Мы из трофеев брали только носки, платки. Иногда часы, побрякушки. Правда, они быстро все это спускали, на доступных девчонок.
Я не могу сказать, как они себя вели в других частях, только как у нас.
- А что они делали после войны?
- Мы не могли их разыскать. Вроде бы Храмов опять пошел по старой дороже. Мы их пытались искать где только можно.
- Какова основная функция, выполнявшаяся бригадной разведкой?
- Основная задача - это сообщить заминированы ли дороги, охраняется ли мост, есть ли брод через реку и так далее.
- Приходилось захватывать языка?
- Это функция армейской разведки. Наша задача - информация о противнике.
- Мода была какая-то? Что старались одевать?
- Нет, ничего этого не было. Что дадут то и носишь.
- Вас учились стрелять из фаустпатрона?
- Нет. У нас погиб командир роты ГСС. Они шли с приятелем, нашли фаустпатрон и решили пальнуть. Пальнул с бедра, а оказалось, что в трубе было пулевое отверстие и газовая струя разорвала печень. Его не спасли.
- Какое у Вас было личное оружие? Автомат?
- Автомат и пистолет.
- Автомат чей?
- ППШ. У ребят были немецкие.
- А носили при себе лопатки?
- Нет. Только оружие.
- Они вооружены были в основном немецкими автоматами?
- Да, и ТТ.
- А чему-то учились у немцев? Чему-то завидывали?
- Нет. Они же очень жестокие. Очень жестокие. Может что-то и было у них, но это не воспринималось.
- А самое опасное немецкое оружие?
- Ближнего боя - фаустпатрон. Ну их «Ванюши».
- Посылки вы отправляли?
- Я ничего не брала, была примета, если будешь брать - погибнешь. Ребята тоже не брали,тлько то что в коробочку вместится. Нам нужна была только еда. Остальные брали. Лида Козлова, радистка, у них было куда класть.
Только один раз я взяла отрез. Немцы все смылись. Когда мы вошли, я увидела в чемодане лежит крепдешин василькового цвета, я подошла и взяла его и еще немецкие голубые платки с оборками я завязала все получился комочек, передала старшине. И забыла про него. И вдруг мне приносят узелочек. Дошло до командира бригады, что у меня ничего нет. Меня вызвали на склад полный трофейных вещей - выбирай что хочешь. Открывают коробку - платье. На этой фотографии я в том платье.
* * *
Танки вышли из глубокой балки и через поле двинулись к немецким позициям, но три из них почему-то остановились на открытом месте метрах в тридцати один от другого. С командного пункта немедленно послали Щетинина выяснить причину задержки. Он взял меня с собой. Не успели мы подбежать к ближайшему танку, как начался обстрел. Командир танка успел крикнуть, что у него полетел трак, а мы бросились назад и попрыгали в полуокопчики, в которых можно было поместиться по одному человеку. Мне пришли на память довоенные кинофильмы, в которых показывали, как рвутся вблизи снаряды и захотелось воочию посмотреть. Я приподнялась, развернулась - и вот оно! Беззвучно вздыбилась и закипела земля и только спустя некоторое время раздался грохот взрыва. В этот момент меня как будто ударило по голове сухим комом земли. Присев, я провела пальцами по темени, чтобы определить велика ли шишка. И вдруг между пальцами хлынула кровь, залила лицо. Перепуганная я вскочила и стала звать Щетинина. Тот, увидев мое окровавленное лицо, тоже испугался и попытался забинтовать мне голову, но у него от волнения дрожали руки - я и сама не знала, что ранение осколочное касательное. Кое-как замотали рану. Потом он подхватил меня и повел вниз в балку, где мы встретили свою санитарную машину. Мне быстро обработали рану, умыли, и мы вернулись на командный пункт...
Однажды ночью я привела с передовой на командный пункт больных. Командир полка П. М. Бордюков спросил: «Сумеешь провести танки на передовую?» Я ответила: «Да». А у самой сердце замерло - вдруг в этих балках в такой темени заблужусь и заведу невесть куда. Села на броню слева от механика-водителя и довела - таки. Зрительная память у меня была хорошая...
Несколько дней спустя, ехали с поручением на передовую на мотоцикле с помощником начальника штаба Ванаковым по местам, где фрицы потеснили нас и где мы потеряли много людей и машин. Милые дорогие мальчишки! Вы лежите вблизи своих подбитых танков, скошенные автоматными пулями, по всему полю. Вот когда сердце не выдерживало и заходилось от боли и нечем было дышать...
Через несколько дней пятеро разведчиков в сопровождении Ванакова пошли на передовую на наблюдательный пункт, чтобы сменить товарищей. Через лес пришли к небольшому полю с высоченной рожью. До наблюдательного пункта оставалось совсем недалеко. Мы сунулись в рожь и тут же отпрянули, так как яростный автоматный обстрел косил рожь. Сделали несколько попыток проскочить, в одну из которых был ранен командир отделения, но тщетно. Я подползла и быстро перевязала рану. Его отправили в свою тыловую санчасть. Мы разозлились, рванулись с необыкновенной прытью и проскочили зону обстрела. Добрались до своих, сменили ребят. Кого-то из нас поставили на пост, а остальные замертво повалились спать, ведь наши дорожные муки длились не один час, причем солнце палило нещадно. Я легла в окопчик глубиной сантиметров 30. Над нами гремело, свистело, завывало, грохотало, взрывалось. Все это перешло в тяжелый сон. И вдруг я почувствовала легкое прикосновение к щеке. Открываю глаза, рядом сидит ПНШ Ванаков и виновато говорит с вологодским оканьем: «Прости, пожалуйста, ты спишь, лицо разрумянилось, и я не удержался, поцеловал тебя в щёку». А я снова провалилась в сон. Когда нас сменили ночью или утром - не помню.
Общие силы иссякали и разведчиков стали бросать в качестве санитаров или держать связь от передовой до командного пункта. Мы, при страшной жаре, с раннего утра до поздней ночи под непрекращающимся обстрелом авиации, артиллерии, минометов и автоматчиков справа из дёр. Шведчиковы, то перебежками, то по-пластунски несли руководству полка донесения. К ночи так умаивались, что не хотелось есть, хотя кормили нас ночью и рано-рано утром хорошо, а на весь долгий, долгий день получали по два больших ржаных сухаря и- все.
И вот разведчиков подключили к пехотным частям и вместе с ними мы пошли в атаку через ту зону, которую перед этим пропахали животами. Помню, как ворвались в балку, преследуя удиравшего противника. Мокрые от пота, остановились - наша задача была выполнена, и дальше пехота закреплялась на новом рубеже без нас. На дне балки увидели лужу, а рядом немецкую каску. Боже, какое счастье! Мы черпали воду, с жадностью утоляли жажду, грызя свои сухари, и радовались, радовались... Потом зашли в немецкую землянку и растянулись в изнеможении на деревянных нарах (у нас были только земляные). Ребята тут же захрапели, а я никак не могла уснуть...
Вечером возвратились в танковый ров, где нас встретил командир взвода и сказал, что после боя не вернулись три танка. Надо было идти искать. Спросил добровольцев. Молчание. Еще раз обратился - опять молчание. Мне сделалось не по себе, и я вызвалась идти. Следом отозвался Павлов, а потом - Казанцев, сказавший: «Ну, тогда и я пойду».
И опять - через все то же злополучное поле, в потемках - отправились мы в неизвестность... Изредка немцы «подвешивали» фонари, да справа из занятой неприятелем деревушки пронизывали ночной мрак трассирующие автоматные очереди. Неожиданно из темноты возникли силуэты человеческих фигур и сразу же оклик: «Кто идет?». Мы успокоились, а то сперва подумали, что немцы.
Расспросили про танки. Дали нам ориентир - ту самую балку, где мы уже были. Разыскали первый танк - оставили сторожить Казанцева, второй танк взял на себя Павлов. Третий же был на самой передовой. Ко мне подошел пехотный капитан и стал просить у меня, девчонки-солдата: «Оставь танки!» Пришлось сказать, что танки уходят на дозаправку. Вернулись в свое расположение - разведчики нас ждали, отменно накормили и спать уложили, подстелив вырванную с корнем рожь.
Спали - хоть из пушки пали! А проснулись - увидели на плащ-палатках лужи.
Оказывается, ночью лил проливной дождь, но никто из нас не проснулся.
Пасмурное неприветливое утро. Разведчиков разделили на две группы: одни - ближе к исходным позициям танков, а другие - ближе к противнику. В бой пошли только четыре танка. Едва первый танк Кириченко выдвинулся к проселочной дороге, как бронебойный пробил броню и попал в полную боеукладку. Траки, пушка, башня, обломки на наших глазах россыпью взлетели под облака. Зрелище страшное!.. Еще страшнее стало, когда такая же участь постигла второй танк (фамилию командира танка забыла). На третьем танке командиром была Тася Патанина. Ей удалось пройти чуть дальше и в сторону. Снаряд попал в борт, и двое, помнится, остались в живых - Тася и кто-то из экипажа. Мы подбежали, когда наши разведчики уже перенесли Тасю в рощицу. Она была тяжело ранена в бедро и все спрашивала меня: «Зачем ты здесь? Уходи!» Четвертый танк Назаренко ни с чем вернулся назад...
- Какова ее судьба?
- Очень прозаичная. Единственный бой, из госпиталя она вернулась, получила «Знамя» и захотела идти в свой взвод. Попросила чтобы ее оставили на танке командования, они же в бой не идут. Там все места были заняты. Тогда она ушла в учебный полк. Там она вышла замуж за командира роты Ломанченко. Больше она не воевала.
- Ей стало страшно?
- Наверное. Но ее уважали, и очень хорошо к ней относились.
Второй раз довелось ходить в наступление вместе с пехотой в районе г. Севска. На сей раз нас, разведчиков, с вечера привели в передовые окопы. От немцев нас отделяло лишь небольшое поле ржи. Постелили на дно окопа свежей ржи. Легли спать. Проснулась среди ночи от ужаса: резкий лающий голос громко вещал по-немецки. Оказалось, что это наша агитмашина вышла за окопы и перед наступлением «промывала мозги» гитлеровцам.
На рассвете началась артиллерийская подготовка, а мы бежали по ржи и на ходу стреляли из автоматов. Только заскочили в окоп, как противник перенес огонь на свои бывшие позиции. Мы, по передовому окопу, глубиной всего до пояса, ринулись в сторону балки. И тут, как на грех, окоп перегородило туловище здоровенного убитого немца: ни обойти, ни перепрыгнуть... Пришлось бежать прямо по трупу - прыжок и одна нога на его животе и тебя подбрасывает как пружиной вверх, а от неприятного ощущения кажется - высоко, высоко...
Потом шли тяжелые бои правее дер. Форыгин, где нам поручили вытаскивать раненых. Сначала было страшно сунуться туда, где все клокочет и качается земля, но вот приходит момент, когда полностью отключаешься от страха и ползешь, рационально используя и воронки и след танка. В общем, мозг работает только как быстрее помочь раненым, совершенно не думая о себе. Но потом плохо помнятся подробности такого дня...
- В бой часто приходилось вступать?
- Два раза с пехотой ходила в атаку на Курской Дуге. За что мне и дали медаль за «Боевые Заслуги». Разведке делать нечего не было, а пехоту повыбило, и стали посылать всех.
- С танками?
- Нет. Одна пехота. Страшно только начало, стоишь, волнуешься, нет человека, который бы не боялся. Идешь и думаешь: «Может я и не вернусь». Но как-то к этому спокойно относились. Минуты пролетают, как одно мгновение. Интуитивно бегаешь, стреляешь. Вот только потом не отдышишься.
* * *
Зиму и Новый, сорок четвертый год, наш полк встретил на 1-м Белорусском фронте. Шли бои местного значения. Продвигаемся все время лесом, кругом - болото. Бои - только на открытых полянах и прогалинах. Служу в санчасти. Каждый божий день - на передовой. А после боя - блаженство. В лесной чащобе уже растянута палатка, в ней топится железная печурка, а санинструктор Калинин угощает меня горячим чаем, согретым в алюминиевой кружке...
Как-то в минуту затишья я метров на 200-300 отошла от передовой и оказалась на месте недавнего боя. Вокруг лежало множество тел наших бойцов, замерзших и припорошенных снегом. Эта картина меня не испугала, так как то, что я собиралась делать, сделала бы и под шрапнелью. Не было больше сил терпеть. Я нырнула под развесистую сосенку, сняла ватник, гимнастерку и, наконец, тонкий джемпер. Тело от укусов неисчислимых вшей горело, как от жгучего перца. Не била их, а сгребла ногтями прямо в снег...
Мы расположились на опушке леса. Рядом проходили два окопа, немного впереди - землянка, слева разместился расчет «сорокапятки», справа и слева в мелком сосняке - танки.
И вот немцы открыли огонь. И надо же такому случиться - прямое попадание в нашу «сорокапятку». Один артиллерист чудом остался жив и мучительно стонал. Я решила оттащить его к землянке, и это стоило мне большого труда: такой он был большой и тяжелый... У спуска в землянку я разрезала артиллеристу брюки и замотала бинтом рану на ноге. На мою просьбу втащить его в помещение - никто не отозвался. Вся землянка была набита людьми, прятавшимися от обстрела, и втащить раненого было просто некуда. И, что греха таить, видно, никому не хотелось рисковать своей жизнью ради раненого, который, неизвестно еще, выживет ли...
Когда наши танки пошли в атаку, я не слышала, но из доносившихся криков поняла, что один из них сразу же был подбит. Пришлось мне оставить артиллериста и вернуться к своим.
Появился мой напарник Николай Полосухин, и мы вместе побежали меж сосенок, а потом поползли к залегшей на снегу цепочке пехотинцев. Подбитый танк находился метрах в ста впереди на нейтральной зоне, добраться до него не было возможности.
Мы гадали, а вдруг там есть живые, ведь до вечера истекут кровью и замерзнут... Попытались найти удобный подход к танку, но безуспешно. И тогда поползли к танковому следу, сначала вдоль цепочки залегших в снегу пехотинцев, и просили: «Ребята, поддержите». Потом направо по танковому следу - по нейтралке. И это днем! А снег глубокий, рыхлый - кажется, что не ползешь, а стоишь на месте. Доползли все-таки. У танка лежал один раненый танкист, а остальным трем, оставшимся внутри, уже неважно, было сколько ждать...
У танкиста были перебиты ноги. Уложили мы его на лыжи, Полосухин запрягся в лямки и потащил. Я ползла впереди, вся мокрая от пота. Силы были на исходе - остановилась и уткнулась лицом в снег. Сзади послышался тревожный голос Николая: «Зоя! Ты жива?» Оказывается, в тот момент, когда я сунула лицо в снег, чтобы остудить, у моей головы пробежали «зайчики» от автоматной очереди...
Побывала я и в ночном бою в лесу. Вспоминаю как о страшном кошмаре: шум, грохот, непрерывный гул от выстрелов с обеих сторон и яркие сливающиеся воедино всполохи при этом. Танки мечутся, теряя ориентиры и нарываясь на «болванки» противника. Раненые танкисты, кто в состоянии, бегут, не зная где свои, где чужие. Я побывала в аду..."
p.s.
Эта история еще не закончена.
(Продолжение следует...)
Начало читать здесь:
http://skaramanga-1972.livejournal.com/97044.html
ЧАСТЬ 8. В РАЗВЕДКЕ, КОНТРРАЗВЕДКЕ, ВОЙСКАХ НКВД
http://skaramanga-1972.livejournal.com/111933.html
ЛЕЙЛИ (ЛИЛЯ) ОЗОЛИНА
http://skaramanga-1972.livejournal.com/112284.html
МАРИЯ МЕЛЕНТЬЕВА
http://skaramanga-1972.livejournal.com/112548.html
НАТАЛЬЯ МАЛЫШЕВА
http://skaramanga-1972.livejournal.com/112893.html