РОССИЯ, КОТОРУЮ ОНИ ПОТЕРЯЛИ. ПОЕЗДКА "НА ГОЛОД". ГОД 1912...
Записки члена отряда помощи голодающим Поволжья (1912 г.)
Л. Н. Липеровский.
Жизнь и работа в деревнях Бузулукского уезда Самарской губ.
Настоящая статья не является полным отчетом о работе всего Бузулукского отряда Е. И. Орловой, а представляет собою лишь личные впечатления одного из его членов.
I.
Осенью прошлого года, когда разнеслась грозная весть о голоде в целом ряде губерний, трудно было, не реагируя ничем на это общественное бедствие, оставаться в Москве и продолжать свои обычные дела. Многие из моих близких товарищей и друзей стремились уехать на голод и мне также удалось вступить в московский отряд Ек. Ив. Орловой, который быль организован ею сперва при помощи кружка частных лиц, а затем поддерживался московской городской управой, Московским О-вом грамотности общеземской организацией и многими частными лицами. 16 декабря наш отряд выехал из Москвы в Самарскую губ. В Самаре нам пришлось задержаться на несколько дней, чтобы получить у губернатора разрешение проникнуть в деревню кормить голодных крестьян. Мы находились в очень затруднительном положении, так как частные отряды были правительством воспрещены, а вступить в «Красный Крест», как нам было предложено губернатором, мы не могли, так как многие из тех лиц, которые через нас жертвовали средства, делали оговорку: «только не в «Красный Крест». В конце концов мы нашли удобный выход. При бузулукской земской управы быль учрежден «комитет по оказанию помощи населению, пострадавшему от неурожая». В этот комитет земство открыло доступ и частным лицам. Мы вступили в члены этого комитета и таким образом получили возможность ехать в деревню. Отношение наше к земскому комитету выражалось в том, что мы должны были все пожертвования проводить через земскую кассу и по окончании нашей деятельности представить земству все денежные отчеты.
II
26-го декабря, сделав 80-верстный путь на лошадях, по первому снегу, мы приехали в большое село Ефимовку, где, как мы слыхали еще в Москве, положение крестьян было очень тяжелое. Очень скоро мы убедились, что приехали в самый острый момент развития голодовки. В селе была эпидемия брюшного тифа, и мне, как медику, с первого же дня пришлось обходить избы, чтобы составить себе представление о характере и силе эпидемии. Самые ужасные и вопиющие картины открывались предо мною. Я зарегистрировал в тот день около 30 случаев брюшного тифа и бесчисленное множество других заболеваний: гастритов, стоматитов, общего ослабления, куриной слепоты и два - три случая цинги. У меня, как мало опытного медика, голова шла кругом от такого обилия болезней, темь более, что все больные обращались ко мне за советом, просили или требовали лечить их и дать им хлеба. Стоило мне войти в какую-либо избу, как меня тотчас же плотным кольцом окружали больные. Большинство крестьянских жилищ представляли из себя глиняные мазанки с земляным полом и глиняным потолком и имели чрезвычайно жалкий вид. Сплошь и рядом мне приходилось входить в мазанки, где с первого момента решительно ничего нельзя было разобрать. Темно, смрад, из маленького окошечка, затыканного тряпьем, едва брезжить свет, под ногами что-то липкое и сырое. Когда привыкнешь к полумраку, то видишь печь, огромную кровать с грудой тряпья, около кровати - корова, ягнята; на печи дети, кто в чем: кто без штанов, кто в одной кофтенке. Под грудой лохмотьев кто-то ворочается - это хозяин дома: у него тиф. Во многих мазанках по нескольку дней не топили печь, потому что не было «кизяков». Во многих избах меня окружали и, понуря голову, жаловались, что у них «мочи больше нет» и что они уже 2 - 3 дня ничего не ели. В печи я сплошь и рядом находил только один чугун с тепловатой, соленой водицей, в которой плавали какие-то крохи, не то картофеля, не то хлеба. У иных крестьян был ржаной хлеб, но только он один; никакой горячей пищи, щей, похлебки и в помине не было.
Другие избы на вид производили очень хорошее впечатление: построенные из крупного леса, большие, просторные; но когда я знакомился с их хозяевами, оказывалось, что у владельца этого жилища пали 3 лошади, 2 коровы; весь хлеб, который у него остался от прошлого года, он съел и превратился из «жителя», как там говорят, т.е. из достаточного крестьянина в нищего.
Пришлось мне посетить некоторых больных в семьях крестьян вполне достаточных, но таких в селе оказалось дворов десяток на 4,000 всего населения этого села. Когда вечером все члены нашего отряда собрались вместе и обменялись впечатлениями, то для нас стало совершенно ясно, что мы приехали в местность, где крестьяне действительно голодают, где на почве голода развивается масса болезней с преждевременной смертью.
III.
Решено было немедленно открыть столовые и организовать медицинскую помощь. Средства, которыми мы располагали в начале нашей работы, были весьма ограничены и давали нам возможность кормить детей-школьников 180 человек и 200 человек взрослых. Нуждались в неотложной помощи несравненно большее число людей и для нас была трудная задача, как распределить порции, кого кормить в первую очередь; в дальнейшем мы надеялись получить из Москвы денег и еще открыть столовые. Мы поступили такими образом: созвали сходку и всему «миру» объявили, что приехали из Москвы помогать им и намерены открыть столовые; деньги, на которые мы будем кормить, собраны в Москве копейками и рублями сочувствующими людьми. Мы сказали крестьянам, сколько у нас было денег и сколько человек мы можем прокормить на них, рассчитывая на каждого человека тратить в день не больше пяти копеек. Так как удовлетворить всех мы не можем пока, то просим крестьян самих распределить помощь между самыми нуждающимися.
На сходке крестьяне выбрали из своей среды двух уполномоченных, доверенных людей и этим уполномоченным поручено было составить список двухсот человек самых бедных. На следующее утро вновь собрали сход и уполномоченные представили список. Список этот раза в три превышал норму и мы читали его вслух и всем миром обсуждали, кого оставить, кого пока выбросить. На каждом шагу сходка останавливалась в недоумении, не зная как быть, так как многих крестьяне не находили возможным выкинуть, а увеличить список мы тоже не могли. Как бы то ни было, список в конце концов быль фиксирован, сходка разошлась, и на душе у нас осталось очень тяжелое чувство.
IV.
Когда мы ехали на голод, то много думали о том, как и откуда будем получать хлеб и друге продукты. В действительности же оказалось, что почти всюду, где нам пришлось кормить, можно было или в этом же селе или по соседству найти богатых мужиков, у которых хлеба сколько угодно. В Ефимовке нашлись такие богатые мужики, и у них мы в первый же день купили 1,000 пуд. пшеницы по 1 руб. 45 коп. за пуд. (Обычная цена на пшеницу в тех местах 60 - 70 коп.). Мясо тоже можно было достать на месте, зато пшено, картофель, лук, молоко, яйца и капусту сначала трудно было получать, а потом и совершенно невозможно. Все закупленные для столовых продукты были сложены в амбар, ближайшее заведование которым было поручено уполномоченному от крестьян; этот уполномоченный быль обязан еженедельно выдавать из амбара продукты на каждую отдельную столовую и отвечать за целость и сохранность амбара. Из своей среды крестьяне выбирали «столовщиков», которые брали на себя обязанность ежедневно выпекать определенное количество хлеба и готовить приварок. За свой труд, как уполномоченные, так и «столовщики» денег никаких не получали, а лишь пользовались правом брать себе определенное количество порций, чтобы кормить всю свою семью. «Столовщиками», следовательно, выбирали наиболее нуждающихся крестьян, которые охотно несли общественную обязанность. Иногда бывали недоразумения с кизяками - топливом; обычно же крестьяне охотно тратили свои дрова, раз они у них имелись. Каждый «столовщик» ежедневно готовил на 50 - 60 человек. Ежедневная порция для каждого состояла из 1,5 фун. пшеничного хлеба и 1 бутылки горячего приварка. Попеременно готовили щи, картофельный супь и кулеш (густая пшенная каша). В избе, где готовился обед, была вывешена «инструкция», т.е. расписание, в какой день что готовить и подробные указания, как готовить„ что и в каком количестве класть в котел. Вот примерь такой инструкции:
Столовая на 100 человек
Кулеш
Картофельный суп постный
Картофельный суп скоромный
Щи постные
Щи скоромные
Воды
5 вед.
5 вед.
5 вед.
5 вед.
5 вед.
Пшена
20 ф.
6 ф.
6 ф.
6 ф.
6 ф.
Картофеля
10 ф.
20 ф.
20 ф.
-
-
Постного масла
2 ф.
1,5 ф.
-
1,5 ф.
-
Луковиц
8 шт.
10 шт.
8 шт.
10 шт.
8 шт.
Перцу молот.
1 ст. л.
1 ст. л.
1 ст. л.
1 ст. л.
1 ст. л.
Соли
2 ф.
2 ф.
2 ф.
2 ф.
2 ф.
Лавр. листу
15 шт.
15 шт.
15 шт.
15 шт.
15 шт.
Капусты кисл.
-
-
-
0,25 ведра, или
0,25 ведра, или
Капусты сушеной
-
-
-
2 ф.
2 ф.
Муки подбайки
-
2 ф.
2 ф.
2 ф.
-
Мяса
-
-
16 ф.
-
16 ф.
Гороху
-
-
-
8 ф.
8 ф.
Кроме того, «столовщик» получал от нас подробный расчет продуктов на неделю и на месяц. По этому расчету он должен был получать продукты из амбара от уполномоченного, и этих продуктов у него должно было хватать.
На стене висел список тех лиц, которые должны были получать порции из данной столовой и на этом же списке дежурный отмечал всех получивших в этот день. Мука выдавалась с тем расчетом, чтобы столовщики из пуда муки выпекали 1 пуд. 18 фун. хлеба. Эти 18 фун. припеку мы требовали постоянно, и хорошего качества мука всегда давала этот припек.
Все дети должны были обедать обязательно в столовых и ни в какому случае не уносить свою порцию домой (кроме остатков хлеба); но взрослыми предоставлено было по желанию брать свою порцию домой. Мы наверное знали, что многие дома разбавляют приварок в несколько раз водою и едят всей семьей, таки как, конечно, не все члены семьи получали обед, но как было бороться с этими злом и следует ли бороться с ним - мы не могли твердо решить; все же они принимали, хотя и плохую, но горячую пищу.
Скоро столовые наши хорошо наладились и функционировали правильно. Но в первые же дни открытия столовых создалось очень тяжелое для нас положение. Масса народу не попала в столовые; они целыми днями осаждали нашу избу, ловили нас на улицах и умоляли «пожалеть», «подписать на столовую». Мы разъясняли, что не можем больше никого «подписывать», что, ведь, мы на сходке говорили миру и выясняли, что больше 200 человек мы не можем кормить, но все это было для них непонятно. Иной раз для нас ясно было, что данному человеку необходимо помочь как можно скорее, что он «дошел», но чем помочь? И тут сотрудницы нашего отряда беспомощно рыскали по углам избы, не зная, чем бы накормить голодного и одеть его. А из соседних сель, хуторов и волостей к нам шел и шел народ: татары, чуваши, хохлы, башкиры, русские, с теми же просьбами, мольбами, иногда и требованьями, и угрозами. Подчас приходилось в резкой и категорической форме говорить с бедняками. Самими тяжело было садиться за еду в эти дни. Общая тяжелая картина крестьянской жизни усиливалась прямо-таки ужасающими падежом скота. Ежедневно в селе падали десятки голов.
V.
В январе наш отряд начал получать из Москвы большие пожертвования, и в течение месяца мы имели возможность открыть целую сеть новых столовых в Ефимовской волости, а именно в селах: Ефимовке, Васильевке, Гаршине, Ферапонтове, Федоровке и Таврическом хуторе. Самую острую нужду эти столовые удовлетворяли.
Здесь уместно указать на правительственную помощь, на характер ее и отношение к нашим столовым. В октябре месяце, когда голод сталь принимать острые формы, были организованы правительственные общественные работы. Работы состояли главным образом в возведении земляных плотин. Post factum трудно было судить, насколько эти работы велись рационально. Многие из этих грандиозных земляных сооружений были размыты и уничтожены весенней водой. Крестьяне уверяли, что земляные работы производились слишком поздно, когда земля уже замерзла и что заранее было известно, что ничего хорошего от этих плотин ожидать нельзя, но как бы то ни было, крестьяне, хотя далеко не все нуждающиеся, получали от этих работ некоторую денежную поддержку, которая была для них в то время существенно необходима.
В ноябре месяце были устроены казенные столовые, которыми заведовали земские начальники и в которых кормили, как выражались крестьяне, «всех без разбора». Эти столовые просуществовали только две недели и были все закрыты по приказу губернатора. В Ефимовской волости после закрытия столовых были обнаружены «роковые последствия», благодаря чему возникло даже судебное следствие, куда был привлечен волостной старшина, заведовавший казенными столовыми. Это следствие наделало много шуму в деревне.
После закрытия столовых была организована попудная возвратная ссуда зерном. Эта помощь состояла в том, что крестьяне получали ежемесячно по одному пуду зерна (пшеницы или ржи) на человека. Трудоспособные мужчины не имели права на эту помощь; ссуда выдавалась только женщинам, детям и старикам. Дети, моложе одного года, получали по 0,5 пуда. Эту ссуду крестьяне получали с обязательством возврата ее. Безвозвратно ссуда выдавалась только старикам и убогим.
Здесь следует указать на то, что во всех тех местах Бузулукского уезда, где нам пришлось работать, нет ни одного завода, ни фабрики, ни кустарной промышленности, ни даже извоза, и, таким образом, взрослые мужчины, «работники» не могли иметь никаких заработков зимою и оставлены были безо всякой помощи. Итак, в каждой крестьянской семье далеко не каждый член ее получал ссуду. Выдавалась ссуда не в селе, а в уездном городе, куда надо было ехать за 2 - 3 пудами несколько десятков верст*. Благодаря ужасающему падежу скота, громадное большинство крестьян не имели возможности самостоятельно привезти себе хлеб. Лошади или пали, или были настолько слабы, что не могли дойти и десятка верст. Приходилось нанимать подводы у богатых мужиков. Денег не было и платили несколькими фунтами с каждого пуда. Привезенное в село зерно нужно было смолоть и за это уплатить также фунта два из того же пуда. Когда мука, наконец, попадала в крестьянскую избу, каждый пуд весил фунтов на 6 - 7 меньше. Итак, во-первых, не все члены крестьянской семьи получали ежемесячную зерновую ссуду и, во- вторых, в силу указанных обстоятельств каждый получать меньше предполагаемого пуда. При самом хорошем расчете и при очень плохом аппетите вся семья могла пробавляться полученным хлебом ни коим образом не больше 20 дней. Остальные десять дней месяца вся семья была обречена на полное голодание.
В эти 10 несчастных дней, которые в разных селах приходились на разные числа месяца, поднималось поголовное нищенство. Крестьяне села Ефимовки шли побираться в Васильевку и наоборот; шли из одной волости в другую в надежде, что там еще остался ссудный хлеб. В одну мелочную лавчонку в селе Покровке ежедневно заходили просить подаяния не менее 100 человек. Хозяин лавки быль в отчаянии: «Не подавать нельзя, потому народ дошел, а подавать всем - разорюсь», говорить он. В конце концов картина была такова. В течение двадцати дней месяца крестьяне кое-как питались, не умирали с голоду, хотя ели один только черный хлеб, и эта полная сухомятка не предотвращала болезней. (Мой амбулаторный журнал показывает за это время 75% гастритов и стоматитов). Остальные 10 дней месяца положение каждого крестьянского двора было прямо-таки отчаянное - есть было решительно нечего.
Отсюда совершенно ясно, какое значение могла иметь и имела частная помощь. Столовые давали горячую пищу и известный процента населения кормили беспрерывно. Семья в 10 человек, получавшая ежемесячно 6 пудов хлеба в виде ссуды и из наших столовых 4 порции, т.е. 4 бутылки горячего приварка и 6 фунтов печеного хлеба ежедневно, могла прилично существовать, не хворая от голода и сухоядения. Одни только наши столовые были бы недостаточной помощью, так как кормили не всех; одна казенная помощь была бы также безусловно недостаточна. Поэтому, когда земские начальники объявили, что намерены лишить ссуды всех, кто кормится в наших столовых («чтобы не давать двух подачек»), то мы протестовали против этой меры, как только могли, так как предвидели весь ужас, который из этого мог получиться. Земские начальники хотели лишить крестьян ссуды на основании какой-то определенной статьи, но, к счастью, никто в земстве не мог понять «истинного смысла» этой статьи, и все осталось по старому.
(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...)