Механизмы фальсификации и искажения памяти в англо-американской исторической публицистике (II)
Оригинал взят у sodaz_ot в 5.1. Механизмы фальсификации и искажения памяти в англо-американской исторической публицистике (II)
Советские солдаты в Берлине
В качестве примера тенденциозного и недобросовестного подхода в использовании исторических источников таким «заслуженным и авторитетным исследователем», каким позиционируется на Западе Энтони Бивор, приведем пример его «работы» с дневниковыми записями З.М. Аграненко.
Книга Бивора «Падение Берлина» (на западе её упорно называют «исследованием»), ставшая сенсацией в российском историческом сообществе и среди широких кругов читателей в начале 2000-х годов, принесла неожиданную всемирную, но несколько «особенную» известность «Дневнику», который вел в 1945 г. в Восточной Пруссии советский драматург и режиссер, а в то время офицер Красной Армии Захар Аграненко.
Ставший известным после войны, автор фильмов «Ленинградская симфония» (1957 г.) - о первом исполнении 7-й симфонии Д. Шостаковича в осажденном Ленинграде в 1942 г. и «Бессмертный гарнизон» - о защитниках Брестской крепости, член партии Захар Маркович Аграненко (Ерухимович) превратился для одних в пламенного обличителя «преступлений» Красной Армии, а для других - в очернителя образа советского солдата. Существуют ли реальные основания для восторгов одних и возмущения других?
Текст Э. Бивора снабжен громадным количеством цитат и ссылок. Описывая действия Красной Армии и поведение советских солдат в Восточной Пруссии и Померании, он многократно ссылается на этот дневник. В главе «Огонь, меч и “Ярость благородная”» - пять раз. Всего в книге 11 ссылок на дневник Аграненко, на других известных советских участников событий - 22 (записки Василия Гроссмана - 16 и воспоминания Льва Копелева «Хранить вечно» (23) - 6). Один из цитируемых Э. Бивором эпизодов в тексте оригинала найти не удалось, возможно произошло сильное искажение текста при переводе на английский.
Дословный перевод с английского на русский (или наоборот) почти невозможен. Можно говорить лишь о более или менее точной передаче смысла. Заметных смысловых искажений при прямом цитировании слов З. Аграненко в книге Э. Бивора нет, а их текстуальные несовпадения с оригинальным текстом «Дневника» стали результатом двойного перевода , сначала с русского на английский, а затем с английского на русский.
Вот один из самых цитируемых среди «обличителей» эпизодов книги: «Солдаты Красной Армии не верят в “индивидуальные отношения” с германскими женщинами, писал драматург Захар Аграненко в своём дневнике, когда он служил офицером морской пехоты в Восточной Пруссии. “Девять, десять, двенадцать человек одновременно - они насилуют их коллективно”. Позже он писал, как германские женщины в г. Эльбинг, в отчаянной попытке найти защиту, предложили себя советским морским пехотинцам».
Этот эпизод вероятно наиболее сильное и пафосное заявление Э. Бивора о поведении советских солдат. В российском издании книги он представлен в сильно смягченной форме: «Драматург Захар Аграненко, воевавший в Восточной Пруссии в составе подразделения морской пехоты, писал в своем дневнике, что советские солдаты не верили, будто немецкие женщины станут добровольно вступать с ними в индивидуальные интимные контакты. Поэтому красноармейцы насиловали их коллективно - на одну женщину по девять, десять, двенадцать человек. Позднее он рассказал о том, как немки сами стали предлагать себя морским пехотинцам, опасаясь за свою жизнь» (24). Встречаются и другие его интерпретации: «Я не верю в индивидуальные интимные отношения между солдатами и немками... Девять, десять... двенадцать человек одновременно, это имело характер групповых изнасилований...» (25) - пишет один из безымянных интернет-авторов. Можно сказать, этот эпизод оторвался от оригинального текста и начал самостоятельную жизнь в медийном пространстве, превратившись в сильнейшее обвинение наших солдат и в своего рода заклинание среди поклонников английского автора и встречается кажется в каждом тексте о советских «зверствах» в Германии.
Особую убедительность данному эпизоду придает наличие прямой цитаты из записок реального участника событий, человека, не только не замеченного среди диссидентов и критиков советской власти, как, например Л. Копелев, но глубоко инкорпорированного в советскую систему.
В данном фрагменте можно выделить три утверждения:
Первый - Захар Аграненко воевал в Восточной Пруссии в начале 1945 г. в качестве офицера морской пехоты.
Второй - советские солдаты группами повсеместно насиловали немецких женщин.
Третий - какие-то немки в г. Эльбинг, будучи в ужасе от происходящего и спасаясь от солдат, предпочли отдаться советским морским пехотинцам.
Рассмотрим их по порядку.
В представлении на награждение З.М. Ерухимовича орденом Красной Звезды от 14 октября 1944 г. говорится: «Ерухимович, Захар Маркович служит в Театре Краснознамённого Балтийского Флота в качестве зав. лит. частью с 1941 г. До этого находился в рядах народного ополчения, где принимал участие в боевых действиях под Ленинградом...» (26) В акте о награждении медалью «За победу над Германией» от 28 апреля 1945 г. в графе «должность» указано - «артист» (27). Очевидно, что Захар Аграненко никогда не служил в морской пехоте.
Мы не считаем, что имело место сознательное искажение его биографии. Конечно записки офицера морской пехоты выглядят весомее записок театрального работника, но скорее всего произошло недоразумение, вызванное неточностью перевода. В «Дневнике» автор нигде не упоминает о своих реальных служебных обязанностях. Он делал записи для себя, а не для будущих историков - интересные наблюдения, встречи, разговоры. Собственная должность к ним очевидно не относилась. В самом конце дневника есть запись неявно указывающая на цель поездки. На стр. 49 (всего в дневнике 52 стр.) автор пишет: «Теперь нужно делать пьесу», - но на нее легко не обратить внимание, не зная его реальной должности в вооруженных силах.
В одном месте, объясняя освобожденным из плена французам свою войсковую принадлежность (их удивила его форма), он говорит «моринен», что по-немецки означает «морской». Аграненко хотел сказать, а французского он не знал, что служит во флоте. Так как похожее слово есть и в английском языке (marine) и означает то же самое, переводчик вероятно по незнанию или небрежности оставил его как есть. Но по-английски, для точной передачи смысла, здесь следовало использовать существительное «navy» - «военно-морской флот» или прилагательное «naval» - «военно-морской», в крайнем случае «sailor» - «моряк», а слово «marine» (обычно во множественном числе «marines») обозначает в английском языке морскую пехоту (полное название «marine infantry»). Таким образом капитан административной службы Балтийского флота, «зав. лит. частью» театра превратился в «офицера морской пехоты».
Второй факт в оригинальном тексте дневника полностью выглядит так: «Немки боятся солдат и не боятся матросов. Солдаты - не признают “индивидуальных романов” с немками. Они их насилуют коллективно по 9-10-12 человек. Матросы - галантны...» (28)
Без этого противопоставления «солдат» и «матросов», как в оригинале, словосочетание «солдаты Красной Армии», как у Э. Бивора, воспринимается читателем, как синоним понятию «советские военнослужащие». Ну кому придет в голову задуматься: «Вот солдаты вели себя так, а как вели себя офицеры? А матросы? А летчики? и т.п.»
Человека можно считать свидетелем определенного события, если он непосредственно наблюдал его или был участником. Никаких признаков того, что Аграненко сам видел эти групповые изнасилования, в дневнике нет. У него было очень мало времени и компания, неподходящая для посещения сомнительных мест.
Эта запись сделана в момент первого посещения г. Эльбинг (совр. Эльблонг, Польша). Границу Германии делегация члена Военного совета Балтийского флота генерала-майора Вербицкого, в составе которой путешествовал Аграненко, пересекает 16 марта 1945 г. и направляется на юг, в г. Топиау, оттуда на север в г. Кранц, а утром 17-го - в г. Эльбинг (совр. Зеленоградск, Россия). Расстояние от Кранца до Эльбинга по шоссе через Кёнигсберг около 130 км, но в то время город и прилегающая территория ещё находились в руках неприятеля и ехать пришлось, объезжая его с востока и юга, всего не менее 250 км, то есть в Эльбинг они попадают не ранее второй половины того же дня, а уже 19 марта выезжают в Прейсиш-Штаргард (совр. Старогард-Гданьский, Польша). Также маловероятно, чтобы гости из штаба флота болтались в прифронтовой зоне без присмотра. При посещении, например, госпиталя для военнопленных их сопровождал «капитан из контрразведки фронта».
Не называет Аграненко и источник информации. Это первый и единственный в дневнике эпизод подобного рода. Мы полагаем, что он записан со слов какого-то матроса или матросов, хотевших подчеркнуть насколько матросы лучше солдат, и является таким образом не констатацией факта автором рукописи, а суждением его собеседника.
Что касается третьего факта, то вот как он выглядит в оригинальном тексте: «В Эльбинге появились “почитательницы” балтийцев. Матросы, не зная ни слова по немецки, а немки, не зная русского, великолепно объясняются жестами» (29). В этой фразе никак не угадываются «германские женщины... в отчаянной попытке найти защиту...»
И как подтверждение существования этих «индивидуальных романов» следующая запись: «Немка возвращает кольцо старшине 2‑й статьи Владимирову» (30).
Аграненко записывает не только рассказы собеседников, но и описывает собственные встречи с немками. Первая произошла уже в Тильзите - работавшие на расчистке завалов женщины охотно объяснили им как проехать в г. Топиау. Затем в Эльбинге: «...гуляем с немкой. Немке 30 лет. Она держит за руку семилетнюю дочку... просит нас зайти к ней, посидеть, выпить кофе. Отказываемся» (31). В другом случае разговор заходит о судьбе евреев в Германии, общий язык найти не удаётся, собеседники расстаются. В городе Лебе офицеры остановились в коттедже фрау, имя которой автор обозначил многоточием: «Вечер у фрау ... (пропуск автора). Она пьет за Советский Союз. Я не записываю всего. Всё то что произошло сегодня вечером грандиозно и это целая пьеса» (32). На обратном пути, вновь в Эльбинге, он записывает: «8 почтенных фрау возят на себе мебель в склады комендатуры. Мы с доктором беседуем с ними. Они весьма словоохотливы. У одной из фрау приколот подснежник к кофте...» (33) - никакого страха перед советскими офицерами, ни жалоб на поведение красноармейцев. Он, впрочем, упоминает одну (единственную в дневнике) жалобу немки: «К коменданту пришла с жалобой молодая немка. Один солдат пристал к ней. Она согласилась отдаться ему 1 раз. Солдат не удовлетворился одним разом и имел её ещё 2 раза. Немка возмущена тем, что солдат не сдержал слово» (34).
Вслед за Восточной, советские войска вступили в Западную Пруссию и Померанию. Э. Бивор дает яркое описание происходившего там: «Западная Пруссия и Померания возможно пострадали не так сильно, как Восточная Пруссия, но судьба гражданского населения была тем не менее ужасной. Их культура также уничтожалась, когда церкви и старинные здания исчезали в пламени.
Советский комендант Лауенбурга жаловался Аграненко, что “это было абсолютно невозможно остановить насилие”. Аграненко обнаружил, что солдаты Красной Армии не заморачиваются с официальными эвфемизмами для изнасилования такими как “насилие против местного населения” или “аморальность”. Они просто используют слово “еб‑ть”. Офицер казак сказал ему, что немецкие женщины “слишком гордые”. Ты должен их “оседлать”. Другие жаловались, что немецкие женщины выглядят как “ломовые лошади”. В Гловитце он заметил, что женщины “прикрываются детьми”. Советские солдаты в очередной раз демонстрировали совершенно поразительную смесь иррационального насилия, пьяной похоти и спонтанной любви к детям...» (35)
Информативная часть данного фрагмента, как мозаика собрана из пяти записей Аграненко. Рассмотрим их по порядку.
1. «Советский комендант Лауенбурга жаловался Аграненко, что “это было абсолютно невозможно остановить насилие”». В дневнике записано: «Комендант Лауэнберга жалуется, что никак нельзя прекратить насилия». Что такое Лауэнберг? Читаем в дневнике: «Жарко. Грязно. Госпиталь. Узел фронтовых дорог» (36). Город находился в тот момент в 35-40 км от линии фронта, шли бои за Данциг и Гдыню. Насилие кого над кем имеет ввиду комендант? Помимо советских войск, в городе и округе находилось и местное коренное население, немцы и поляки, последние имели к немцам много вопросов. Об их взаимоотношениях он позже записывает: «Старики, узнав, что Эльбинг отходит к Польше, собираются переселяться в Кёнигсберг. “Мы хотим быть под русскими, а не под поляками”» (37). Кроме того, в Пруссии и Померании находилось и перемещалось большое количество к тому моменту освобожденных военнопленных и лиц различных национальностей, угнанных на работы в Германию. Большинство из них не имело никаких симпатий к немцам, а также крыши над головой и средств к существованию, и никаких легальных способов их приобрести.
Слова коменданта в изложении Э. Бивора звучат, как описание ситуации в Померании в целом. А вот слова другого коменданта: «...завтра пускаем электростанцию. Работают мельница, консервный завод, молочный завод, ясли, рыбные промыслы...» (38) Это рассказал «капитан т. Сойнов» - комендант Штольпмюнде (совр. Устка, Польша), около 90 км на запад от Лауенбурга, и никаких жалоб на беспрерывное насилие. В тот же день, Аграненко записывает: «Ужинаем у коменданта. Налёт немецких бомбардировщиков... Горит элеватор. Сбили самолёт», т.е. советские войска проводили работы по восстановлению гражданской инфраструктуры, не дожидаясь полного окончания военных действий. А ранее, 19 марта, он записывает в Штаргарде: «...освобождён 6‑го марта, сегодня впервые дали свет», - через две недели после окончания боёв! 22 марта появляется запись о г. Рюгенвальд: «...взят войсками Осликовского. Цел. Порядок. Чистота». Конечно «порядок и чистота» не везде. Вот как выглядел г. Кольберг (совр. Колобжег, Польша): «Польская администрация. Трупы. Пожарища». - Это единственное в дневнике упоминание о пожарах. Есть и объяснение такому состоянию города: «Кольберг брали 2 раза. Сначала поляки - поляков выбил из города морской десант. Потом наши вместе с поляками» (39). Аграненко посетил 30 городов, он отмечает сильные разрушения (от 20 до 70%) в пяти из них, а семь называет совершенно целыми.
«Аграненко обнаружил, что солдаты Красной Армии не заморачиваются с официальными эвфемизмами для изнасилования таким как “насилие против местного населения” или “аморальность”. Они просто используют слово “еб...ть”».
Ничего подобного Аграненко не обнаружил, вот его запись: «Популярность слова “еб...ть”» (40). Для английского автора - это доказательство беспримерного сексуального насилия со стороны красноармейцев... Но это слово в нашей стране популярно и сегодня, почти в любом мужском коллективе и особенно в армии. Если бы оно каждый раз обозначало то, что думает Э. Бивор, мы по количеству населения давно бы обогнали Китай, а еще раньше нас обогнала бы Германия.
Аграненко по роду деятельности - драматург, а по роду службы - «зав. лит. частью» театра, не удивительно, что ему бросилось в глаза обилие неприличной лексики в войсках, в его среде она не могла быть обычной. Несколько странно, что это произвело такое сильное впечатление на бывшего полковника британских вооруженных сил господина Э. Бивора.
«Офицер казак сказал ему, что немецкие женщины “слишком гордые”. Ты должен их “оседлать”».
Вот полный текст этого эпизода в дневнике: «Адъютант коменданта Лебе 50 летний казак. “Попробовал 12 наций”. Лучшими считает: румынок и моравок. Немки “гордые”. “Не хотят работать”. Их помаленьку приходится “оседлать”» (41).
Это мнение о немках одного конкретного офицера, другие собеседники Аграненко ничего подобного не говорят, во-вторых, эти слова никак не доказывают, что он насильник, скорее, ловелас, и в-третьих, из чего следует, что сказанное имеет какое-то отношение к реальности? Те, кто служил в армии, даже в мирное время, припомнят немало таких рассказчиков.
«Другие жаловались, что немецкие женщины выглядят как “ломовые лошади”».
Это не «другие», это другой - сам капитан Ерухимович, он пишет: «Знакомлюсь с четырьмя немками похожими на ломовых лошадей» (42). За время поездки Аграненко познакомился со значительным количеством немок (более пятнадцати), и только в данном случае использовал такой эпитет для описания внешности. Э. Бивор представил мнение одного человека, о 4-х конкретных женщинах как мнение советских офицеров («другие жаловались...») о немках вообще.
«В Гловитце он заметил, что женщины “прикрываются детьми”». В контексте повествования Э. Бивора у читателя не остается сомнения, что прикрываются от насильников, но в тексте дневника этот эпизод находится вне всякого контекста, просто: «г. Гловиц. Цел. Похож на Лебе. Немки “прикрываются” детьми». От чего «прикрываются»? Гловиц - небольшой городок, есть не на всех картах, недалеко от балтийского побережья. Аграненко за время поездки больше нигде подобного явления не заметил.
Рассмотрев все эти эпизоды вне заданного Э. Бивором контекста, очевидно, что сделанный им вывод: «Советские солдаты в очередной раз демонстрировали совершенно поразительную смесь иррационального насилия, пьяной похоти и спонтанной любви к детям...», не имеет никакой доказательной базы в рукописи Аграненко.
Описывая советских солдат, Э. Бивор считает необходимым подчеркнуть низкий культурный уровень значительной части из них: «Многое было также поразительно новым для солдат, выросших в провинциях Советского Cоюза, особенно узбеков и туркменов из Центральной Азии. Они были очевидно ошеломлены увидев первый раз в жизни полые зубочистки: “Мы думали это соломинки для вина”, - сказал Аграненко один солдат» (43). Советские узбеки и туркмены, оказывается знали, что такое соломинки для вина, но, о ужас, никогда не видели полых зубочисток. Если бы уважаемый автор внимательно читал дневник, он бы заметил, что таким низким культурным уровнем обладал уроженец города Санкт-Петербурга, режиссер, автор нескольких пьес, свободно владеющий немецким языком капитан Захар Ерухимович. Вот его текст: «Завтракали в коттедже инженер‑майора. Зубочистки - которые мы приняли за соломинки для вина» (44). Всё! Никаких солдат из Средней Азии, никакого ошеломления. Просто курьёзный факт.
Солидаризируясь с «узбеками и туркменами», добавим, что нам тоже не знакомо данное приспособление («полые зубочистки»), не помогли и 15 лет жизни на Западе.
Неизвестно, почему образ советского солдата на велосипеде в Германии вызывает заметное неравнодушие английского автора. Может быть увиденный в детстве медведь на велосипеде в выступлении советского цирка? Во время Второй мировой войны велосипеды были очень популярным видом транспорта и использовались во многих армиях.
Вот как Э. Бивор интерпретирует один из фрагментов дневника: «Он [Аграненко] наблюдал солдат Красной Армии, пробующих научится ездить на награбленных велосипедах. Они опасно вихляли повсюду в этом месте. Командование фронта даже издало приказ, запрещающий им ездить на велосипедах по дорогам, поскольку многие из них были сбиты и погибли» (45). А вот что реально увидел Аграненко в Кольберге: «По вечерам красноармейцы учатся ездить на велосипедах - по асфальтным дорожкам площади магистратуры» (46). Центральная площадь города Колобжег (сегодняшнее название) в Померании на современной карте - это сквер с деревьями и «асфальтными» пешеходными дорожками, на открытке 1907 г. Keizerplatz Кольберга - тоже сквер, это типичное оформление центральных площадей в городах Германии. Красноармейцы спокойно учились кататься на велосипедах не рискуя попасть в аварию. В дневнике также не говорится что велосипедисты были «повсюду», а также об их происхождении.
Тема советских солдат, отбирающих у немцев часы, по популярности соперничает с темой изнасилований. Э. Бивор пишет: «В г. Лебе кавалеристами, которые захватили его, были разграблены все настенные и наручные часы, поэтому каждое утро бургомистр должен был ходить взад‑вперёд по улицам звонить в большой ручной колокольчик и кричать “На работу!”, чтоб разбудить городских жителей, мобилизованных на работы советскими властями».
Эпизод состоит из двух частей: курьезного факта - «бургомистр с колокольчиком» и его интерпретации - «кавалеристами... были разграблены все... часы» и сопровождается ссылкой на рукопись Аграненко, который таким образом становится свидетелем этого «разграбления». Но в дневнике зафиксирован лишь факт: «В Лебе - бургомистр собирает население на работы колокольчиком. Он ходит по улицам и кричит - “Нах арбайт!”» - без всякой интерпретации.
Часы в рукописи упоминаются единственный раз, с кукушкой, на стене кабинета одного из советских комендантов. Здесь мы могли бы посоревноваться с Э. Бивором и предложить прекрасную интерпретацию такого факта. Раз часов Аграненко нигде больше не видел - значит все их «разграбили» красноармейцы.
Насилие над местным населением стало возможным, по мнению Э. Бивора, в результате безразличного и даже одобрительного отношения к этому советского командования, он пишет: «После смерти Черняховского, маршал Василевский, бывший Начальник Генерального штаба, принял командование 3‑м Белорусским фронтом по сталинскому приказу. Представляется, что подход Василевского к проблеме дисциплины несколько отличался от подхода других командующих. Как следует из одного свидетельства, его начальник штаба докладывал ему о грабежах и порчи имущества. “Товарищ маршал, - сказал он, - солдаты ведут себя ужасно. Они ломают мебель, зеркала и посуду. Какие в этой связи будут ваши инструкции?” Василевский, возможно самый интеллигентный и воспитанный из всех советских командиров, задумался на несколько секунд. “Мне пох...й (I don’t give a fuck), - и в итоге сказал, - сейчас настало время для наших солдат устанавливать своё собственное правосудие”» (47).
Запись этого диалога он нашел у Аграненко, вот оригинальный текст: «Командующему 3‑м Белорусским фронтом маршалу Василевскому начальник штаба докладывает: Товарищ маршал, солдаты ведут себя плохо. Бьют мебель, зеркала, посуду... Какие будут указание на сей счет? Василевский помолчал, подумал - Х...й с ним! Пришел солдатский суд!» (48). О грабежах в тексте ничего не говорится, только о порче имущества. Сомнительно также, что Аганенко лично присутствовал при данном разговоре, о посещении штаба и свидании с маршалом он не упоминает, при этом делает подробные записи о менее значительных командирах, с которыми встречался, и даже о неудачной попытке доехать до командного пункта генерала-лейтенанта В.З. Романовского, командующего 19-й армии. Не называет он и того, кто об этом диалоге рассказал. Из текста невозможно установить был ли такой диалог реальным историческим фактом или просто одной из фронтовых легенд.
По мнению Э. Бивора, местное население на оккупированной территории страшно боялось, НКВД: «Вскоре после захвата Померании, капитан Аграненко, драматург всегда собирающий новый материал, путешествуя вокруг, делал заметки. Он заметил, что когда он делает записи в своем небольшом блокноте, люди смотрят на него испуганно, думая, что он должно быть член НКВД» (49). В дневнике эта история выглядит иначе: «Штриммер. Полька. 49 лет. бездетная. Муж - её, 56 лет - рабочий кирпичного завода. Чрезвычайно разговорчивая чета...
Муж - испугался моих записей:
- Зачем пан пишет?
- Я корреспондент!
Тогда он успокоился» (50).
Это единственный из около 20 собеседников Аграненко из числа местных жителей, испугавшийся его записей. Но получив ни к чему не обязывающий ответ, и он успокоился. О «страхе» немцев, но совершенно в ином контексте Аграненко упоминает один раз: «В общении с немцами разговаривать о политике не интересно. Полная капитуляция, страх, угодливость. Стандартные ответы» (51). Э. Бивор почему-то не включил эту фразу в свой нарратив.
Ведение дневников на фронте было запрещено и каралось очень строго. Очевидно, бояться НКВД стоило в данном случае самому Аграненко, но он нигде этот страх не демонстрирует. Если официальной целью поездки, как мы полагаем, был сбор материалов для написания пьесы, то ведение им записей было не преступлением, а выполнением служебных обязанностей.
В дневнике около 150 записей, они включают более 170 эпизодов. В своей книге Э. Бивор использовал 24, из них 8 - в нейтральном описательном контексте, то есть для негативного описания Красной Армии, из всего дневника он сумел отцедить лишь 16 эпизодов (15, если исключить не найденный нами), но и их для придания негативной коннотации, отсутствующей в оригинальном тексте пришлось основательно интерпретировать при пересказе или при прямом цитировании поместить в контекст, абсолютно противоположный контексту рукописи.
Выше говорилось о замеченных Аграненко усилиях советской армии по восстановлению гражданской инфраструктуры оккупированных районов, о спокойной, совершенно адекватной реакции местных жителей немцев и поляков на советских офицеров. Среди его собеседниц не оказалось ни одной с лицом выпачканной сажей или замаскированной под старуху. Случилось ему общаться и с немецкими военнопленными. После выхода немецкого сериала «Наши матери, наши отцы» (52) все «знают», что красноармейцы, захватив немецкий госпиталь, расстреливали раненых... а вот что увидел Аграненко всё в том же Эльбинге: «Убегая из города, немецкое командование бросило в подвал технического института своих раненых. С ними осталось 6 врачей во главе с начальником госпиталя майором‑врачом. Теперь над начальником немцем начальник майор м/с украинец... К приходу Красной Армии в Эльбинг - в подвале вповалку лежали мертвые, тяжело‑раненные, легко‑раненные, больные... обходим палаты. Чисто. Раненые в пижамах...» (53) Далее автор пересказывает несколько доброжелательных диалогов с немцами.
Таким образом, на сакраментальный вопрос «А был ли мальчик?», можно ответить отрицательно: «мальчик», или «мальчики», то есть факты массового насилия советских войск в отношении мирного населения в Пруссии и Померании в дневнике Захара Аграненко не обнаружены. Встречаются упоминания о некоторых безобразиях, в городе Кранц он записывает: «Курортный городок. Строительство пирса. Отель “Монополь”, битые зеркала... искромсанная физико‑терапевтическая литература» (54). Автор не сообщает, а из контекста установить невозможно, является ли данный акт вандализма «самодеятельностью» советских солдат или каких-то хулиганов из числа местных или перемещенных лиц.
Возникает закономерный вопрос, почему Энтони Бивор прикладывает серьёзные усилия для просеивания в поисках фактов совершенно бесполезной для его целей рукописи и значительной интерпретации её отдельных эпизодов? Если фактов много, почему просто не использовать другой, более адекватный для его целей источник?
Возможный ответ здесь, как мы подозреваем, состоит в том, что таких источников достаточной степени надёжности и авторитетности просто нет, а если использовать только доступные историкам реально подтвержденные факты, их количества просто не хватит для создания эпической картины вторжения «большевизированных монгольских и славянских орд» (55) в чистую и цивилизованную Европу.
__________________________________________________________________________
23. Копелев Л. Хранить вечно. М: Вся Москва, 1990. С. 687.
24. Бивор Э. Падение Берлина. 1945. М.: АСТ; Транзиткнига, 2004.
25. h.tp://waralbum.ru/bb/viewtopic.php?id=305 обращение 25.10.2015
26. Ерухимович Захар Маркович 1912 г.р. ЦАМО. Ф. 88. Оп. 20. Ед. хр. 3. № 50798443 [Электронный ресурс]: Подвиг народа. h.tp://podvignaroda.mil.ru/?#id=7644905&tab=navDetailManAward
27. Там же. № 1537392573 [Электронный ресурс]: Подвиг народа. h.tp://podvignaroda.mil. ru/?#id=1537392573&tab=navDetailDocument
28. Аграненко З. Дневник. РГАЛИ. Ф. 2217. Оп. 2. Ед. хр. 17. Л. 22.
29. Там же. С. 22.
30. Там же. С. 22.
31. Там же С. 15.
32. Там же С. 34.
33. Там же С. 47.
34. Там же С. 35.
35. Beevor A. The Fall of Berlin 1945. 2002. P. 122.
36. Аграненко З. Дневник. С. 45.
37. Там же. С. 47.
38. Там же. С. 43.
39. Там же. С. 42.
40. Там же. С. 45.
41. Там же. С. 39.
42. Там же. С. 39.
43. Beevor A. The Fall of Berlin 1945. P. 35.
44. Аграненко З. Дневник. С. 9.
45. Beevor A. The Fall of Berlin 1945. P. 124.
46. Аграненко З. Дневник. С. 24.
47. Beevor A. The Fall of Berlin 1945. P. 33.
48. Аграненко З. Дневник. C. 22.
49. Beevor A. The Fall of Berlin 1945. P. 33.
50. Аграненко З. Дневник. С. 24.
51. Там же. С. 35.
52. Unsere Mütter, unsere Väter. TeamWorx Produktion für Kino und Fernsehen, GmbH, Zweites Deutsches Fernsehen (ZDF), 2013.
53. Аграненко З. Дневник. С. 18
54. Там же. С. 7
55. Keeling R. Gruesome Harvest. The Costly Attempt to Exterminate The People of Germany. Chicago. Institute of American Economics. 1947. P. 51. «From the east came the Bolshevized Mongolian and Slavic hordes, repeatedly raping every captured woman and girl, contaminating them with venereal diseases and impregnating them with a future race of Russo German bastards».
5.1. Механизмы фальсификации и искажения памяти в англо-американской исторической публицистике и СМИ (I)
Советские солдаты в Берлине
В качестве примера тенденциозного и недобросовестного подхода в использовании исторических источников таким «заслуженным и авторитетным исследователем», каким позиционируется на Западе Энтони Бивор, приведем пример его «работы» с дневниковыми записями З.М. Аграненко.
Книга Бивора «Падение Берлина» (на западе её упорно называют «исследованием»), ставшая сенсацией в российском историческом сообществе и среди широких кругов читателей в начале 2000-х годов, принесла неожиданную всемирную, но несколько «особенную» известность «Дневнику», который вел в 1945 г. в Восточной Пруссии советский драматург и режиссер, а в то время офицер Красной Армии Захар Аграненко.
Ставший известным после войны, автор фильмов «Ленинградская симфония» (1957 г.) - о первом исполнении 7-й симфонии Д. Шостаковича в осажденном Ленинграде в 1942 г. и «Бессмертный гарнизон» - о защитниках Брестской крепости, член партии Захар Маркович Аграненко (Ерухимович) превратился для одних в пламенного обличителя «преступлений» Красной Армии, а для других - в очернителя образа советского солдата. Существуют ли реальные основания для восторгов одних и возмущения других?
Текст Э. Бивора снабжен громадным количеством цитат и ссылок. Описывая действия Красной Армии и поведение советских солдат в Восточной Пруссии и Померании, он многократно ссылается на этот дневник. В главе «Огонь, меч и “Ярость благородная”» - пять раз. Всего в книге 11 ссылок на дневник Аграненко, на других известных советских участников событий - 22 (записки Василия Гроссмана - 16 и воспоминания Льва Копелева «Хранить вечно» (23) - 6). Один из цитируемых Э. Бивором эпизодов в тексте оригинала найти не удалось, возможно произошло сильное искажение текста при переводе на английский.
Дословный перевод с английского на русский (или наоборот) почти невозможен. Можно говорить лишь о более или менее точной передаче смысла. Заметных смысловых искажений при прямом цитировании слов З. Аграненко в книге Э. Бивора нет, а их текстуальные несовпадения с оригинальным текстом «Дневника» стали результатом двойного перевода , сначала с русского на английский, а затем с английского на русский.
Вот один из самых цитируемых среди «обличителей» эпизодов книги: «Солдаты Красной Армии не верят в “индивидуальные отношения” с германскими женщинами, писал драматург Захар Аграненко в своём дневнике, когда он служил офицером морской пехоты в Восточной Пруссии. “Девять, десять, двенадцать человек одновременно - они насилуют их коллективно”. Позже он писал, как германские женщины в г. Эльбинг, в отчаянной попытке найти защиту, предложили себя советским морским пехотинцам».
Этот эпизод вероятно наиболее сильное и пафосное заявление Э. Бивора о поведении советских солдат. В российском издании книги он представлен в сильно смягченной форме: «Драматург Захар Аграненко, воевавший в Восточной Пруссии в составе подразделения морской пехоты, писал в своем дневнике, что советские солдаты не верили, будто немецкие женщины станут добровольно вступать с ними в индивидуальные интимные контакты. Поэтому красноармейцы насиловали их коллективно - на одну женщину по девять, десять, двенадцать человек. Позднее он рассказал о том, как немки сами стали предлагать себя морским пехотинцам, опасаясь за свою жизнь» (24). Встречаются и другие его интерпретации: «Я не верю в индивидуальные интимные отношения между солдатами и немками... Девять, десять... двенадцать человек одновременно, это имело характер групповых изнасилований...» (25) - пишет один из безымянных интернет-авторов. Можно сказать, этот эпизод оторвался от оригинального текста и начал самостоятельную жизнь в медийном пространстве, превратившись в сильнейшее обвинение наших солдат и в своего рода заклинание среди поклонников английского автора и встречается кажется в каждом тексте о советских «зверствах» в Германии.
Особую убедительность данному эпизоду придает наличие прямой цитаты из записок реального участника событий, человека, не только не замеченного среди диссидентов и критиков советской власти, как, например Л. Копелев, но глубоко инкорпорированного в советскую систему.
В данном фрагменте можно выделить три утверждения:
Первый - Захар Аграненко воевал в Восточной Пруссии в начале 1945 г. в качестве офицера морской пехоты.
Второй - советские солдаты группами повсеместно насиловали немецких женщин.
Третий - какие-то немки в г. Эльбинг, будучи в ужасе от происходящего и спасаясь от солдат, предпочли отдаться советским морским пехотинцам.
Рассмотрим их по порядку.
В представлении на награждение З.М. Ерухимовича орденом Красной Звезды от 14 октября 1944 г. говорится: «Ерухимович, Захар Маркович служит в Театре Краснознамённого Балтийского Флота в качестве зав. лит. частью с 1941 г. До этого находился в рядах народного ополчения, где принимал участие в боевых действиях под Ленинградом...» (26) В акте о награждении медалью «За победу над Германией» от 28 апреля 1945 г. в графе «должность» указано - «артист» (27). Очевидно, что Захар Аграненко никогда не служил в морской пехоте.
Мы не считаем, что имело место сознательное искажение его биографии. Конечно записки офицера морской пехоты выглядят весомее записок театрального работника, но скорее всего произошло недоразумение, вызванное неточностью перевода. В «Дневнике» автор нигде не упоминает о своих реальных служебных обязанностях. Он делал записи для себя, а не для будущих историков - интересные наблюдения, встречи, разговоры. Собственная должность к ним очевидно не относилась. В самом конце дневника есть запись неявно указывающая на цель поездки. На стр. 49 (всего в дневнике 52 стр.) автор пишет: «Теперь нужно делать пьесу», - но на нее легко не обратить внимание, не зная его реальной должности в вооруженных силах.
В одном месте, объясняя освобожденным из плена французам свою войсковую принадлежность (их удивила его форма), он говорит «моринен», что по-немецки означает «морской». Аграненко хотел сказать, а французского он не знал, что служит во флоте. Так как похожее слово есть и в английском языке (marine) и означает то же самое, переводчик вероятно по незнанию или небрежности оставил его как есть. Но по-английски, для точной передачи смысла, здесь следовало использовать существительное «navy» - «военно-морской флот» или прилагательное «naval» - «военно-морской», в крайнем случае «sailor» - «моряк», а слово «marine» (обычно во множественном числе «marines») обозначает в английском языке морскую пехоту (полное название «marine infantry»). Таким образом капитан административной службы Балтийского флота, «зав. лит. частью» театра превратился в «офицера морской пехоты».
Второй факт в оригинальном тексте дневника полностью выглядит так: «Немки боятся солдат и не боятся матросов. Солдаты - не признают “индивидуальных романов” с немками. Они их насилуют коллективно по 9-10-12 человек. Матросы - галантны...» (28)
Без этого противопоставления «солдат» и «матросов», как в оригинале, словосочетание «солдаты Красной Армии», как у Э. Бивора, воспринимается читателем, как синоним понятию «советские военнослужащие». Ну кому придет в голову задуматься: «Вот солдаты вели себя так, а как вели себя офицеры? А матросы? А летчики? и т.п.»
Человека можно считать свидетелем определенного события, если он непосредственно наблюдал его или был участником. Никаких признаков того, что Аграненко сам видел эти групповые изнасилования, в дневнике нет. У него было очень мало времени и компания, неподходящая для посещения сомнительных мест.
Эта запись сделана в момент первого посещения г. Эльбинг (совр. Эльблонг, Польша). Границу Германии делегация члена Военного совета Балтийского флота генерала-майора Вербицкого, в составе которой путешествовал Аграненко, пересекает 16 марта 1945 г. и направляется на юг, в г. Топиау, оттуда на север в г. Кранц, а утром 17-го - в г. Эльбинг (совр. Зеленоградск, Россия). Расстояние от Кранца до Эльбинга по шоссе через Кёнигсберг около 130 км, но в то время город и прилегающая территория ещё находились в руках неприятеля и ехать пришлось, объезжая его с востока и юга, всего не менее 250 км, то есть в Эльбинг они попадают не ранее второй половины того же дня, а уже 19 марта выезжают в Прейсиш-Штаргард (совр. Старогард-Гданьский, Польша). Также маловероятно, чтобы гости из штаба флота болтались в прифронтовой зоне без присмотра. При посещении, например, госпиталя для военнопленных их сопровождал «капитан из контрразведки фронта».
Не называет Аграненко и источник информации. Это первый и единственный в дневнике эпизод подобного рода. Мы полагаем, что он записан со слов какого-то матроса или матросов, хотевших подчеркнуть насколько матросы лучше солдат, и является таким образом не констатацией факта автором рукописи, а суждением его собеседника.
Что касается третьего факта, то вот как он выглядит в оригинальном тексте: «В Эльбинге появились “почитательницы” балтийцев. Матросы, не зная ни слова по немецки, а немки, не зная русского, великолепно объясняются жестами» (29). В этой фразе никак не угадываются «германские женщины... в отчаянной попытке найти защиту...»
И как подтверждение существования этих «индивидуальных романов» следующая запись: «Немка возвращает кольцо старшине 2‑й статьи Владимирову» (30).
Аграненко записывает не только рассказы собеседников, но и описывает собственные встречи с немками. Первая произошла уже в Тильзите - работавшие на расчистке завалов женщины охотно объяснили им как проехать в г. Топиау. Затем в Эльбинге: «...гуляем с немкой. Немке 30 лет. Она держит за руку семилетнюю дочку... просит нас зайти к ней, посидеть, выпить кофе. Отказываемся» (31). В другом случае разговор заходит о судьбе евреев в Германии, общий язык найти не удаётся, собеседники расстаются. В городе Лебе офицеры остановились в коттедже фрау, имя которой автор обозначил многоточием: «Вечер у фрау ... (пропуск автора). Она пьет за Советский Союз. Я не записываю всего. Всё то что произошло сегодня вечером грандиозно и это целая пьеса» (32). На обратном пути, вновь в Эльбинге, он записывает: «8 почтенных фрау возят на себе мебель в склады комендатуры. Мы с доктором беседуем с ними. Они весьма словоохотливы. У одной из фрау приколот подснежник к кофте...» (33) - никакого страха перед советскими офицерами, ни жалоб на поведение красноармейцев. Он, впрочем, упоминает одну (единственную в дневнике) жалобу немки: «К коменданту пришла с жалобой молодая немка. Один солдат пристал к ней. Она согласилась отдаться ему 1 раз. Солдат не удовлетворился одним разом и имел её ещё 2 раза. Немка возмущена тем, что солдат не сдержал слово» (34).
Вслед за Восточной, советские войска вступили в Западную Пруссию и Померанию. Э. Бивор дает яркое описание происходившего там: «Западная Пруссия и Померания возможно пострадали не так сильно, как Восточная Пруссия, но судьба гражданского населения была тем не менее ужасной. Их культура также уничтожалась, когда церкви и старинные здания исчезали в пламени.
Советский комендант Лауенбурга жаловался Аграненко, что “это было абсолютно невозможно остановить насилие”. Аграненко обнаружил, что солдаты Красной Армии не заморачиваются с официальными эвфемизмами для изнасилования такими как “насилие против местного населения” или “аморальность”. Они просто используют слово “еб‑ть”. Офицер казак сказал ему, что немецкие женщины “слишком гордые”. Ты должен их “оседлать”. Другие жаловались, что немецкие женщины выглядят как “ломовые лошади”. В Гловитце он заметил, что женщины “прикрываются детьми”. Советские солдаты в очередной раз демонстрировали совершенно поразительную смесь иррационального насилия, пьяной похоти и спонтанной любви к детям...» (35)
Информативная часть данного фрагмента, как мозаика собрана из пяти записей Аграненко. Рассмотрим их по порядку.
1. «Советский комендант Лауенбурга жаловался Аграненко, что “это было абсолютно невозможно остановить насилие”». В дневнике записано: «Комендант Лауэнберга жалуется, что никак нельзя прекратить насилия». Что такое Лауэнберг? Читаем в дневнике: «Жарко. Грязно. Госпиталь. Узел фронтовых дорог» (36). Город находился в тот момент в 35-40 км от линии фронта, шли бои за Данциг и Гдыню. Насилие кого над кем имеет ввиду комендант? Помимо советских войск, в городе и округе находилось и местное коренное население, немцы и поляки, последние имели к немцам много вопросов. Об их взаимоотношениях он позже записывает: «Старики, узнав, что Эльбинг отходит к Польше, собираются переселяться в Кёнигсберг. “Мы хотим быть под русскими, а не под поляками”» (37). Кроме того, в Пруссии и Померании находилось и перемещалось большое количество к тому моменту освобожденных военнопленных и лиц различных национальностей, угнанных на работы в Германию. Большинство из них не имело никаких симпатий к немцам, а также крыши над головой и средств к существованию, и никаких легальных способов их приобрести.
Слова коменданта в изложении Э. Бивора звучат, как описание ситуации в Померании в целом. А вот слова другого коменданта: «...завтра пускаем электростанцию. Работают мельница, консервный завод, молочный завод, ясли, рыбные промыслы...» (38) Это рассказал «капитан т. Сойнов» - комендант Штольпмюнде (совр. Устка, Польша), около 90 км на запад от Лауенбурга, и никаких жалоб на беспрерывное насилие. В тот же день, Аграненко записывает: «Ужинаем у коменданта. Налёт немецких бомбардировщиков... Горит элеватор. Сбили самолёт», т.е. советские войска проводили работы по восстановлению гражданской инфраструктуры, не дожидаясь полного окончания военных действий. А ранее, 19 марта, он записывает в Штаргарде: «...освобождён 6‑го марта, сегодня впервые дали свет», - через две недели после окончания боёв! 22 марта появляется запись о г. Рюгенвальд: «...взят войсками Осликовского. Цел. Порядок. Чистота». Конечно «порядок и чистота» не везде. Вот как выглядел г. Кольберг (совр. Колобжег, Польша): «Польская администрация. Трупы. Пожарища». - Это единственное в дневнике упоминание о пожарах. Есть и объяснение такому состоянию города: «Кольберг брали 2 раза. Сначала поляки - поляков выбил из города морской десант. Потом наши вместе с поляками» (39). Аграненко посетил 30 городов, он отмечает сильные разрушения (от 20 до 70%) в пяти из них, а семь называет совершенно целыми.
«Аграненко обнаружил, что солдаты Красной Армии не заморачиваются с официальными эвфемизмами для изнасилования таким как “насилие против местного населения” или “аморальность”. Они просто используют слово “еб...ть”».
Ничего подобного Аграненко не обнаружил, вот его запись: «Популярность слова “еб...ть”» (40). Для английского автора - это доказательство беспримерного сексуального насилия со стороны красноармейцев... Но это слово в нашей стране популярно и сегодня, почти в любом мужском коллективе и особенно в армии. Если бы оно каждый раз обозначало то, что думает Э. Бивор, мы по количеству населения давно бы обогнали Китай, а еще раньше нас обогнала бы Германия.
Аграненко по роду деятельности - драматург, а по роду службы - «зав. лит. частью» театра, не удивительно, что ему бросилось в глаза обилие неприличной лексики в войсках, в его среде она не могла быть обычной. Несколько странно, что это произвело такое сильное впечатление на бывшего полковника британских вооруженных сил господина Э. Бивора.
«Офицер казак сказал ему, что немецкие женщины “слишком гордые”. Ты должен их “оседлать”».
Вот полный текст этого эпизода в дневнике: «Адъютант коменданта Лебе 50 летний казак. “Попробовал 12 наций”. Лучшими считает: румынок и моравок. Немки “гордые”. “Не хотят работать”. Их помаленьку приходится “оседлать”» (41).
Это мнение о немках одного конкретного офицера, другие собеседники Аграненко ничего подобного не говорят, во-вторых, эти слова никак не доказывают, что он насильник, скорее, ловелас, и в-третьих, из чего следует, что сказанное имеет какое-то отношение к реальности? Те, кто служил в армии, даже в мирное время, припомнят немало таких рассказчиков.
«Другие жаловались, что немецкие женщины выглядят как “ломовые лошади”».
Это не «другие», это другой - сам капитан Ерухимович, он пишет: «Знакомлюсь с четырьмя немками похожими на ломовых лошадей» (42). За время поездки Аграненко познакомился со значительным количеством немок (более пятнадцати), и только в данном случае использовал такой эпитет для описания внешности. Э. Бивор представил мнение одного человека, о 4-х конкретных женщинах как мнение советских офицеров («другие жаловались...») о немках вообще.
«В Гловитце он заметил, что женщины “прикрываются детьми”». В контексте повествования Э. Бивора у читателя не остается сомнения, что прикрываются от насильников, но в тексте дневника этот эпизод находится вне всякого контекста, просто: «г. Гловиц. Цел. Похож на Лебе. Немки “прикрываются” детьми». От чего «прикрываются»? Гловиц - небольшой городок, есть не на всех картах, недалеко от балтийского побережья. Аграненко за время поездки больше нигде подобного явления не заметил.
Рассмотрев все эти эпизоды вне заданного Э. Бивором контекста, очевидно, что сделанный им вывод: «Советские солдаты в очередной раз демонстрировали совершенно поразительную смесь иррационального насилия, пьяной похоти и спонтанной любви к детям...», не имеет никакой доказательной базы в рукописи Аграненко.
Описывая советских солдат, Э. Бивор считает необходимым подчеркнуть низкий культурный уровень значительной части из них: «Многое было также поразительно новым для солдат, выросших в провинциях Советского Cоюза, особенно узбеков и туркменов из Центральной Азии. Они были очевидно ошеломлены увидев первый раз в жизни полые зубочистки: “Мы думали это соломинки для вина”, - сказал Аграненко один солдат» (43). Советские узбеки и туркмены, оказывается знали, что такое соломинки для вина, но, о ужас, никогда не видели полых зубочисток. Если бы уважаемый автор внимательно читал дневник, он бы заметил, что таким низким культурным уровнем обладал уроженец города Санкт-Петербурга, режиссер, автор нескольких пьес, свободно владеющий немецким языком капитан Захар Ерухимович. Вот его текст: «Завтракали в коттедже инженер‑майора. Зубочистки - которые мы приняли за соломинки для вина» (44). Всё! Никаких солдат из Средней Азии, никакого ошеломления. Просто курьёзный факт.
Солидаризируясь с «узбеками и туркменами», добавим, что нам тоже не знакомо данное приспособление («полые зубочистки»), не помогли и 15 лет жизни на Западе.
Неизвестно, почему образ советского солдата на велосипеде в Германии вызывает заметное неравнодушие английского автора. Может быть увиденный в детстве медведь на велосипеде в выступлении советского цирка? Во время Второй мировой войны велосипеды были очень популярным видом транспорта и использовались во многих армиях.
Вот как Э. Бивор интерпретирует один из фрагментов дневника: «Он [Аграненко] наблюдал солдат Красной Армии, пробующих научится ездить на награбленных велосипедах. Они опасно вихляли повсюду в этом месте. Командование фронта даже издало приказ, запрещающий им ездить на велосипедах по дорогам, поскольку многие из них были сбиты и погибли» (45). А вот что реально увидел Аграненко в Кольберге: «По вечерам красноармейцы учатся ездить на велосипедах - по асфальтным дорожкам площади магистратуры» (46). Центральная площадь города Колобжег (сегодняшнее название) в Померании на современной карте - это сквер с деревьями и «асфальтными» пешеходными дорожками, на открытке 1907 г. Keizerplatz Кольберга - тоже сквер, это типичное оформление центральных площадей в городах Германии. Красноармейцы спокойно учились кататься на велосипедах не рискуя попасть в аварию. В дневнике также не говорится что велосипедисты были «повсюду», а также об их происхождении.
Тема советских солдат, отбирающих у немцев часы, по популярности соперничает с темой изнасилований. Э. Бивор пишет: «В г. Лебе кавалеристами, которые захватили его, были разграблены все настенные и наручные часы, поэтому каждое утро бургомистр должен был ходить взад‑вперёд по улицам звонить в большой ручной колокольчик и кричать “На работу!”, чтоб разбудить городских жителей, мобилизованных на работы советскими властями».
Эпизод состоит из двух частей: курьезного факта - «бургомистр с колокольчиком» и его интерпретации - «кавалеристами... были разграблены все... часы» и сопровождается ссылкой на рукопись Аграненко, который таким образом становится свидетелем этого «разграбления». Но в дневнике зафиксирован лишь факт: «В Лебе - бургомистр собирает население на работы колокольчиком. Он ходит по улицам и кричит - “Нах арбайт!”» - без всякой интерпретации.
Часы в рукописи упоминаются единственный раз, с кукушкой, на стене кабинета одного из советских комендантов. Здесь мы могли бы посоревноваться с Э. Бивором и предложить прекрасную интерпретацию такого факта. Раз часов Аграненко нигде больше не видел - значит все их «разграбили» красноармейцы.
Насилие над местным населением стало возможным, по мнению Э. Бивора, в результате безразличного и даже одобрительного отношения к этому советского командования, он пишет: «После смерти Черняховского, маршал Василевский, бывший Начальник Генерального штаба, принял командование 3‑м Белорусским фронтом по сталинскому приказу. Представляется, что подход Василевского к проблеме дисциплины несколько отличался от подхода других командующих. Как следует из одного свидетельства, его начальник штаба докладывал ему о грабежах и порчи имущества. “Товарищ маршал, - сказал он, - солдаты ведут себя ужасно. Они ломают мебель, зеркала и посуду. Какие в этой связи будут ваши инструкции?” Василевский, возможно самый интеллигентный и воспитанный из всех советских командиров, задумался на несколько секунд. “Мне пох...й (I don’t give a fuck), - и в итоге сказал, - сейчас настало время для наших солдат устанавливать своё собственное правосудие”» (47).
Запись этого диалога он нашел у Аграненко, вот оригинальный текст: «Командующему 3‑м Белорусским фронтом маршалу Василевскому начальник штаба докладывает: Товарищ маршал, солдаты ведут себя плохо. Бьют мебель, зеркала, посуду... Какие будут указание на сей счет? Василевский помолчал, подумал - Х...й с ним! Пришел солдатский суд!» (48). О грабежах в тексте ничего не говорится, только о порче имущества. Сомнительно также, что Аганенко лично присутствовал при данном разговоре, о посещении штаба и свидании с маршалом он не упоминает, при этом делает подробные записи о менее значительных командирах, с которыми встречался, и даже о неудачной попытке доехать до командного пункта генерала-лейтенанта В.З. Романовского, командующего 19-й армии. Не называет он и того, кто об этом диалоге рассказал. Из текста невозможно установить был ли такой диалог реальным историческим фактом или просто одной из фронтовых легенд.
По мнению Э. Бивора, местное население на оккупированной территории страшно боялось, НКВД: «Вскоре после захвата Померании, капитан Аграненко, драматург всегда собирающий новый материал, путешествуя вокруг, делал заметки. Он заметил, что когда он делает записи в своем небольшом блокноте, люди смотрят на него испуганно, думая, что он должно быть член НКВД» (49). В дневнике эта история выглядит иначе: «Штриммер. Полька. 49 лет. бездетная. Муж - её, 56 лет - рабочий кирпичного завода. Чрезвычайно разговорчивая чета...
Муж - испугался моих записей:
- Зачем пан пишет?
- Я корреспондент!
Тогда он успокоился» (50).
Это единственный из около 20 собеседников Аграненко из числа местных жителей, испугавшийся его записей. Но получив ни к чему не обязывающий ответ, и он успокоился. О «страхе» немцев, но совершенно в ином контексте Аграненко упоминает один раз: «В общении с немцами разговаривать о политике не интересно. Полная капитуляция, страх, угодливость. Стандартные ответы» (51). Э. Бивор почему-то не включил эту фразу в свой нарратив.
Ведение дневников на фронте было запрещено и каралось очень строго. Очевидно, бояться НКВД стоило в данном случае самому Аграненко, но он нигде этот страх не демонстрирует. Если официальной целью поездки, как мы полагаем, был сбор материалов для написания пьесы, то ведение им записей было не преступлением, а выполнением служебных обязанностей.
В дневнике около 150 записей, они включают более 170 эпизодов. В своей книге Э. Бивор использовал 24, из них 8 - в нейтральном описательном контексте, то есть для негативного описания Красной Армии, из всего дневника он сумел отцедить лишь 16 эпизодов (15, если исключить не найденный нами), но и их для придания негативной коннотации, отсутствующей в оригинальном тексте пришлось основательно интерпретировать при пересказе или при прямом цитировании поместить в контекст, абсолютно противоположный контексту рукописи.
Выше говорилось о замеченных Аграненко усилиях советской армии по восстановлению гражданской инфраструктуры оккупированных районов, о спокойной, совершенно адекватной реакции местных жителей немцев и поляков на советских офицеров. Среди его собеседниц не оказалось ни одной с лицом выпачканной сажей или замаскированной под старуху. Случилось ему общаться и с немецкими военнопленными. После выхода немецкого сериала «Наши матери, наши отцы» (52) все «знают», что красноармейцы, захватив немецкий госпиталь, расстреливали раненых... а вот что увидел Аграненко всё в том же Эльбинге: «Убегая из города, немецкое командование бросило в подвал технического института своих раненых. С ними осталось 6 врачей во главе с начальником госпиталя майором‑врачом. Теперь над начальником немцем начальник майор м/с украинец... К приходу Красной Армии в Эльбинг - в подвале вповалку лежали мертвые, тяжело‑раненные, легко‑раненные, больные... обходим палаты. Чисто. Раненые в пижамах...» (53) Далее автор пересказывает несколько доброжелательных диалогов с немцами.
Таким образом, на сакраментальный вопрос «А был ли мальчик?», можно ответить отрицательно: «мальчик», или «мальчики», то есть факты массового насилия советских войск в отношении мирного населения в Пруссии и Померании в дневнике Захара Аграненко не обнаружены. Встречаются упоминания о некоторых безобразиях, в городе Кранц он записывает: «Курортный городок. Строительство пирса. Отель “Монополь”, битые зеркала... искромсанная физико‑терапевтическая литература» (54). Автор не сообщает, а из контекста установить невозможно, является ли данный акт вандализма «самодеятельностью» советских солдат или каких-то хулиганов из числа местных или перемещенных лиц.
Возникает закономерный вопрос, почему Энтони Бивор прикладывает серьёзные усилия для просеивания в поисках фактов совершенно бесполезной для его целей рукописи и значительной интерпретации её отдельных эпизодов? Если фактов много, почему просто не использовать другой, более адекватный для его целей источник?
Возможный ответ здесь, как мы подозреваем, состоит в том, что таких источников достаточной степени надёжности и авторитетности просто нет, а если использовать только доступные историкам реально подтвержденные факты, их количества просто не хватит для создания эпической картины вторжения «большевизированных монгольских и славянских орд» (55) в чистую и цивилизованную Европу.
__________________________________________________________________________
23. Копелев Л. Хранить вечно. М: Вся Москва, 1990. С. 687.
24. Бивор Э. Падение Берлина. 1945. М.: АСТ; Транзиткнига, 2004.
25. h.tp://waralbum.ru/bb/viewtopic.php?id=305 обращение 25.10.2015
26. Ерухимович Захар Маркович 1912 г.р. ЦАМО. Ф. 88. Оп. 20. Ед. хр. 3. № 50798443 [Электронный ресурс]: Подвиг народа. h.tp://podvignaroda.mil.ru/?#id=7644905&tab=navDetailManAward
27. Там же. № 1537392573 [Электронный ресурс]: Подвиг народа. h.tp://podvignaroda.mil. ru/?#id=1537392573&tab=navDetailDocument
28. Аграненко З. Дневник. РГАЛИ. Ф. 2217. Оп. 2. Ед. хр. 17. Л. 22.
29. Там же. С. 22.
30. Там же. С. 22.
31. Там же С. 15.
32. Там же С. 34.
33. Там же С. 47.
34. Там же С. 35.
35. Beevor A. The Fall of Berlin 1945. 2002. P. 122.
36. Аграненко З. Дневник. С. 45.
37. Там же. С. 47.
38. Там же. С. 43.
39. Там же. С. 42.
40. Там же. С. 45.
41. Там же. С. 39.
42. Там же. С. 39.
43. Beevor A. The Fall of Berlin 1945. P. 35.
44. Аграненко З. Дневник. С. 9.
45. Beevor A. The Fall of Berlin 1945. P. 124.
46. Аграненко З. Дневник. С. 24.
47. Beevor A. The Fall of Berlin 1945. P. 33.
48. Аграненко З. Дневник. C. 22.
49. Beevor A. The Fall of Berlin 1945. P. 33.
50. Аграненко З. Дневник. С. 24.
51. Там же. С. 35.
52. Unsere Mütter, unsere Väter. TeamWorx Produktion für Kino und Fernsehen, GmbH, Zweites Deutsches Fernsehen (ZDF), 2013.
53. Аграненко З. Дневник. С. 18
54. Там же. С. 7
55. Keeling R. Gruesome Harvest. The Costly Attempt to Exterminate The People of Germany. Chicago. Institute of American Economics. 1947. P. 51. «From the east came the Bolshevized Mongolian and Slavic hordes, repeatedly raping every captured woman and girl, contaminating them with venereal diseases and impregnating them with a future race of Russo German bastards».
5.1. Механизмы фальсификации и искажения памяти в англо-американской исторической публицистике и СМИ (I)