Ветер летел на морем, пел свои песни, время от времени подлетая то у самой луне, то наоборот, зарываюсь в чёрные пенящиеся волны, бросавшиеся от такого неприятного соседства на берег с утроеой злобой, и провожавшие ветер рёвом, даже когда он уже опять скрывался в вышине, устав от новой партии вечной борьбы с солёной водой. Мы стояли на песке пляжа, на удивление шумного в тот день из-за тысяч птиц, сидевших на нём рядом с нами, и из-за упоминавшихся уже рёвов и рыков моря, да и сами мы особо не старались вести себя тихо, потому что очень сложно было противится чарам окружающего нас грохота, и не влить в этот нестройный хор свои голоса, какими бы они ни были. Вдруг ветер отлетел так высоко к луне, как не отлетал он ещё никогда на нашей памяти, но как порой отлетел на памяти южновьетнамцев, рассказывавших нам об таком чуде, и говоривших также, что это признак появления возле него наших старых знакомых, ни раз встречавшихся нам в диких джунглях северного Вьетнама, а порой и в прекрасном Сайгоне. Монахи вышли на пляж, и, пройдя через плотные ряды птиц, задавив при этом нимало пернатых крикунов, не слишком юрко отбегавших от подошв мудрых людей, остановились перед нами, что скзать о том, что далеко отсюда находится прекрасный Остров, чьего названия даже они не знают, но который наверняка заинтересует нас. Он и заинтересовао, ибо многие месяцы сидения в тишине лагеря или пляжа поспособствовали росту нашей жажду до путешествий. Которую мы и начали удовлетворять в тот день, собрав нашу тущёнку, оружие, музыкальные инструменты и прочие вещи, без которых мы, умудрённые столькими походами, походов себе уже не мыслили.