ПРОСТО ДЕНЬ - ОДИН И ТОТ ЖЕ.
КАРИНА МУКОСЕЕВА
"Сородичи" были созданы, чтобы не забывать стариков. А если мне уже 78 лет и я перенесла два инфаркта, - я куда отношусь? Меня уже нужно забывать или можно вспоминать? Конечно, можно попросить выступить с данным рассказом внучку. Но она на съёмках, на Кавказе. Конечно, они слышали о Шпаликове. Но не факт, что им очень интересно. Гена решил уйти из жизни так давно - 1 ноября 1974 года. Разрешите мне самой вспомнить один наш общий день.
Костя Осин, кинорежиссёр, с которым мы в начале 60-х годов учились в одной группе режиссерского факультета ВГИКа и дружим всю жизнь, приехал ко мне на дачу с подарком: замечательно изданной книгой Геннадия Шпаликова " Я жил как жил". Оказалось, что Юлик Файт, друг Гены, естественно , не без помощи Наума Клеймана! - собрал целый толстенький том, где стихи, проза, драматургия дневники, письма, фотографии представляют нам Шпаликова как живого. Я листала, читала, вспоминала нашу жизнь и вдруг наткнулась на такое.
Москва, лето, жара. Абсолютно безденежный Шпаликов собрался сдать книги в букинистический на улице Калинина. Собрал целый чемодан: десять томов Шолохова, Хемингуэй, Достоевский, два тома Пришвина, Эрих Мария Ремарк, про которого смешно написал, что украл его ради блага хозяина, который так погрузился в "Трех товарищей", что стал пить, бродить в тумане, и ему не хватало только гоночной машины, а его девушке - туберкулёза. И вот, идёт Гена дальше, там рядом Суворовский бульвар, и останавливается у стендов, на которых вывешивали для прохожих всю прессу, и читает "Правду" . А там написано "Смерть Хемингуэя". Якобы писатель случайно выстрелил в себя, когда чистил ружьё. И Гена поверил.: "Идиотская история". И потом записал, чтоб не забыть, что это было 2 июля 1961 года. Ведь он был военным человеком и знал, что в принципе такое случается. Но тут же встретил какого-то знакомого, который звал его "выпить за старика". И Генке стало противно, он отделался от того человека, и тут пошёл дождь, началась гроза, люди прятались в подъезды, по тротуарам текла вода и шла девушка босая, с босоножками в руках.
Я успела заскочить в свой подъезд перед самой грозой.Дело в том, что я жила на этом самом Суворовском бульваре, в его начале - рядом с Домом журналистов, первый подъезд от них, пятый этаж. Дом 8, квартира 14. И в это самое утро я бегала в аптеку на Метростроевской за лекарством для мамы. Почему не в свою обычную на Арбате? Наверное, она открывалась только с 10-ти. И вот я с лекарством тороплюсь обратно по Гоголевскому бульвару , а по ступенькам слева на бульвар стремительно поднимается Паша Финн, со сценарного факультета ВГИКа. "Привет. Ты что здесь делаешь? " "Я тут живу." "Это я тут живу!" "Я на Суворовском". "Ты знаешь, что Хемингуэй умер?" "Врёшь!" Машинально двинулись рядом к Арбатской площади. Он маленького роста, я - верста коломенская. Он вообще-то очень задиристый, а тут что-то не в себе. Глянула, правда что ли? Эти старшекурсники, эта отчаянная компания, Финн, Шпаликов, Княжинский, Тарковский, ведь выдумают, соврут... "Правда. Я по радио слышал." "Ужас какой," - я не хотела верить.
Мы шли с Пашей и говорили в основном о том, что вдруг ошибка, может, не до смерти, он ведь не только писатель, а такой сильный мужик - прорвётся, неужели правда, жизнь опустела. Дошли до длинного противного Гоголя, прежде его не было, вокруг четыре бронзовых подфонарных льва, старых, от сидячего памятника. "Ты здесь в детстве играл?" "Да". "Я тоже (И после войны, эвакуации приходила. А когда в школе была, то видела, как одного Гоголя перетаскивали, другого на его место ставили. Советский идиотизм. Сослали грустного, задумчиво сидящего в кресле писателя в садик напротив нас, за Суворовским бульваром. Тем летом я два дня лежала пузом на подоконнике и с пятого этажа смотрела, как заливали асфальтом большую вечную лужу и как усаживали любимого с детства Гоголя. Прямо как родственник он был. Ближе всех. До Пушкина дальше. Из всех окон смотрели. А жителям коммуналок в двух боковых флигелях бывшей усадьбы вообще было то ещё развлечение - ежедневно теперь пялиться на бронзового острослова посреди их двора).
Издалека загремел гром. Мы заторопились и разбежались. Я побежала левой стороной Арбатской площади, пересекла переулок, потом Арбат, мимо угла ресторана "Прага", где ещё недавно располагалась наша Некрасовская библиотека, пересекла выход к площади улицы Воровского, "знакомой до боли", - потому что её начинало, тоже по левой стороне, полукруглое здание моей, 91-ой школы, потом пересекла один проезд своего бульвара, прошла мимо булочной, подняла глаза на толстые круглые часы, под которыми все встречались, пересекла второй проезд, помчалась по правой стороне бульвара к своему дому, третьему от Арбатской площади. В это время Геннадий Шпаликов в конце моего бульвара, напротив кинотеатра Повторного фильма, дочитывал в "Правде" сообщение о смерти знаменитого американского писателя Эрнеста Хемингуэя. А его друг, Павел Финн, пошёл по правой стороне Арбатской площади к метро. Эх, не знал он, что именно в это время Генку зовут выпить, но он не хочет как все, наоборот, принимает стоическое , писательское решение - не сдавать в букинистический свою книжку Хемингуэя. Остальные сдал и уже днем напился со сторонними хорошими ребятами. Милый, хороший, незлобивый человек. И такой талантливый!
Так закрутился этот день. Прошло 52 года! Больше полувека. Я прочла в подаренной книге записи о нелепой смерти "Хэма", как его звали, говорят, друзья, а мы относились к нему с великим почтением, с пиететом, потому что он открыл иную, свободную, возможность писать. Конечно, многие хотели бы его присвоить, заграбастать. Например, когда Евтушенко опубликовал стихи о том, что где-то заграницей, в каком-то кафе встретил Хемингуэя, такие люди орали возмущенно, что надо пойти, набить Женьке морду, потому что как это он встретил, ведь врёт, сукин сын!
Теперь этот день в жаркой, солнечной и дождливой Москве , 2 июля 1961 года, восстановленный из небытия почти поминутно, стоит перед моими глазами совершенно отдельно как какой-нибудь хрустальный кубок. Жалко, что мы с Пашей не добежали до Гены, ведь совсем близко было. Через несколько лет уже моя маленькая дочка играла на Гоголевском бульваре с бронзовыми львами.
(с)