ДЫМ ОТ ЕГО СИГАРЕТЫ...
Кроме общеизвестного распространённого типа людей (см. фельетон Тэффи "Дураки"), что не меняется тысячелетиями, есть ещё один - гораздо более опасный тип. Назовём его "Флюгер Активный Катастрофически" (ФАК). Сохраняя все черты типа первого (см. фельетон Тэффи "Дураки"), ФАК особо опасен тем, что завтра будет яростно кидаться камнями в того, за кого не менее убеждённо хотел погибнуть вчера. Всё дело в настройке его, ФАКа, незамысловатого простенького общественного бессознательного. ФАКи размножились чуть позже типа первого, а в век поголовной доступности коммуникаций просто таки устрашающе мутировали, выработав резистентность к логике и к здравому смыслу, в какой дозировке и формах введения ФАКам последние не назначай. Именно они, ФАКи, и составляют большую часть биомассы... Простите, кажется я транслирую сюда роман "Кафедра А&Г". Нет-нет, есть, конечно, те, кто холодны и разумны, как их не подогревай и не дури... А это, кажется, уже "Стена". Не буду ничего из рукописного. Я тут из напечатанного "Приёмного покоя" приведу (нежным и чувствительным не стоит, кусок "злой", что те коренья). Просто так. Без идей и прокламаций. Просто вспоминая прототипы и желая им и всем бывшим коллегам ясного разума, горячего сердца и чистых рук. А чекисты не по роду деятельности, но по призванию - это всего лишь пена дней. Жаль только, что как эту пену не сдувай - новый день приносит новую пену. И каждую новую пену обильно колонизируют ФАКи. Ну так, никто и не обещал, что микробиология - это легко...
...- Плодоразрушающая, Евгений Иванович? Открывать набор?
- Да, Людмила Николаевна. Надеюсь, инструменты не заржавели. Звоните анестезиологу, пусть спускаются. Я выйду в приёмное. Вы подходите через пару минут. - Ответственный дежурный врач, заведующий обсервационным отделением Евгений Иванович Иванов встал, и отправился в сторону дверей родильного зала.
- Жень, тебе кофе на крылечко вынести? - Спросила вдогонку старшая акушерка смены, она же - главная акушерка отделения обсервации. Какая, к чертям собачьим, субординация ближе к пяти, под утро, когда вам привозят запущенное поперечное положение с выпадением ручки.
- Выноси.
- С коньяком?
- Да, немного.
В приемном покое светил неяркий свет. Испуганная новенькая акушерка сидела за столом. На стуле напротив неё молодой мужчина судорожно всхлипывал, уткнув лицо в сжатые кулаки.
- Вы муж Маргариты Вересовой? - Нарочито жестким «официальным» тоном уточнил вошедший Евгений Иванович. Собственно, больше тут никого и не было, но мужика надо было привести в себя. - Я ответственный дежурный врач.
- Да! - Парень подскочил.
- Я - ответственный дежурный врач. Евгений Иванович Иванов. Ответственный - значит, принимающий ответственные решения. Курите? - Чуть мягче спросил Женя.
- Да. А можно? - Трясущимися руками тот достал из кармана пачку сигарет.
- Можно. Пойдёмте на крыльцо. Я тоже курю, хотя это и вредно.
- Доктор, что с ней?
- Вас как зовут?
- Алексей. Что с ней?!
- С ней, Алексей, роды. И роды эти были на дому, чтобы она и вы тут не лепетали персоналу о том, что только-только вот так сразу получилось. У вашей жены нет обменной карты и ни в женской консультации, ни у какого-либо другого врача вы не наблюдались во время беременности.
- Мы ходили на курсы… - Евгений Иванович прервал его жестом.
- В мою задачу никоим образом не входит прочтение лекций взрослому, успешному и цивилизованному, судя по одежде, зажигалке, марке обуви, сигарет и автомобиля, мужчине. В мою задачу входит спасение жизни, а по возможности - и репродуктивного здоровья вашей жены, Маргариты Вересовой.
- А ребёнок? - Алексей Вересов судорожно затянулся. Речь, тон и, главное, спокойная уверенность врача структурировали ментальные процессы, но тот хаос, что вихрем сметал сейчас его душу, унять было сложно.
- Ребёнок… плод мёртв. И, судя по всему, уже давно. Воды, с правдивых, наконец-то, слов вашей жены, - извините, я вынужден был на неё некоторым образом надавить, всего лишь сказав, что с ней будет, если она не перестанет врать, - отошли уже тридцать часов назад.
- Боже! Мы так хотели этого ребёнка! Она два года ходила по врачам, лечилась. Потом, наконец, забеременела, и у неё снесло крышу. Я был против, верите? Я был против!!! Но она напрочь рассудка лишилась. Какие-то подружки затащили её в эту секту. Возлюби ребёнка своего, помолись Вселенской Матери. Она являлась оттуда такая спокойная, что я подумал: «Ладно! Чем бы дитя не тешилось…» - Он снова начал всхлипывать. - А потом началось. Рожая в больнице, прерываешь какую-то там связь, не говоря уже о том, что дома нет инфекции. Они были так убедительны, так ласковы, так… харизматичны, что даже я проникся.
- Да, мозги они промывать умеют. Но вам это непростительнее, чем Маргарите. Вы-то не беременный были. Так что от меня индульгенций не ждите. У меня просто нет нотариально заверенного права их продавать.
- Боже, что я наделал?!!
- Бог вам не ответит. Алексей! Возьмите себя в руки. Не буду же я взрослого мужчину хлестать по щекам. Этого ребёнка уже не будет. И я должен получить ваше разрешение на проведение плодоразрушающей операции. Ваша жена не совсем адекватна. Для освидетельствования прямо сейчас я ей психиатра не найду. Чем быстрее все будет закончено, тем больше шансов на удачный исход. Я, конечно, заручусь и её подписью, но нужна ещё и ваша, как самого близкого родственника, для гарантии. Простите, но я вынужден максимально обезопасить себя, коллег и администрацию. Потому что с лечебными и особенно родовспомогательными учреждениями в последнее время судятся куда чаще и охотнее, чем со всякими сектантами, аферистами и прочими «духовными» людьми. Де юре аспекты - неотъемлемая земная часть моей работы.
- Да. Перед уходом эта тварь сказала, что если обратимся в суд, то пойдём, как соучастники, а не пострадавшие.
- Оставьте подробности для юриста. И, кстати, действительно было бы хорошо к нему обратиться. Вам это уже не поможет, в данной конкретной ситуации, но других легковерных может оградить от беды. Мы, врачи, бессильны что-либо сделать. Сосредоточьтесь, Алексей. Позже, если захотите, мы поговорим. А сейчас мне нужна от вас подписанная бумага об информированном согласии на плодоразрушающую, - он намеренно акцентировал, - операцию.
- Да-да, конечно. Я все подпишу. А ей не будет больно?
- Больнее, чем было, ей уже не будет никогда.
- А почему плодо?… Боже, как это ужасно звучит. Что это такое вообще? Нельзя её разрезать и вынуть его, ребёнка. Может, он ещё жив. Вдруг, вы ошиблись?
- К моему огромному сожалению, Алексей, мы не ошиблись. Плод мертв. Этот, очевидный для всего лишь стетоскопа факт, подтвержден целым рядом инструментальных, аппаратных и лабораторных исследований. Все они запротоколированы в истории. Извлечь его путем операции кесарева сечения невозможно. Вернее возможно, но тогда уже с удалением матки. Безводный период в тридцать часов означает инфицирование и риск акушерского сепсиса. Особенно при проникновении инфицированных субстанций в брюшную полость, которого при полостной операции не избежать, даже если идти внебрюшинным доступом, что в такой ситуации крайне сложно и ненадежно. Матку в этом случае придется удалить. А если я правильно понял, то беременность и роды у вашей жены первые и детей нет. Акушерский же сепсис означает, кроме всего прочего, ДВС - синдром. Внутрисосудистое свертывание крови с массовым образованием тромбов, которые проникают в мозг, в сердечные камеры, в паренхиматозные внутренние органы - в печень, в селезенку, в почки. Что с высочайшей долей вероятности означает неизбежную смерть. В настоящий момент ваша жена начинает, говоря грубо и наглядно, гнить заживо. Пока заживо. Потому что внутри неё труп. И труп этот уже начал разлагаться. И никакие жертвоприношения никаким богам не изменят этого обстоятельства. Только наши руки. Считайте, что боги для того и создали наши руки, чтобы вас спасать. «Я посылал за тобой три лодки…» Старый анекдот. Да…- Пробурчал последние слова себе под нос Женька. - Извините. Промедление превратит в труп и вашу, пока ещё живую, жену. Плодоразрушающая операция - это ряд манипуляций с целью расчленения мертвого тела, потому что извлечь его целиком из вашей жены не представляется возможным. Не по частям - только с маткой. Я достаточно ясно излагаю, простите за жестокость? Я хочу, чтобы до вас дошло - если мы срочно не выполним то, что должны - ваша жена умрет. А мы не выполним это без вашего информированного добровольного согласия. И я, в отличие от «друзей», что помогли вашей жене, Маргарите Вересовой, прийти в такое состояние, не могу, задув свечи, собрать вещи и уйти в никуда.
- Да, доктор. Хорошо. Что надо подписывать? А это страшно? Вот это вот… плодо… разрушающая.
- Разве что для врача, Алексей.
- И уж точно не страшнее глупости! Эх, не на ту пяту ярлык первого греха повесили! - На пороге появилась Люда с двумя чашками кофе в руках, намеренно громко захлопнув дверь в прием ногой.
- Людмила Николаевна! - Укоризненно посмотрел на неё Женька. - Алексей, зайдите в приемное, акушерка покажет вам, что и где подписать. И возьмите себя в руки. Вы мне нужны действующим мужчиной, а не хнычущей размазней. После операции мы вам вынесем список необходимых лекарств, так что, пожалуйста, спиртным себя тоже раньше времени не оглушайте.
- А что мне сейчас делать? Я же с ума сойду!
- Молитесь, если умеете. «Отче наш» знаете?
- И Бог услышит и поможет? - Горько усмехнулся Алексей. - Зачем ему молиться, если он допустил такое?
- Он ничего такого не допускал и со слухом у него всё отлично, поверьте. Молитва нужна вам. Это всего лишь определенный ритм, что изгонит вашу теперешнюю бесноватость, и нормализует токи крови и прочих жидкостей организма. Кто-то танцует, а кто-то жует пейот. Молитва - не самая худшая разновидность душевного «фитнеса». Особенно, когда надо не разогнаться, а напротив, притормозить. Остановиться. Убить демона. В него очень сложно попасть, хаотично передвигаясь и рассыпая в пространство трассирующие на малейший шорох и сполохи огня. Надо сосредоточиться. Не знаете молитв, читайте стихи. Считайте спички, наконец.
Вересов вряд ли слышал слова, что говорил ему этот широкоплечий в зелёном, как его там? Иванов. Разве запомнишь такую фамилию надолго? Это не фамилия, это - анекдот. Он не слышал, хотя и слушал. И удивительным образом успокоился.
- Где вы сказали надо подписать? - Врач показал рукой на дверь приемного покоя. Парень решительно потянул её на себя, и вошёл...
- Зильберман не прошёл для тебя даром, ни в каких смыслах. - Уважительно сказала Людка.
- Он ни для кого из тех, кто хоть на мгновение соприкоснулся с ним в этой, временно изгнанной из рая, жизни, не прошёл даром. В моем случае, ещё и синхронно лёг на природные склонности, не будем именовать их громким словом «предназначение». Это ведь не тётка Анна, а он, Пётр, отвёл меня за руку в приемную комиссию медицинского института, чтобы я не стал вечно заблудшим странником в непролазных словесных чащах. Отвёл в тот самый момент, когда наложил на мою буйную голову ложки акушерских щипцов, замкнул замок, и стал совершать тракции. Пётр Александрович был профессионалом из Божественной команды «Альфа» - архангелом. А мы кто? Никто из нас не может сказать, что он не знает Бога. «Познай самого себя», вот ведь… Хорош свистеть и курить, пошли работать.
- Всё равно, убивала бы таких, как эти на дому, в стогу, в канаве рожающие идиоты! Зла не хватает!
- Людка, ну, уж ты-то! Мне самому хочется дать этому мужику под дых, а потом ещё поплясать на бездыханном теле и, увешать все фонари вокруг роддома трупами собственноручно удавленных «духовных акушерок». Я столько сил потратил на… эманацию собственной дикости, что я тебя прошу, не воскрешай моих демонов из бессмертного небытия. «Заплаты глаз, души изъян на всех предметах. И дьявол ненавистью пьян перед рассветом» , - как я когда-то написал для моей обожаемой жены, когда она очередной раз пылала жаждой крови. Кровь кровью не смывается. Кровь смывается иными растворами. Дезинфицирующими. И, заляпавшиеся, должны просто отмыться. Запятнавшиеся - покаяться. Мы, Людмила Николаевна, просто выполняем свою работу. В любое время. Даже в самое тонкое. Мы - ассенизаторы, сторожа, наблюдатели, группа поддержки. Но не судьи и не палачи.
- Да. Согласна. - Люда вздохнула, и погрустнела. С минуту они оба молча курили.
- Женька, ты ведь никогда не делал плодоразрушающих.
- Не делал. Один раз видел, как Петя делал. Причём именно декапитацию. И он мне дал выполнить самый психологически сложный этап. Технически это не так уж и трудно. А хирургического опыта у меня достаточно.
- Ага, психологически несложная для роботов операция.
- Это просто утилизация останков, Людмила Николаевна.
- Ты сейчас меня или себя уговариваешь, Евгений Иванович.
- Я констатирую факт. Ладно, пошли.
- Елена Николаевна с ума не сойдёт?
- Я ей не звонил. Что она сделает? Она на конгрессе FIGO в Южной Америке. Ну, покричит через океан в сотовое пространство. Да и не хочу я лишний раз её тревожить. Она и так баба нервная и ей сейчас ох как непросто и безо всего этого. Когда начмед вернётся, эта Вересова уже выпишется, я надеюсь. Ментов вызвали?
- Вызвали, Жень, как ты и просил. Только я не пойму зачем.
- Затем. На синюю морду фасона «упала с лестницы» принято вызывать, а на такое - нет?
- Да они приедут и все нервы нам вымотают. Тебе, в первую очередь.
- Ничего. У меня нервы крепче стальных канатов. Если что - принесу извинения в лучшем виде. Менты - тоже люди. Ласку любят. Чем большим количеством бумаг мы запасемся, тем надёжнее защищён наш зад. Придет в себя эта Маргарита да и подаст на нас в суд, мол, живого ребёнка на куски искромсали. А у нас, кроме историй родов и перинаталки, протокол милицейский: «поступила тогда-то потому-то». Вызови дежурного врача и бутылку коньяка получше у меня в кабинете разыщи в шкафу.
- Да они любой бутылкой не побрезгуют.
- Сказал, возьми получше. Не обеднею. Всё, пошли. Дежурному объясни, что если менты приедут, а я ещё в родзале буду, пусть предложит им кофе-чай и мужика этого, Алексея Вересова нежно опросить в ординаторской. Не допросить, а опросить. Пусть его переоденут. Милиция пусть так идёт, подотрем после. Люда, интерны вменяемые на дежурстве есть?
- Есть какие-то, откуда я знаю, вменяемые они или нет?
- Парни?
- Есть двое.
- Пусть их позовут. Такое они вряд ли где-то увидят. А поскольку «домашние роды» и прочая на всю голову «духовность» становится все моднее, то, боюсь, им придётся овладеть навыком этой операции. Как мне в такие моменты не хватает Зильбермана! Да и вообще мне его очень не хватает. Мы привыкли к тому, что придёт могущественный Петр Александрович и всё разрешится по мановению его рук и вибрациями его души.
- Нам всем его не хватает, Евгений Иванович. Но тебя он выучил этому великому искусству.
- Да я, как акушер, мизинца его не стою
- Не этому. Не акушерству. Хотя и ему тоже. Он научил тебя разрешать проблемы. И покою.
- Ситуации…
- Что?
- Ситуации, а не проблемы. Смешно. Покою. Приемному покою. Принимаешь это всё в себя, и понимаешь - поздняк метаться. Надо успокоиться. И успокоить. Звать-то больше некого. Ни срочно в родзал, ни о вечном поговорить. Ты один в поле, Аника - воин. Ладно, Людка. Пошли уже мыться.
Евгений Иванович тщательно намылил руки, смыл, ещё раз намылил, ладно, изящным кошачьим движением расправил на плечах хирургический халат, поданный санитаркой, надел перчатки.
- Табурет! - И рахмановка, и табурет были уже совсем другими. Функциональными, модерновыми. Выбитыми Ситниковой из каких-то фондов, грантов и просто благодарных толстосумов. - Интерны, становитесь справа, только свет не загораживайте и в обморок падайте назад куда подальше.
- Да мы, Евгений Иванович, весь институт работали!
- Был тут у нас такой. Тоже весь институт работал. А наложение акушерских щипцов воочию увидал - и сполз по стеночке, прикрыв глазоньки. - Женька хмыкнул в маску. - Интерны осуждающе зафыркали, мол, они то уж не кисейные барышни.
- Не кисейные? Шелковые барышни? Ну что, Сергей Алексеевич? - Он поднял голову на анестезиолога.
- Можно работать, Евгений Иванович.
- Спасибо, Серёжа. Ну, доктора, что я сейчас должен сделать?
- Плодоразрушающую операцию? - Неуверенно промямлил один из интернов спустя МХАТовскую паузу, во время которой Евгений Иванович произвел ещё одно внутреннее акушерское исследование, перебросился парой негромких слов со старшей смены, что стояла рядом в хирургическом халате, маске и стерильных перчатках и обработал наружные половые органы и влагалище дезраствором и ввел зеркала.
- Что это? - Спросил он, показав им какую-то белесую кожаную плеть. - Интерны сделали сосредоточенные лица, заглянули и ни черта, признаться не поняли.
- ???
- Ручка плода. Запущенное поперечное положение, господа, с выпадением ручки. Результат работы «духовных акушеров» не то из «Люльки» не то из «Ляльки», даже знать не хочу. А вам бы не мешало знать, что следует делать в таких ситуациях.
- Так! Отошли подальше! - Безапелляционно прикрикнула на них Людмила Николаевна. Не из-за санэпидрежима и не потому, что они загораживали свет. А потому что они не знали! НЕ ЗНАЛИ!!! Не знали даже теоретического алгоритма. - Евгений Иванович, когда был интерном, наизусть учебники и руководства излагал! - Гордо сказала она.
- Ладно вам, Людмила Николаевна. Моей заслуги в этом нет. А ребята будут читать, куда они денутся. Если хотят этим заниматься. Просто смотрите пока и слушайте. Я буду рассказывать. Чтобы выполнить плодоразрушающую операцию декапитации должны быть соблюдены следующие условия. Первое: полное или почти полное раскрытие маточного зева и тут оно есть. Второе: отсутствие плодного пузыря - тридцать часов безводному периоду, так что пузыря нет, оболочки разведены, а вот риск инфицирования есть - поэтому на полостную операцию не идём, чтобы сохранить матку, а органосохраняющая в подобных случаях невозможна. Третье: достижимость шеи плода для исследующей руки - сейчас узнаем. - Он извлек зеркала и ввел во влагалище сперва два пальца левой руки. - я левша, - пояснил для интернов, - но в акушерстве априори не существует левшей и правшей - задержавшиеся и успешные становятся амбидекстрами, только если ситуация позволяет - действуй той, что удобна. Четвертое: отсутствие абсолютного сужения таза, при котором плод невозможно извлечь и после декапитации - тут такого не наблюдается, нормальный женский таз безо всяких сужений и костных экзостозов.
Людмила Николаевна захватила выпавшую из влагалища ручку мертвого плода, и оттянула ее вниз. В это же время Евгений Иванович ввел всю руку в родовые пути.
- Шея плода достижима. Теперь мы должны ввести и разместить декапитационный крючок Брауна . Выполнить собственно декапитацию и, наконец, извлечь расчлененный плод.
Один из интернов вдруг сказал:
- Что-то тут жарко. - И стремительно выбежал из родзала в коридор, даже не закрыв за собой двери. Послышались характерные для регургитации желудочного содержимого звуки. Санитарка, презрительно крикнув ему вдогонку:
- Холодной водой умойся и не жри в следующий раз перед дежурством! - тихо прикрыла двери.
Происходящее после было оставшемуся зрителю непонятно. Хотя Евгений Иванович перечислил все этапы операции:
- Сперва надо вывихнуть шейные позвонки, затем рассечь мягкие ткани, после чего - извлечь туловище, а после - захватить, и удалить головку.
Вторая акушерка подала Евгению Ивановичу длинный, устрашающего вида, крючок - видимо тот самый, Брауна, - и он ввел его туда же, вслед за рукой.
- По руке, интерн, вводим, по руке. Тактильная чувствительность в акушерстве, да и в медицине вообще, одна из самых важных. Акушер видит не глазами. Акушер видит руками. - Старшая акушерка, отпустив ручку плода, зачем-то схватила в горсть, - как показалось неопытному парню, - низ живота женщины , а руки хирурга, плавно и неспешно покружив, извлекли из лона женщины ощутимый неприятный хруст. После чего доктор подтянул к себе нечто, похожее на мацерированную, как если бы после долгого пребывания в воде схватиться за шершавую поверхность, кожу и стал это валикообразное нечто рассекать длинными ножницами с закругленными краями. Спустя пару минут ножницы и крючок вернулись на инструментальный столик. Ассистирующая акушерка пошевелилась.
- Люда, я сам. Фиксируй, пожалуйста, головку пока ещё. - Евгений Иванович, потягивая за ручку, извлек из родовых путей женщины… обезглавленное младенческое тело - тот самый мацерированный валик с неуместно-трогательными отёчно-белесоватыми ручками и ножками. Как заведующий обсервационным отделением извлекал двузубыми щипцами отделенную от тела головку, интерн уже не видел. Он обмяк и, грузно сполз под стеночку в спасительный обморок.
- И ты знаешь, Жень, я могу его понять! - Вздохнув, сказал анестезиолог. - У меня у самого тут ЧСС участилось, а АД упало.
- Главное, чтобы у пациентки нормальное. Люда, я сейчас ручное сделаю, а ты родовые пути осмотришь, хорошо?
- Хорошо, Евгений Иванович.
- Сергей Алексеевич, друг мой, не жидитесь* на наркоз. С вами достойно рассчитаются, да и с меня бонус - лучшая водка в этом паскуднейшем из миров - контрабандный «Аквавит». Осмотр, ушивание шейки пусть тоже в полной отключке. Выводите, когда уже всё будет закончено. Всё, до последнего стежка, катетеризации и обработки. Это - он кивнул в лоток, - на гистологию естественно. С грамотно написанной, со всеми анамнестическими деталями для патанатома, а не сикось-накось, как обычно, сопроводиловкой, Наташа. - Обратился он ко второй акушерке. Некоторое время он сосредоточенно изучал истерзанные ткани изнутри. Извлёк послед. Осмотрел.
- Хороший малыш был. Жаль. Теперь никак не назовешь. Что там эти апологеты «естественных» родов говорят? Мать не хотела, не любила, потому и умер? С чего они решили, что знают хоть что-нибудь о промысле Божьем. Был бы тут Зильберман, он бы обязательно сказал, что-нибудь вроде «Бог с тобой, когда ты - с Ним» и всем бы стало спокойно, и все бы поняли… вспомнили, что смерти нет, а только вечная жизнь. А теперь его самого нет. И у меня такое чувство, что я расчленил сам себя. А ведь «чувство» - неправильное слово. Правильное слово - «знание». Всего десять лет назад я стоял по правую руку от Петра Александровича в этом самом родзале и думал: «Это не может быть правдой. Нельзя рождаться несколько раз в сутки. Нельзя умирать при каждой удобной возможности. Нельзя шутить на краю бездны и рассказывать анекдоты, падая в пропасть…» И, что я могу к этому добавить спустя вечность? Что я теперь ещё извлекаю младенческие трупы по кускам из живых женских тел?
Он встал, с ожесточенным треском сорвал с себя перчатки и швырнул их в таз, что стоял на полу. Людмила Николаевна ногой отодвинула табурет и встала на его место.
- Матка сократилась? - Обратился он к ней после того, как санитарка помогла ему снять халат.
- Сократилась.
- Не кровит?
- Не кровит.
- Гемодинамика, Сергей Алексеевич?
- Стабильная. Вместо сердца пламенный мотор. Артериальное давление в норме.
- Вот и всё, что я могу к этому добавить, проведя под этими сводами десятилетие. Ну, кроме того, что слово «своды» вызывает у меня теперь ни небесные, ни архитектурные, ни литературные, а исключительно женские анатомические ассоциации. Нет во мне того прямого ощущения непрерывного потока, что было в моем учителе. Нет во мне Машкиного дара предвидения. Баба жива и то хлеб. Будем надеяться, что всё хорошо закончится. Антибиотики ввели?
- Лошадиную дозу, Евгений Иванович. - Заверил его анестезиолог.
- Антикоагулянты?
- Жень, обижаешь.
- Плазму прокапайте сразу после. Дежурный заказал. Лаборантку вызовите cito , пусть тут, при вас, Сергей Алексеевич, кровь по стеклу палочкой размазывает. А начнет возмущаться - сразу ко мне на аудиенцию направляйте. Я ей вставлю. Гонор на его законное место - у параши. И в интенсивную Маргариту эту, а не на этаж, надеюсь, поняли?
- Всё, Жень, вали пока отсюда. Покури, выпей грамм пятьдесят. А то ты мне Бойцова напоминаешь. Я закончу, и направление на гистологию сама напишу. Не волнуйтесь, Евгений Иванович.
- Спасибо, Люда. Всем спасибо. Эй, интерн, очухался? Иди, подыши воздухом. Чуть позже напишем историю, протокол операции и распишем положенную антибактериальную, инфузионную и прочую терапию.
- Евгений Иванович, там милиция приехала, вас просят. - В двери родзала просунула голову акушерка из приёмного.
- Сейчас приду. Слушай, Людка, Серый, вы меня извините… Десять лет, а как вчера, да? - Он устало улыбнулся.
- О да, античный бог с русской фамилией Иванов и татарской харей, что пришел, увидел и это самое саму Машку Полякову! И все обалдели! А потом вообще всех сделал. Пока, на короткой дистанции. - Заржал необидчивый Потапов.
- Идиоты! - Беззлобно сказала Людмила Николаевна Лось.
- Ну что там?
- На девять небольшой разрыв шейки. А потом шелковой штопкой займусь. Эти ваши невменяемые Зильбермановские разрезы в обе стороны…
- Людка, хочешь, сам ушью, а?
- Иди уже отсюда, поворчать нельзя!
- Евгений Иванович, а зачем вы так эпизиотомию делаете? - вдруг спросил окончательно пришедший в себя интерн.
- Чтобы целее было.
- Так же наоборот - рана больше.
- Вся наша жизнь наоборот, дорогой врач-интерн. Жизнь - парадоксальная штука. Хочешь, чтобы было целее? Режь наотмашь. Хочешь быть здоровым? Каждый день ощущай мышечную боль. Хочешь любить? Проникнись равнодушием. Хочешь жить? Прими смерть. Хочешь что-то приобрести? Потеряй всё.
- А можно мне ушить разрыв шейки матки? - Спросил интерн, решивший, что Иванов не от мира сего.
- Ты для этого пока недостаточно целостен. Просто смотри. Собирай детали и учись видеть во тьме.
......................................
...На кухне Некопаев в фартуке колдовал над плитой, напевая себе под нос любимого БГ:
- Так продолжалось триста лет - огонь, вода и всё такое…
- Привет, дорогой! - Они пожали друг другу руки. - Только средние века и не кончались, как видишь.
- Слушайте, убейте меня, я не понимаю, как они идут на такое, а?! Привет, Жень. - Раздался прямо над ухом Людкин голос.
- Господи, напугала! Откуда ты взялась так внезапно? Привет ещё раз, а то что-то давно не виделись. Часа три уже.
- Из туалета. Ты что, не успел по мне соскучиться?
- Успел, успел. Чего ты не понимаешь и, за что тебя надо убить?
- Почему эти куры рожают дома?
- Как почему? - Наигранно удивился Женька, - потому что дома стены не кишат ужасными инфекциями. Ещё почему? Потому что дома нет врача-убийцы, который рыщет в поисках жертвы, сверкая глазами и щелкая клыками, с зажатым в кулаке шприцом, полным окситоцина…
- Шприцом Жане , - вставил Виталик, помешивая шурпу.
- Спасибо, коллега за важное уточнение! Полным окситоцина шприцом Жане, мечтая вонзить его в беззащитную плоть, дабы убить невинного младенчика внутриутробно и разорвать вдребезги - пополам главный женский орган.
- Вовсе не мозг! - Виталик подул в ложку и с удовольствием прихлюпнул. - Вкусно! Хочешь попробовать?
- Подожди! Я отвечаю Людмиле Николаевне… разорвать матку на части. - Но мгновение Женька погрустнел и, сказал совсем иным тоном. - Только в прошлом месяце одна за одной две дебилки поступили с разрывом после родов на дому. У одной из них «духовная акушерка» ещё и послед шесть часов ждала. До полного и окончательного ущемления. А потом, как водится, смоталась. Муж бабу в родильный дом приволок. Да ещё и с криками, с матами-перематами. Этот Вересов вчерашний - просто тишайший интеллигентнейший образчик. Отчего-то именно папашки, мужья этих дамочек самые тронутые на теме семейных родов. Будто их кто в родзал не пускает. Хоть собаку уже приводи… И, да! - Он вернулся к первоначальному саркастично-театральному тону, - Дома, под кустом, в луже и в канаве, не рвется связь с космосом, и я до сих пор не могу понять, отчего же эта связь должна прерваться в условиях, где тебе не дадут покалечиться, покалечить, а то и убить ребёнка и самой умереть. И вообще, это всё естественно и назад, как говорится, к природе, братья и сёстры! Наши бабки в поле рожали, динозавры в мезозое яйца несли безо всякой помощи, и куколка превращается в бабочку без внутривенной инвазии! Да будет свет! Бог дал, Бог взял! А ещё они любят поговорить о родах в Голландии, в Америке и Канаде, забывая об особенностях русского национального здравоохранения, русских национальных дорог и…
-… русских национальных дураков. Вот-вот, я о том же. Естественники грёбаные! Они ж не думают, кто там этих бабок в поле под стогами считал? Сколько их померло, идиоты. И мужья эти. Интеллигентные, блять. Чего ж машину на телегу не сменят, не начнут картошку своими руками сажать, не отключат электричество и, не начнут сальные свечи ваять и слюдяные окошки в избушки лубяные вставлять, а? А помощь медицинскую им, сукам, не Бог дал?!
- Людка, что ты от меня хочешь, а? - Вдруг совсем устало спросил Женька. - Я не могу свои мозги вставить. Всё, что я могу, так однажды привести такого Вересова посмотреть на операцию по расчленению трупа его ребёнка и извлечения по кускам из тела его же жены. Или того идиота, что случился полгода назад, надо было взять с собой в операционную, чтобы он увидел, как его жена истекает кровью и умирает - не у него, - а у меня на глазах, под моими руками. Да только, боюсь, не себя в преступной глупости, а меня - в намеренной жестокости они после такого «спектакля» обвинят. И в суд подадут. За ущерб моральный и физический. Не хочу, всё! Не хочу! И вообще, зачем человеку вид на день субботний, чтобы о работе говорить что ли?! - Раздался звонок.
- О! - Сказал Женька. - Это Нечипоренки. Открывайте, встречайте, накрывайте, а я в душ побежал, пока не началось.
Он долго стоял то под горячей, то под прохладной водой. Маня занесла ему в душ чашку кофе и бокал коньяка. Когда он вышел освеженный, смывший с себя больницу, бодрый и готовый к общению с друзьями, о чём бы вы думали они говорили?..
- Помните, в первой Машкиной книге было что-то вроде того, мол, дерьмовая у нас работа, но она того стоит, потому что смотришь на эту суку в тот самый момент, и понимаешь, что она Бог. - О, Евгений Иванович, привет! Как я по вам соскучилась! - Дурашливо завопила Светка, пока Женька жал руку Вадиму. - Ну, ты-то помнишь, как там? - Он притворно покорно вздохнул и процитировал:
- Редкая эпизодическая бессоница воняет хлоргексидином, пиздятиной, дрыснёй, блевотиной, меконием, бактерицидной лампой, околоплодными водами, хреновым растворимым кофиЁм, промозглым курением. Звучит шарканьем, оханьем, воплями: "Ой, мамочки!", металлическим стуком и рыками: "Вы позвонили в детское, вашу мать?!!!", "Звоните наверх, разворачиваемся!" Редкая эпизодическая бессоница отбрасывает назад, где не было место нормальной жизни. Туда, где посреди беспросветной изматывающей жопы были изредкие вспышки вселенских откровений. На рахмановке даже последняя тварь на мгновение становится божеством. Так это звучало в книге у Е. Иванова. - Вздохнул Женька. Опять с бабами о работе? - Светка сделала вид, что не услышала последнюю фразу.
- Вот! Ну, то есть так, как ты, дорогой Евгений Иванович, я не воспроизведу, у меня нет этих самых, что твоя тётка правильно называет, способностей, и как Машка не напишу, но как же это точно, а? Скажите?!
Все «сказательно» покивали головами...
© Татьяна Соломатина, "Приёмный покой", АСТ, 2009
От автора добавлю, что никакие бумажки, подписанные пациенткой или её роднёй, не являются гарантией того, что на вас не подадут в суд. В романе это, конечно, хорошо, да и в жизни не помешает, но никого не защитит. Врача - от расплаты по своим или по чужим счетам. Пациента - от последствий для собственного здоровья, а то и жизни. И никого из нас - от ФАКов.
Вчера я подписала договор на сборник фельетонов и рассказов. Я долго думала, делать его или нет - минуты две, как водится. Потому что такой вот роман "Приёмный покой". Куда более сильная "Большая собака". Но, с другой стороны - уже есть "Акушер-Ха!", так почему бы и не сборник? Где я вроде смеюсь, но... Долго лечилась, обняв: а) полное собрание сочинений так называемой "южнорусской литературной школы"; б) приложив к голове сборник, где собраны фельетоны и рассказы Тэффи, Зощенко, Аверченко, Саши Чёрного, Романова, Дона Аминадо, Хармса и... Разные-разные сильные-сильные писатели, любившие жизнь, людей и друг друга. Смешные, остроумные, грустные, масштабные... Оказавшиеся по разные стороны. Стороны чего?... Для меня важнее, что в них было всё. А не только заданная тема/серия. Человеку бывает весело, а бывает, что и не совсем. Человек иногда серьёзен, а иногда - смешлив до глупости. Два взрослых дяди в дорогих костюмах могу истерически вопить: "А-а-блакА! Белагривые лаша-а-атки!", а могут и миллионные контракты подписывать. Человеки - они разные. А писатель он что, не человек? Может, как раз человекам и нужен такой писатель - живой, разный, а не плоский (или искусственно уплощённый маркетингом). Ну, это я увлеклась. Я сейчас о другом.
О том, что жаль. Жаль, что хвост виляет собакой. А информационными ветрами управляют ФАКи. Хорошо, что в жизни всё ещё несколько иначе - дождь идёт, огонь горит, врачи лечат, собаки виляют хвостами, а флюгер подчиняется ветру.
А у меня опять-снова "припадок выпадения" Кажется, что-то бОльшее "БС" (понятия не имею, как можно больше "БС". Написав "БС", я полагала, что пора, как Сэлинджер - с концами...). Хотя я думала, что некоторое время внутри, в солнечном сплетении, будет пусто и я буду заниматься ментальными построениями договорных рукописей. Хуй! И слава Богу...
* К слову - в рукописи так и было - "не жидитесь". Ну, в смысле не жЫдитесь. Но не то из политкорректности не то из чего, дважды переправлено было на "не жАдитесь". Дважды - в смысле после того, как я отменила правку. Но это детали, не имеющие отношения к. :)
...- Плодоразрушающая, Евгений Иванович? Открывать набор?
- Да, Людмила Николаевна. Надеюсь, инструменты не заржавели. Звоните анестезиологу, пусть спускаются. Я выйду в приёмное. Вы подходите через пару минут. - Ответственный дежурный врач, заведующий обсервационным отделением Евгений Иванович Иванов встал, и отправился в сторону дверей родильного зала.
- Жень, тебе кофе на крылечко вынести? - Спросила вдогонку старшая акушерка смены, она же - главная акушерка отделения обсервации. Какая, к чертям собачьим, субординация ближе к пяти, под утро, когда вам привозят запущенное поперечное положение с выпадением ручки.
- Выноси.
- С коньяком?
- Да, немного.
В приемном покое светил неяркий свет. Испуганная новенькая акушерка сидела за столом. На стуле напротив неё молодой мужчина судорожно всхлипывал, уткнув лицо в сжатые кулаки.
- Вы муж Маргариты Вересовой? - Нарочито жестким «официальным» тоном уточнил вошедший Евгений Иванович. Собственно, больше тут никого и не было, но мужика надо было привести в себя. - Я ответственный дежурный врач.
- Да! - Парень подскочил.
- Я - ответственный дежурный врач. Евгений Иванович Иванов. Ответственный - значит, принимающий ответственные решения. Курите? - Чуть мягче спросил Женя.
- Да. А можно? - Трясущимися руками тот достал из кармана пачку сигарет.
- Можно. Пойдёмте на крыльцо. Я тоже курю, хотя это и вредно.
- Доктор, что с ней?
- Вас как зовут?
- Алексей. Что с ней?!
- С ней, Алексей, роды. И роды эти были на дому, чтобы она и вы тут не лепетали персоналу о том, что только-только вот так сразу получилось. У вашей жены нет обменной карты и ни в женской консультации, ни у какого-либо другого врача вы не наблюдались во время беременности.
- Мы ходили на курсы… - Евгений Иванович прервал его жестом.
- В мою задачу никоим образом не входит прочтение лекций взрослому, успешному и цивилизованному, судя по одежде, зажигалке, марке обуви, сигарет и автомобиля, мужчине. В мою задачу входит спасение жизни, а по возможности - и репродуктивного здоровья вашей жены, Маргариты Вересовой.
- А ребёнок? - Алексей Вересов судорожно затянулся. Речь, тон и, главное, спокойная уверенность врача структурировали ментальные процессы, но тот хаос, что вихрем сметал сейчас его душу, унять было сложно.
- Ребёнок… плод мёртв. И, судя по всему, уже давно. Воды, с правдивых, наконец-то, слов вашей жены, - извините, я вынужден был на неё некоторым образом надавить, всего лишь сказав, что с ней будет, если она не перестанет врать, - отошли уже тридцать часов назад.
- Боже! Мы так хотели этого ребёнка! Она два года ходила по врачам, лечилась. Потом, наконец, забеременела, и у неё снесло крышу. Я был против, верите? Я был против!!! Но она напрочь рассудка лишилась. Какие-то подружки затащили её в эту секту. Возлюби ребёнка своего, помолись Вселенской Матери. Она являлась оттуда такая спокойная, что я подумал: «Ладно! Чем бы дитя не тешилось…» - Он снова начал всхлипывать. - А потом началось. Рожая в больнице, прерываешь какую-то там связь, не говоря уже о том, что дома нет инфекции. Они были так убедительны, так ласковы, так… харизматичны, что даже я проникся.
- Да, мозги они промывать умеют. Но вам это непростительнее, чем Маргарите. Вы-то не беременный были. Так что от меня индульгенций не ждите. У меня просто нет нотариально заверенного права их продавать.
- Боже, что я наделал?!!
- Бог вам не ответит. Алексей! Возьмите себя в руки. Не буду же я взрослого мужчину хлестать по щекам. Этого ребёнка уже не будет. И я должен получить ваше разрешение на проведение плодоразрушающей операции. Ваша жена не совсем адекватна. Для освидетельствования прямо сейчас я ей психиатра не найду. Чем быстрее все будет закончено, тем больше шансов на удачный исход. Я, конечно, заручусь и её подписью, но нужна ещё и ваша, как самого близкого родственника, для гарантии. Простите, но я вынужден максимально обезопасить себя, коллег и администрацию. Потому что с лечебными и особенно родовспомогательными учреждениями в последнее время судятся куда чаще и охотнее, чем со всякими сектантами, аферистами и прочими «духовными» людьми. Де юре аспекты - неотъемлемая земная часть моей работы.
- Да. Перед уходом эта тварь сказала, что если обратимся в суд, то пойдём, как соучастники, а не пострадавшие.
- Оставьте подробности для юриста. И, кстати, действительно было бы хорошо к нему обратиться. Вам это уже не поможет, в данной конкретной ситуации, но других легковерных может оградить от беды. Мы, врачи, бессильны что-либо сделать. Сосредоточьтесь, Алексей. Позже, если захотите, мы поговорим. А сейчас мне нужна от вас подписанная бумага об информированном согласии на плодоразрушающую, - он намеренно акцентировал, - операцию.
- Да-да, конечно. Я все подпишу. А ей не будет больно?
- Больнее, чем было, ей уже не будет никогда.
- А почему плодо?… Боже, как это ужасно звучит. Что это такое вообще? Нельзя её разрезать и вынуть его, ребёнка. Может, он ещё жив. Вдруг, вы ошиблись?
- К моему огромному сожалению, Алексей, мы не ошиблись. Плод мертв. Этот, очевидный для всего лишь стетоскопа факт, подтвержден целым рядом инструментальных, аппаратных и лабораторных исследований. Все они запротоколированы в истории. Извлечь его путем операции кесарева сечения невозможно. Вернее возможно, но тогда уже с удалением матки. Безводный период в тридцать часов означает инфицирование и риск акушерского сепсиса. Особенно при проникновении инфицированных субстанций в брюшную полость, которого при полостной операции не избежать, даже если идти внебрюшинным доступом, что в такой ситуации крайне сложно и ненадежно. Матку в этом случае придется удалить. А если я правильно понял, то беременность и роды у вашей жены первые и детей нет. Акушерский же сепсис означает, кроме всего прочего, ДВС - синдром. Внутрисосудистое свертывание крови с массовым образованием тромбов, которые проникают в мозг, в сердечные камеры, в паренхиматозные внутренние органы - в печень, в селезенку, в почки. Что с высочайшей долей вероятности означает неизбежную смерть. В настоящий момент ваша жена начинает, говоря грубо и наглядно, гнить заживо. Пока заживо. Потому что внутри неё труп. И труп этот уже начал разлагаться. И никакие жертвоприношения никаким богам не изменят этого обстоятельства. Только наши руки. Считайте, что боги для того и создали наши руки, чтобы вас спасать. «Я посылал за тобой три лодки…» Старый анекдот. Да…- Пробурчал последние слова себе под нос Женька. - Извините. Промедление превратит в труп и вашу, пока ещё живую, жену. Плодоразрушающая операция - это ряд манипуляций с целью расчленения мертвого тела, потому что извлечь его целиком из вашей жены не представляется возможным. Не по частям - только с маткой. Я достаточно ясно излагаю, простите за жестокость? Я хочу, чтобы до вас дошло - если мы срочно не выполним то, что должны - ваша жена умрет. А мы не выполним это без вашего информированного добровольного согласия. И я, в отличие от «друзей», что помогли вашей жене, Маргарите Вересовой, прийти в такое состояние, не могу, задув свечи, собрать вещи и уйти в никуда.
- Да, доктор. Хорошо. Что надо подписывать? А это страшно? Вот это вот… плодо… разрушающая.
- Разве что для врача, Алексей.
- И уж точно не страшнее глупости! Эх, не на ту пяту ярлык первого греха повесили! - На пороге появилась Люда с двумя чашками кофе в руках, намеренно громко захлопнув дверь в прием ногой.
- Людмила Николаевна! - Укоризненно посмотрел на неё Женька. - Алексей, зайдите в приемное, акушерка покажет вам, что и где подписать. И возьмите себя в руки. Вы мне нужны действующим мужчиной, а не хнычущей размазней. После операции мы вам вынесем список необходимых лекарств, так что, пожалуйста, спиртным себя тоже раньше времени не оглушайте.
- А что мне сейчас делать? Я же с ума сойду!
- Молитесь, если умеете. «Отче наш» знаете?
- И Бог услышит и поможет? - Горько усмехнулся Алексей. - Зачем ему молиться, если он допустил такое?
- Он ничего такого не допускал и со слухом у него всё отлично, поверьте. Молитва нужна вам. Это всего лишь определенный ритм, что изгонит вашу теперешнюю бесноватость, и нормализует токи крови и прочих жидкостей организма. Кто-то танцует, а кто-то жует пейот. Молитва - не самая худшая разновидность душевного «фитнеса». Особенно, когда надо не разогнаться, а напротив, притормозить. Остановиться. Убить демона. В него очень сложно попасть, хаотично передвигаясь и рассыпая в пространство трассирующие на малейший шорох и сполохи огня. Надо сосредоточиться. Не знаете молитв, читайте стихи. Считайте спички, наконец.
Вересов вряд ли слышал слова, что говорил ему этот широкоплечий в зелёном, как его там? Иванов. Разве запомнишь такую фамилию надолго? Это не фамилия, это - анекдот. Он не слышал, хотя и слушал. И удивительным образом успокоился.
- Где вы сказали надо подписать? - Врач показал рукой на дверь приемного покоя. Парень решительно потянул её на себя, и вошёл...
- Зильберман не прошёл для тебя даром, ни в каких смыслах. - Уважительно сказала Людка.
- Он ни для кого из тех, кто хоть на мгновение соприкоснулся с ним в этой, временно изгнанной из рая, жизни, не прошёл даром. В моем случае, ещё и синхронно лёг на природные склонности, не будем именовать их громким словом «предназначение». Это ведь не тётка Анна, а он, Пётр, отвёл меня за руку в приемную комиссию медицинского института, чтобы я не стал вечно заблудшим странником в непролазных словесных чащах. Отвёл в тот самый момент, когда наложил на мою буйную голову ложки акушерских щипцов, замкнул замок, и стал совершать тракции. Пётр Александрович был профессионалом из Божественной команды «Альфа» - архангелом. А мы кто? Никто из нас не может сказать, что он не знает Бога. «Познай самого себя», вот ведь… Хорош свистеть и курить, пошли работать.
- Всё равно, убивала бы таких, как эти на дому, в стогу, в канаве рожающие идиоты! Зла не хватает!
- Людка, ну, уж ты-то! Мне самому хочется дать этому мужику под дых, а потом ещё поплясать на бездыханном теле и, увешать все фонари вокруг роддома трупами собственноручно удавленных «духовных акушерок». Я столько сил потратил на… эманацию собственной дикости, что я тебя прошу, не воскрешай моих демонов из бессмертного небытия. «Заплаты глаз, души изъян на всех предметах. И дьявол ненавистью пьян перед рассветом» , - как я когда-то написал для моей обожаемой жены, когда она очередной раз пылала жаждой крови. Кровь кровью не смывается. Кровь смывается иными растворами. Дезинфицирующими. И, заляпавшиеся, должны просто отмыться. Запятнавшиеся - покаяться. Мы, Людмила Николаевна, просто выполняем свою работу. В любое время. Даже в самое тонкое. Мы - ассенизаторы, сторожа, наблюдатели, группа поддержки. Но не судьи и не палачи.
- Да. Согласна. - Люда вздохнула, и погрустнела. С минуту они оба молча курили.
- Женька, ты ведь никогда не делал плодоразрушающих.
- Не делал. Один раз видел, как Петя делал. Причём именно декапитацию. И он мне дал выполнить самый психологически сложный этап. Технически это не так уж и трудно. А хирургического опыта у меня достаточно.
- Ага, психологически несложная для роботов операция.
- Это просто утилизация останков, Людмила Николаевна.
- Ты сейчас меня или себя уговариваешь, Евгений Иванович.
- Я констатирую факт. Ладно, пошли.
- Елена Николаевна с ума не сойдёт?
- Я ей не звонил. Что она сделает? Она на конгрессе FIGO в Южной Америке. Ну, покричит через океан в сотовое пространство. Да и не хочу я лишний раз её тревожить. Она и так баба нервная и ей сейчас ох как непросто и безо всего этого. Когда начмед вернётся, эта Вересова уже выпишется, я надеюсь. Ментов вызвали?
- Вызвали, Жень, как ты и просил. Только я не пойму зачем.
- Затем. На синюю морду фасона «упала с лестницы» принято вызывать, а на такое - нет?
- Да они приедут и все нервы нам вымотают. Тебе, в первую очередь.
- Ничего. У меня нервы крепче стальных канатов. Если что - принесу извинения в лучшем виде. Менты - тоже люди. Ласку любят. Чем большим количеством бумаг мы запасемся, тем надёжнее защищён наш зад. Придет в себя эта Маргарита да и подаст на нас в суд, мол, живого ребёнка на куски искромсали. А у нас, кроме историй родов и перинаталки, протокол милицейский: «поступила тогда-то потому-то». Вызови дежурного врача и бутылку коньяка получше у меня в кабинете разыщи в шкафу.
- Да они любой бутылкой не побрезгуют.
- Сказал, возьми получше. Не обеднею. Всё, пошли. Дежурному объясни, что если менты приедут, а я ещё в родзале буду, пусть предложит им кофе-чай и мужика этого, Алексея Вересова нежно опросить в ординаторской. Не допросить, а опросить. Пусть его переоденут. Милиция пусть так идёт, подотрем после. Люда, интерны вменяемые на дежурстве есть?
- Есть какие-то, откуда я знаю, вменяемые они или нет?
- Парни?
- Есть двое.
- Пусть их позовут. Такое они вряд ли где-то увидят. А поскольку «домашние роды» и прочая на всю голову «духовность» становится все моднее, то, боюсь, им придётся овладеть навыком этой операции. Как мне в такие моменты не хватает Зильбермана! Да и вообще мне его очень не хватает. Мы привыкли к тому, что придёт могущественный Петр Александрович и всё разрешится по мановению его рук и вибрациями его души.
- Нам всем его не хватает, Евгений Иванович. Но тебя он выучил этому великому искусству.
- Да я, как акушер, мизинца его не стою
- Не этому. Не акушерству. Хотя и ему тоже. Он научил тебя разрешать проблемы. И покою.
- Ситуации…
- Что?
- Ситуации, а не проблемы. Смешно. Покою. Приемному покою. Принимаешь это всё в себя, и понимаешь - поздняк метаться. Надо успокоиться. И успокоить. Звать-то больше некого. Ни срочно в родзал, ни о вечном поговорить. Ты один в поле, Аника - воин. Ладно, Людка. Пошли уже мыться.
Евгений Иванович тщательно намылил руки, смыл, ещё раз намылил, ладно, изящным кошачьим движением расправил на плечах хирургический халат, поданный санитаркой, надел перчатки.
- Табурет! - И рахмановка, и табурет были уже совсем другими. Функциональными, модерновыми. Выбитыми Ситниковой из каких-то фондов, грантов и просто благодарных толстосумов. - Интерны, становитесь справа, только свет не загораживайте и в обморок падайте назад куда подальше.
- Да мы, Евгений Иванович, весь институт работали!
- Был тут у нас такой. Тоже весь институт работал. А наложение акушерских щипцов воочию увидал - и сполз по стеночке, прикрыв глазоньки. - Женька хмыкнул в маску. - Интерны осуждающе зафыркали, мол, они то уж не кисейные барышни.
- Не кисейные? Шелковые барышни? Ну что, Сергей Алексеевич? - Он поднял голову на анестезиолога.
- Можно работать, Евгений Иванович.
- Спасибо, Серёжа. Ну, доктора, что я сейчас должен сделать?
- Плодоразрушающую операцию? - Неуверенно промямлил один из интернов спустя МХАТовскую паузу, во время которой Евгений Иванович произвел ещё одно внутреннее акушерское исследование, перебросился парой негромких слов со старшей смены, что стояла рядом в хирургическом халате, маске и стерильных перчатках и обработал наружные половые органы и влагалище дезраствором и ввел зеркала.
- Что это? - Спросил он, показав им какую-то белесую кожаную плеть. - Интерны сделали сосредоточенные лица, заглянули и ни черта, признаться не поняли.
- ???
- Ручка плода. Запущенное поперечное положение, господа, с выпадением ручки. Результат работы «духовных акушеров» не то из «Люльки» не то из «Ляльки», даже знать не хочу. А вам бы не мешало знать, что следует делать в таких ситуациях.
- Так! Отошли подальше! - Безапелляционно прикрикнула на них Людмила Николаевна. Не из-за санэпидрежима и не потому, что они загораживали свет. А потому что они не знали! НЕ ЗНАЛИ!!! Не знали даже теоретического алгоритма. - Евгений Иванович, когда был интерном, наизусть учебники и руководства излагал! - Гордо сказала она.
- Ладно вам, Людмила Николаевна. Моей заслуги в этом нет. А ребята будут читать, куда они денутся. Если хотят этим заниматься. Просто смотрите пока и слушайте. Я буду рассказывать. Чтобы выполнить плодоразрушающую операцию декапитации должны быть соблюдены следующие условия. Первое: полное или почти полное раскрытие маточного зева и тут оно есть. Второе: отсутствие плодного пузыря - тридцать часов безводному периоду, так что пузыря нет, оболочки разведены, а вот риск инфицирования есть - поэтому на полостную операцию не идём, чтобы сохранить матку, а органосохраняющая в подобных случаях невозможна. Третье: достижимость шеи плода для исследующей руки - сейчас узнаем. - Он извлек зеркала и ввел во влагалище сперва два пальца левой руки. - я левша, - пояснил для интернов, - но в акушерстве априори не существует левшей и правшей - задержавшиеся и успешные становятся амбидекстрами, только если ситуация позволяет - действуй той, что удобна. Четвертое: отсутствие абсолютного сужения таза, при котором плод невозможно извлечь и после декапитации - тут такого не наблюдается, нормальный женский таз безо всяких сужений и костных экзостозов.
Людмила Николаевна захватила выпавшую из влагалища ручку мертвого плода, и оттянула ее вниз. В это же время Евгений Иванович ввел всю руку в родовые пути.
- Шея плода достижима. Теперь мы должны ввести и разместить декапитационный крючок Брауна . Выполнить собственно декапитацию и, наконец, извлечь расчлененный плод.
Один из интернов вдруг сказал:
- Что-то тут жарко. - И стремительно выбежал из родзала в коридор, даже не закрыв за собой двери. Послышались характерные для регургитации желудочного содержимого звуки. Санитарка, презрительно крикнув ему вдогонку:
- Холодной водой умойся и не жри в следующий раз перед дежурством! - тихо прикрыла двери.
Происходящее после было оставшемуся зрителю непонятно. Хотя Евгений Иванович перечислил все этапы операции:
- Сперва надо вывихнуть шейные позвонки, затем рассечь мягкие ткани, после чего - извлечь туловище, а после - захватить, и удалить головку.
Вторая акушерка подала Евгению Ивановичу длинный, устрашающего вида, крючок - видимо тот самый, Брауна, - и он ввел его туда же, вслед за рукой.
- По руке, интерн, вводим, по руке. Тактильная чувствительность в акушерстве, да и в медицине вообще, одна из самых важных. Акушер видит не глазами. Акушер видит руками. - Старшая акушерка, отпустив ручку плода, зачем-то схватила в горсть, - как показалось неопытному парню, - низ живота женщины , а руки хирурга, плавно и неспешно покружив, извлекли из лона женщины ощутимый неприятный хруст. После чего доктор подтянул к себе нечто, похожее на мацерированную, как если бы после долгого пребывания в воде схватиться за шершавую поверхность, кожу и стал это валикообразное нечто рассекать длинными ножницами с закругленными краями. Спустя пару минут ножницы и крючок вернулись на инструментальный столик. Ассистирующая акушерка пошевелилась.
- Люда, я сам. Фиксируй, пожалуйста, головку пока ещё. - Евгений Иванович, потягивая за ручку, извлек из родовых путей женщины… обезглавленное младенческое тело - тот самый мацерированный валик с неуместно-трогательными отёчно-белесоватыми ручками и ножками. Как заведующий обсервационным отделением извлекал двузубыми щипцами отделенную от тела головку, интерн уже не видел. Он обмяк и, грузно сполз под стеночку в спасительный обморок.
- И ты знаешь, Жень, я могу его понять! - Вздохнув, сказал анестезиолог. - У меня у самого тут ЧСС участилось, а АД упало.
- Главное, чтобы у пациентки нормальное. Люда, я сейчас ручное сделаю, а ты родовые пути осмотришь, хорошо?
- Хорошо, Евгений Иванович.
- Сергей Алексеевич, друг мой, не жидитесь* на наркоз. С вами достойно рассчитаются, да и с меня бонус - лучшая водка в этом паскуднейшем из миров - контрабандный «Аквавит». Осмотр, ушивание шейки пусть тоже в полной отключке. Выводите, когда уже всё будет закончено. Всё, до последнего стежка, катетеризации и обработки. Это - он кивнул в лоток, - на гистологию естественно. С грамотно написанной, со всеми анамнестическими деталями для патанатома, а не сикось-накось, как обычно, сопроводиловкой, Наташа. - Обратился он ко второй акушерке. Некоторое время он сосредоточенно изучал истерзанные ткани изнутри. Извлёк послед. Осмотрел.
- Хороший малыш был. Жаль. Теперь никак не назовешь. Что там эти апологеты «естественных» родов говорят? Мать не хотела, не любила, потому и умер? С чего они решили, что знают хоть что-нибудь о промысле Божьем. Был бы тут Зильберман, он бы обязательно сказал, что-нибудь вроде «Бог с тобой, когда ты - с Ним» и всем бы стало спокойно, и все бы поняли… вспомнили, что смерти нет, а только вечная жизнь. А теперь его самого нет. И у меня такое чувство, что я расчленил сам себя. А ведь «чувство» - неправильное слово. Правильное слово - «знание». Всего десять лет назад я стоял по правую руку от Петра Александровича в этом самом родзале и думал: «Это не может быть правдой. Нельзя рождаться несколько раз в сутки. Нельзя умирать при каждой удобной возможности. Нельзя шутить на краю бездны и рассказывать анекдоты, падая в пропасть…» И, что я могу к этому добавить спустя вечность? Что я теперь ещё извлекаю младенческие трупы по кускам из живых женских тел?
Он встал, с ожесточенным треском сорвал с себя перчатки и швырнул их в таз, что стоял на полу. Людмила Николаевна ногой отодвинула табурет и встала на его место.
- Матка сократилась? - Обратился он к ней после того, как санитарка помогла ему снять халат.
- Сократилась.
- Не кровит?
- Не кровит.
- Гемодинамика, Сергей Алексеевич?
- Стабильная. Вместо сердца пламенный мотор. Артериальное давление в норме.
- Вот и всё, что я могу к этому добавить, проведя под этими сводами десятилетие. Ну, кроме того, что слово «своды» вызывает у меня теперь ни небесные, ни архитектурные, ни литературные, а исключительно женские анатомические ассоциации. Нет во мне того прямого ощущения непрерывного потока, что было в моем учителе. Нет во мне Машкиного дара предвидения. Баба жива и то хлеб. Будем надеяться, что всё хорошо закончится. Антибиотики ввели?
- Лошадиную дозу, Евгений Иванович. - Заверил его анестезиолог.
- Антикоагулянты?
- Жень, обижаешь.
- Плазму прокапайте сразу после. Дежурный заказал. Лаборантку вызовите cito , пусть тут, при вас, Сергей Алексеевич, кровь по стеклу палочкой размазывает. А начнет возмущаться - сразу ко мне на аудиенцию направляйте. Я ей вставлю. Гонор на его законное место - у параши. И в интенсивную Маргариту эту, а не на этаж, надеюсь, поняли?
- Всё, Жень, вали пока отсюда. Покури, выпей грамм пятьдесят. А то ты мне Бойцова напоминаешь. Я закончу, и направление на гистологию сама напишу. Не волнуйтесь, Евгений Иванович.
- Спасибо, Люда. Всем спасибо. Эй, интерн, очухался? Иди, подыши воздухом. Чуть позже напишем историю, протокол операции и распишем положенную антибактериальную, инфузионную и прочую терапию.
- Евгений Иванович, там милиция приехала, вас просят. - В двери родзала просунула голову акушерка из приёмного.
- Сейчас приду. Слушай, Людка, Серый, вы меня извините… Десять лет, а как вчера, да? - Он устало улыбнулся.
- О да, античный бог с русской фамилией Иванов и татарской харей, что пришел, увидел и это самое саму Машку Полякову! И все обалдели! А потом вообще всех сделал. Пока, на короткой дистанции. - Заржал необидчивый Потапов.
- Идиоты! - Беззлобно сказала Людмила Николаевна Лось.
- Ну что там?
- На девять небольшой разрыв шейки. А потом шелковой штопкой займусь. Эти ваши невменяемые Зильбермановские разрезы в обе стороны…
- Людка, хочешь, сам ушью, а?
- Иди уже отсюда, поворчать нельзя!
- Евгений Иванович, а зачем вы так эпизиотомию делаете? - вдруг спросил окончательно пришедший в себя интерн.
- Чтобы целее было.
- Так же наоборот - рана больше.
- Вся наша жизнь наоборот, дорогой врач-интерн. Жизнь - парадоксальная штука. Хочешь, чтобы было целее? Режь наотмашь. Хочешь быть здоровым? Каждый день ощущай мышечную боль. Хочешь любить? Проникнись равнодушием. Хочешь жить? Прими смерть. Хочешь что-то приобрести? Потеряй всё.
- А можно мне ушить разрыв шейки матки? - Спросил интерн, решивший, что Иванов не от мира сего.
- Ты для этого пока недостаточно целостен. Просто смотри. Собирай детали и учись видеть во тьме.
......................................
...На кухне Некопаев в фартуке колдовал над плитой, напевая себе под нос любимого БГ:
- Так продолжалось триста лет - огонь, вода и всё такое…
- Привет, дорогой! - Они пожали друг другу руки. - Только средние века и не кончались, как видишь.
- Слушайте, убейте меня, я не понимаю, как они идут на такое, а?! Привет, Жень. - Раздался прямо над ухом Людкин голос.
- Господи, напугала! Откуда ты взялась так внезапно? Привет ещё раз, а то что-то давно не виделись. Часа три уже.
- Из туалета. Ты что, не успел по мне соскучиться?
- Успел, успел. Чего ты не понимаешь и, за что тебя надо убить?
- Почему эти куры рожают дома?
- Как почему? - Наигранно удивился Женька, - потому что дома стены не кишат ужасными инфекциями. Ещё почему? Потому что дома нет врача-убийцы, который рыщет в поисках жертвы, сверкая глазами и щелкая клыками, с зажатым в кулаке шприцом, полным окситоцина…
- Шприцом Жане , - вставил Виталик, помешивая шурпу.
- Спасибо, коллега за важное уточнение! Полным окситоцина шприцом Жане, мечтая вонзить его в беззащитную плоть, дабы убить невинного младенчика внутриутробно и разорвать вдребезги - пополам главный женский орган.
- Вовсе не мозг! - Виталик подул в ложку и с удовольствием прихлюпнул. - Вкусно! Хочешь попробовать?
- Подожди! Я отвечаю Людмиле Николаевне… разорвать матку на части. - Но мгновение Женька погрустнел и, сказал совсем иным тоном. - Только в прошлом месяце одна за одной две дебилки поступили с разрывом после родов на дому. У одной из них «духовная акушерка» ещё и послед шесть часов ждала. До полного и окончательного ущемления. А потом, как водится, смоталась. Муж бабу в родильный дом приволок. Да ещё и с криками, с матами-перематами. Этот Вересов вчерашний - просто тишайший интеллигентнейший образчик. Отчего-то именно папашки, мужья этих дамочек самые тронутые на теме семейных родов. Будто их кто в родзал не пускает. Хоть собаку уже приводи… И, да! - Он вернулся к первоначальному саркастично-театральному тону, - Дома, под кустом, в луже и в канаве, не рвется связь с космосом, и я до сих пор не могу понять, отчего же эта связь должна прерваться в условиях, где тебе не дадут покалечиться, покалечить, а то и убить ребёнка и самой умереть. И вообще, это всё естественно и назад, как говорится, к природе, братья и сёстры! Наши бабки в поле рожали, динозавры в мезозое яйца несли безо всякой помощи, и куколка превращается в бабочку без внутривенной инвазии! Да будет свет! Бог дал, Бог взял! А ещё они любят поговорить о родах в Голландии, в Америке и Канаде, забывая об особенностях русского национального здравоохранения, русских национальных дорог и…
-… русских национальных дураков. Вот-вот, я о том же. Естественники грёбаные! Они ж не думают, кто там этих бабок в поле под стогами считал? Сколько их померло, идиоты. И мужья эти. Интеллигентные, блять. Чего ж машину на телегу не сменят, не начнут картошку своими руками сажать, не отключат электричество и, не начнут сальные свечи ваять и слюдяные окошки в избушки лубяные вставлять, а? А помощь медицинскую им, сукам, не Бог дал?!
- Людка, что ты от меня хочешь, а? - Вдруг совсем устало спросил Женька. - Я не могу свои мозги вставить. Всё, что я могу, так однажды привести такого Вересова посмотреть на операцию по расчленению трупа его ребёнка и извлечения по кускам из тела его же жены. Или того идиота, что случился полгода назад, надо было взять с собой в операционную, чтобы он увидел, как его жена истекает кровью и умирает - не у него, - а у меня на глазах, под моими руками. Да только, боюсь, не себя в преступной глупости, а меня - в намеренной жестокости они после такого «спектакля» обвинят. И в суд подадут. За ущерб моральный и физический. Не хочу, всё! Не хочу! И вообще, зачем человеку вид на день субботний, чтобы о работе говорить что ли?! - Раздался звонок.
- О! - Сказал Женька. - Это Нечипоренки. Открывайте, встречайте, накрывайте, а я в душ побежал, пока не началось.
Он долго стоял то под горячей, то под прохладной водой. Маня занесла ему в душ чашку кофе и бокал коньяка. Когда он вышел освеженный, смывший с себя больницу, бодрый и готовый к общению с друзьями, о чём бы вы думали они говорили?..
- Помните, в первой Машкиной книге было что-то вроде того, мол, дерьмовая у нас работа, но она того стоит, потому что смотришь на эту суку в тот самый момент, и понимаешь, что она Бог. - О, Евгений Иванович, привет! Как я по вам соскучилась! - Дурашливо завопила Светка, пока Женька жал руку Вадиму. - Ну, ты-то помнишь, как там? - Он притворно покорно вздохнул и процитировал:
- Редкая эпизодическая бессоница воняет хлоргексидином, пиздятиной, дрыснёй, блевотиной, меконием, бактерицидной лампой, околоплодными водами, хреновым растворимым кофиЁм, промозглым курением. Звучит шарканьем, оханьем, воплями: "Ой, мамочки!", металлическим стуком и рыками: "Вы позвонили в детское, вашу мать?!!!", "Звоните наверх, разворачиваемся!" Редкая эпизодическая бессоница отбрасывает назад, где не было место нормальной жизни. Туда, где посреди беспросветной изматывающей жопы были изредкие вспышки вселенских откровений. На рахмановке даже последняя тварь на мгновение становится божеством. Так это звучало в книге у Е. Иванова. - Вздохнул Женька. Опять с бабами о работе? - Светка сделала вид, что не услышала последнюю фразу.
- Вот! Ну, то есть так, как ты, дорогой Евгений Иванович, я не воспроизведу, у меня нет этих самых, что твоя тётка правильно называет, способностей, и как Машка не напишу, но как же это точно, а? Скажите?!
Все «сказательно» покивали головами...
© Татьяна Соломатина, "Приёмный покой", АСТ, 2009
От автора добавлю, что никакие бумажки, подписанные пациенткой или её роднёй, не являются гарантией того, что на вас не подадут в суд. В романе это, конечно, хорошо, да и в жизни не помешает, но никого не защитит. Врача - от расплаты по своим или по чужим счетам. Пациента - от последствий для собственного здоровья, а то и жизни. И никого из нас - от ФАКов.
Вчера я подписала договор на сборник фельетонов и рассказов. Я долго думала, делать его или нет - минуты две, как водится. Потому что такой вот роман "Приёмный покой". Куда более сильная "Большая собака". Но, с другой стороны - уже есть "Акушер-Ха!", так почему бы и не сборник? Где я вроде смеюсь, но... Долго лечилась, обняв: а) полное собрание сочинений так называемой "южнорусской литературной школы"; б) приложив к голове сборник, где собраны фельетоны и рассказы Тэффи, Зощенко, Аверченко, Саши Чёрного, Романова, Дона Аминадо, Хармса и... Разные-разные сильные-сильные писатели, любившие жизнь, людей и друг друга. Смешные, остроумные, грустные, масштабные... Оказавшиеся по разные стороны. Стороны чего?... Для меня важнее, что в них было всё. А не только заданная тема/серия. Человеку бывает весело, а бывает, что и не совсем. Человек иногда серьёзен, а иногда - смешлив до глупости. Два взрослых дяди в дорогих костюмах могу истерически вопить: "А-а-блакА! Белагривые лаша-а-атки!", а могут и миллионные контракты подписывать. Человеки - они разные. А писатель он что, не человек? Может, как раз человекам и нужен такой писатель - живой, разный, а не плоский (или искусственно уплощённый маркетингом). Ну, это я увлеклась. Я сейчас о другом.
О том, что жаль. Жаль, что хвост виляет собакой. А информационными ветрами управляют ФАКи. Хорошо, что в жизни всё ещё несколько иначе - дождь идёт, огонь горит, врачи лечат, собаки виляют хвостами, а флюгер подчиняется ветру.
А у меня опять-снова "припадок выпадения" Кажется, что-то бОльшее "БС" (понятия не имею, как можно больше "БС". Написав "БС", я полагала, что пора, как Сэлинджер - с концами...). Хотя я думала, что некоторое время внутри, в солнечном сплетении, будет пусто и я буду заниматься ментальными построениями договорных рукописей. Хуй! И слава Богу...
* К слову - в рукописи так и было - "не жидитесь". Ну, в смысле не жЫдитесь. Но не то из политкорректности не то из чего, дважды переправлено было на "не жАдитесь". Дважды - в смысле после того, как я отменила правку. Но это детали, не имеющие отношения к. :)