Некулинарное. Злое. Ядовитое. Доброе и про любовь.
Окрошка приготовляется в несколько шутовском состоянии сознания. Потому что, - ну согласитесь! - кто в здравом рассудке заправляет салат типа оливье квасом? Потому окрошка - это большой дом, в котором собралась большая компания (лучше - семья). Окрошка - это жаркое лето, и комары да мухи, да оводы, да слепни уже всем за день порядком поднадоели. И водка выпита до капельки вчера. Вчерашняя. А сегодняшняя лежит в морозилке. И хотя уже принимали и сегодня. И некоторые гости спали на газоне, в тени берёз. А жёны и бабы их(ние) судачили на скамейке в тени каштана. А дети - хоть и не пили водку, - но вели себя хуже кротов в тени сосен… А потом: «Паап, ну пошли на реееку!» А папа уже куда угодно готов, отползая тенью берёз, лишь бы «эта» из сумрака каштана не вышла и не включила бензопилу. Короче: окрошка - блюдо семейное. Во спасение мужиков от баб, себя - от детей. Тёткам руки и языки есть чем занять - главное цель обозначить. Каждая же, как известно, готовит Самую Лучшую Окрошку! И пусть они друг друга на кухне хоть поубивают. Тут главное - тихонечко похитить кое-что из морозилки и незаметно ускользнуть во двор. Там тихо. Мужики с недорослями на воды отправились. И можно тихо потягивать, покуривая и блаженно зависать в недолгом покое, отгоняя от себя назойливую муху «на кой?!»
***
На кой снова все собрались?! На фига козе родня, когда и без родни сосед на газонокосилке с утра до ночи наяривает?! Зачем дуре друзья, когда и врагов достаточно? Как это нездорово, что все вы здесь сегодня собрались! Вы же все обеспеченные люди со своими домами и квартирами? Подумаешь, ляпнула из вежливости: «а не собраться ли нам всем в субботу?»! Что ж вы-то такие невоспитанные, что взяли - и приехали! Мне что теперь, за Уральский хребет перебираться, раз вам сто первый уже не крюк, собаки бешеные!
А дети? Самое худшее в вас - это ваши дети. Они бегают. Они орут противными голосами. «Нумааам!» Почему вы не научили ваших нумааамов, что пока взрослые говорят - они молчат. Они смиренно ждут паузы в разговоре взрослых! Почему вы не научили их элементарным правилам поведения? Почему ваши гнусавые, писклявые нууумамы хватают без спросу своими грязными лапами всё, что им вздумается?! Тут кругом антиквариат, между прочим. А вы, бабуленька, совсем уже мышей не ловите? Что значит «он хочет!»? Вы что уже по старости лет запамятовали слово «нельзя!»? Это очень важное слово. Впоследствии оно не единожды спасёт вашему внучку жизнь. Или жизни тех, кто с ним рядом - что, возможно, ещё важнее. Что? Да! Да, я жадная. Да, я жадная, потому что набор этих аптекарских пузырьков с двуглавыми орлами стоил мне всех роялти с первого завода «Психоза». Двадцать тысяч. Да нет, не рублей! Двадцать тысяч - то как раз первый тираж «Психоза». А мне таки платят не совсем чтоб по рублю с экземпляра. Так что да, я жадная. Но даже не это главное, бабуленька! Слышите рёв? Это ваш нумааам орёт. Ваш нубаааб. Он мало того, что раскрошил мой антиквариат - и я теперь хрен где найду такой, самый крохотный пузырёк. Так он себе ещё и ручечки свои кривые порезал. Бегите, бегите быстрее! Сейчас он себе осколками глазик выколет! Или сожрёт стекло.
Самое худшее в вас - ваши дети. Потому что они ваше продолжение. Вы никогда не слушаете. Среди вас даже нет тех, кто ждёт своей очереди заговорить. Почему они орут и руками размахивают? Вы же их учили правильно себя вести? Мои ж вы умницы и умники! А на себя давно со стороны смотрели? Кто сейчас гнусаво орал и маникюром припадочно мельтешил? Кто прервал мой разговор истерическим воплем: «Что можно попить?!» Кому? Ему? Этому восьмилетнему лосю? Ну нехай из лужи за оврагом полакает. Нет. Кока-колы нет. Есть вода из колодца. Да. Дай ему ведро, пусть идёт к колодцу. Нет? Он не сможет? Пусть от обезвоживания помирает рядом с колодцем. Не-е-ет. Это не я злая. Это ты - дура. Когда рядом дуры - я злая. Ты не дура? Значит у тебя проблемы с памятью. Ты у меня который раз в доме? Двадцатый? Сто двадцатый? Вот сто двадцать раз я тебе уже и говорила, что вода у нас в кране из колодца. А кока-колы не бывает. Есть квас. Не пьёт квас? Ну и пидорас. Да что ты глаза косишь свои большие и прозрачные?! Это слово он уже и без тебя в настенном школьно-туалетном дайджесте прочитал. А ведро из колодца он без тебя не вытащит. То есть - ты так думаешь.
Ребёнок, достигший возраста самостоятельной ходьбы на горшок, не имеет права на дополнительный уход в моём доме. Он не имеет права перебивать, вмешиваться в разговоры взрослых и говорить: «это слово нельзя говорить!» Но кто расскажет «Мцыри» наизусть - тому можно всё. Даже смотреть порнуху в моей спальне. Что, разбежались, трусы? Эй, шестнадцатилетний племянничек, мать твою за ногу! Вернись, томик Михалюрьича дам. Выучишь за часок стишок, вся моя коллекция порнухи - твоя! Я её годами собирала. Я - эстет и ценитель. Аттракцион небывалой щедрости. «Мцыри» в обмен на лучшие образчики неистового Рокко Сифреди. Мама упала в обморок. Ну, обдайте её из керхера. Жаль только что она упала в обморок от того, что я порнуху нумаааму предложила. Или, может, выпила много? А тут жара.
Откуда в таких количествах берутся такие дети? Портящие всем театр. Слушайте, почему вы не учите своих ляпсусов? Раз уж пошла такая окрошка: «за уклонение же от учения и смотров грозила каторжная работа или ссылка в Оренбург». Это из уложения для дворянских детишек осьмнадцатого века. Для учившихся дома детей обязательны были явки на смотры к лицам администрации, смотря по месту жительства - в Сенат или к губернаторам-воеводам - в семь, двенадцать, шестнадцать и, наконец, в двадцать лет. Последняя явка - уже для определения на службу. Вольность дворян - служить или землёй заниматься, - ещё не объявлена. Елисаветенско-екатерининские орлы обязаны были родине служить. Вот бы Сенат с губернаторами-воеводами посмеялись, если вы им своих предъявили. Кутузов в четырнадцать лет уже в инженерном училище преподавал. А ваше в четырнадцать без мамки где портки - не знает. Или копнём ещё глубже. Пётр Первый об образование бился. Императрица Анна Иоанновна. Тупая, признаться, бабёнка, случайно императрицей оказалась, чудовищная история, как-нибудь под брауншвейгскую колбасу… Сама тётка была дремучая, но указ в 1731 году произвела: «впредь безграмотных из солдат и капралов в унтер-офицеры, а из унтер-офицеров, которые неумеющие же грамоте, в обер-офицеры не производить, дабы который по обучению грамотному попечение имел неленостное»… Хотя что с вас взять, с простых рабочих парней, выходцев из государственных общежитий пролетарьята (расслабьтесь, я с одной из ветвей вообще из крепостных, ниже будет), если даже дворяне противостояли «книжной премудрости». Три смены тронных фигур спустя фонвизинский недоросль всё ещё считал, что от чтения книг бывают приливы к голове и впадение в совершенно дураческое состояние. Нет, ну справедливости ради, при Екатерине Великой (которая Софья Фредерика Августа Анхальт-Цербстская, а не та, что Марта Скавронская) это было уже всё-таки сатирой, а не общим положением дел. Хотя и много позже наш человек в Лондоне, Семён Воронцов, писал в Россию родне, де, за Мишу не беспокойтесь. Он хоть и читать много любит, но и на открытом воздухе бывает, много верхом ездит, так что, несмотря на чтение здоров. То есть этот миф - о вреде чтения для здоровья, он древний и глубокий. Бросай читать, не то заболеешь! И что вы хотите сказать, ваши здоровы?! Ну да. Потому ваши нумааамы от зелёного - чешутся, от красного - икают, от замечания - хватают ртом вашу сиську, а по венам у них течёт злая пенистая кока-кола.
Я вот была замечательным ребёнком. Я никогда никому не мешала. И не любила, когда взрослые мне мешают. Я любила, когда взрослые собирались в компании. Взрослые, собранные в компанию, дают тебе возможность побыть наедине со своей фантазией. Со своими мыслями. И никто книг не отбирает. У меня иногда отбирали. Заставляли «идти гулять» и «дышать воздухом» (почувствуй себя Воронцовым! Только не в Лондоне и без лошадки). Поэтому я очень любила лето. Почти на всё лето меня отправляли на Волгу. Там можно было гулять, дышать и читать одновременно. Забраться в заброшенный сад, улечься под старым деревом с книгой - и тебе прогулка по неведомым мирам, и тебе воздух свободы.
Бабка моя волжская, Надежда Александровна, могла вспомнить обо мне поздно вечером. А могла и не вспомнить. Совершенно чудесная была бабка! Она водила грузовые фуры, прекрасно рисовала, и у неё были козы. И в жизни от неё никто не слышал матерного слова, между прочим. И вот она очень любила окрошку. Нарвёт всякой дряни во дворе: крапивы, одуванчиков, ботвы какой. В ступе это всё с крупной каменной солью - хрясь, хрясь! Зальёт страшным мутным чем-то из бутыля на окне - и ест. Апологет расово-чистой русской кухни товарищ Похлёбкин мог бы моей бабкой Надеждой Александровной гордиться!
Ну и я это ела. Больше же и нечего! Нет, ну прикупишь на карманные «завтрак туриста» и подушечки с повидлом. Но и они надоедают. А потом - смотри выше, - я страшная жадина. Лет с шести я все свои карманные деньги тратила на книги. В маленьком городишке Волжск, что под Казанью, был книжный магазин, где на полках совершенно свободно стояло такоооое!.. Такое, что даже и в Москве исключительно и только по подписке. Нихера в том Волжске не было, кроме «Завтрака туриста» и подушечек с повидлом. А книги были. И какие книги!
Так что приходилось есть окрошку. Нет, можно конечно покричать: «Нубаааб, я такой виноград не люблюууу!» Так ведь никакого нет, тут кричи не кричи. Хоть Цоем вой. В бурда - вот она. У бабки волжской был полный help yourself! - прямо как у обожаемых мною американцев. Разок встретили, за специально накрытым столом посидели - а потом ты член семьи, раз ты со мной под одной крышей. А член семьи в дополнительной обслуге не нуждается. В кавалерию только богатых берут. У кого денег есть на лошадей и денщиков. А ты, давай, пехота. Топай на кухню!
И отменно шла окрошка Надежды Александровны. Она туда ещё иногда картошку добавляла. Каждому работяге от завода давали надел сухого поволжского песка, чтобы он там выращивал себе земляные яблоки. Картофельные бунты давно прошли. Уже сто лет с гаком. Нет, не «припетре» - тогда бы я написала «двести лет с большим гаком». Культивировать в России «потетес» было рекомендовано при Екатерине Великой (той, что Вторая, а не той, что из обоза). Но только - рекомендовано. А Николай Первый предписал. В рамках реформы о государственных крестьянах, которыми заселяли, в том числе, и Поволжье. И вот в просвещённом девятнадцатом веке, спустя… (сейчас посчитаю: Екатериной В. рекомендовано в 1765 году, Николаем П. предписано в 1834) шестьдесят девять лет после того, как одна из самых просвещённых императриц (написавшая, посреди многого прочего, азбуку, которой пользовались чуть не до революции 1918 года - а между тем, русский не был для неё родным языком, но у неё была светлая голова и лужёная жопа!), сама ела тартуфкль и копыта не отбросила - начинается очередной бессмысленный и беспощадный бунт. На сей раз - картофельный. Картофельный бунт длился десять лет. И подавлялся войсками! Разин и Пугачёв нервно курили на небесах. Потому как в картофельных бунтах приняло участие около пятисот тысяч крестьян. Казни. Ссылки в Сибирь. Но Николай Первый - он был упёртый. Ум у него был светлый, бабы Катин. Но и папки Павла муштра даром не прошла - дрессирован был. Так что как будете себе картошечку жарить - так под рюмочку помяните добрым словом Николая Павловича Романова за то, что сделал картошку вторым хлебом России. А то, что попытки улучшения жизни крестьян на Руси встречают активное сопротивление - так то история России: борьба невежества с картошкой.
Но сто лет спустя рабочим Марбумкомбината картошка была родная. Так что волжская моя бабка иногда в свою окрошку бросала и картошку. Что правда, она её не резала. А тоже в ступе толкла. Сперва отварит в мундире (ещё и не факт, что помоет. За водой надо было к колодцу ходить на соседнюю улицу; или к колонке - через две. Впрочем, если ливень пронёсся и в дождевой бочке есть вода - могла и помыть для приличия. Хотя что там за почва - сплошной песок. Оттряхнул - и стерильно!), и опять в ступке с солью перетолчёт. С картошкой была вкусная окрошка. Если с утра принять стакан парного козьего молока с горбушкой хлеба, а потом до самой ночи крутиться на «открытом воздухе» (в лес пешком, на Волгу - на велике, и читать, читать, читать под старым деревом в заброшенном саду) - так в голодной степи и жук - мясо! А уж окрошка с картошкой!.. Яйца были роскошью. Бабка моя кур не держала. И на рынок бродить «чтобы ребёнок питался» ей было некогда. Работа. Нелёгкая, прямо скажем. Брёвна на грузовике перевозить. Козы. Картины писать. Меня и так у бабки пёрло от того козьего молока, как на дрожжах. Ну а потом, в середине лета, приезжала Валентина Александровна («тётка Валька» из «Коммуны») и жизнь моя налаживалась. То есть - становилась значительно хуже. Меня начинали заставлять есть «правильную» еду. Но это уже совсем другая история. Не про окрошку.
Немного только ещё в ступке про историю. Моего рода.
«Примус порылся в пачке, выудил письмо, быстро нашёл нужное место и прочитал вслух: “…что от Александра Александровича Чекалина, полного кавалера георгиевских крестов, помещик по приходе его со службы вольную дал и подарил камский дом, в котором родились: Александр, Николай, Полина и Люба. Полина стала Евдокимовой, а Люба - Верещагиной. Потом у моего деда пошли дети: Надя, Валя, Евгения и Сашка…» Ну и так далее, и так далее… Это твоей бабушке-тётке её отец пишет. Родословную рассказывает. Дед твоей сестры строил Марийский бумажный комбинат, родильный дом в городе Волжске и…»
Так что, как ни крути, а я по обе стороны моего генеалогического древа - безупречнейший москаль. И потому имею полное право на свою версию окрошки!
Варёная картошка (не рассыпчатая). Варёные яйца. Варёная говядина. Свежие огурцы. Зелень: лук, петрушка, укроп - перемолоть в ступке с крупной солью и чёрным перцем. Всё порезать. Но не в замазку. Не в глину. Фракции должны ощущаться. Иначе бы я сказала: «в миксер, к едрене фене!»
Самое главное в окрошке - правильный квас. Магазинный газированный не подойдёт. Бочковой. Или сами. У меня у самой никак не получается «как в детстве», потому я и забросила попытки. Пока, как минимум. В Бахетле квас хороший, но я как и прежде жадина, лучше я ещё чего-нить антикварного прикуплю. На сэкономленное на татарском квасе, потому что обнаглели они, что ваши детишки. У нас тут белорусы отменнейший квас привозят. Шикарный просто. Так что молодой хозяюшке на заметку: окрошка, залитая сладким газированным квасом (и кто это пойло квасом назвал?!) годится только для унитаза. Причём - минуя желудочно-кишечный тракт.
Бабушка моя «одесская», Полина Фроловна, делала окрошку так: картошка, яйца, свежие огурцы - в одной миске; докторская колбаса нарезанная - в другой миске; в третьей - отварная говядина; в четвёртой - отварная курятина; в пятой - редиска молодая (у меня вариант без редиски, потому что, кроме меня, никто окрошку из семейства и родни не любит, а для себя мне лень); в ступке - зелень толчёная. На столе - кувшин ледяного кваса. Сметана. Хрен. Горчица. И каждый сам себе конструктор. И вот эта окрошка от Полины Фроловны мне очень памятна именно тем, чего я всю жизнь ищу: огромным столом, за которым большая компания. Лето. Не такое жаркое, как на Волге. Бриз от близкого моря. Виноградные листья. Тень и свет. Цветёт сирень. Взрослые разговаривают… «Смех, споры, лёгкое вино…» Дети ведут себя прилично. Потому что знают: если перебить взрослого, заныть, вклиниться в разговор, потребовать - будешь немедленно выдворен из собрания. Андрей Павлович суров. Если не помог взгляд - следует подзатыльник. Реветь бесполезно. Тут с эмоциональными шантажистами не церемонятся. Даже вечно нюнящий двоюродный братец при деде - тише воды, ниже травы. Сидит в чистотеле у забора. Даже как-то хочется, чтобы он сейчас поныл. Чтобы возмездие настигло, гниду! Но молчит, сука!
Зато я могу тихо влезть деду на колени. И не шевелиться. Он делает вид, что не замечает меня. Я делаю вид, что меня нет. Я для Андрея Павловича что-то вроде кота.
И так я и живу этими двумя окрошками. Желаю одиночества. И хочу большой застольной компании. Чтобы поделиться одиночеством. Но никто не хочет делить со мной моё одиночество. Поэтому бабы идут резать свою окрошку и делиться сплетнями. А мужики с детьми идут на речку.
А я сижу на скамейке, потягиваю ледяную водку, покуриваю свою сигаретку. И я спокойна. Я - эпицентр.
***
Скоро запылает огонь в мангале. И за столом на веранде все соберутся. Тётки - слегка поджав губы за своих нумааамов. Мужики - слегка недовольные лёгким похмельем. Утомлённым нумаамам Михалыч поставит палатку на газоне - для радости и нашего взрослого покоя. Мамам нумаамов нальёт по полной - и отойдут губы и потечёт беседа. И возможно даже будет гитара. И мы будем орать байдарочный репертуар. И Марья, придя с конюшни за полночь, расскажет мне что и как. И новое стиховторение ин инглиш. У нас договор - раз в неделю по одному новому. Мне даже нечем её уже шантажировать. Она практически на самофинансировании. Привычка. Характер. Судьба.
Наш маленький Воронцов. Наша правильно приготовленная окрошка кровей.
И спросит на ушко:
- А где твоя?
Не потому что моя окрошка вкуснее.
Она не любит окрошку.
И я не люблю окрошку.
Потому что окрошка - это не еда. Это нечто большее. Её нельзя любить или не любить.
В окрошку можно только верить!
А я в первых строках заявила о шутовстве.