Касыда об оставленной земле
Касыда об оставленной земле
Насиб
Далёко-далёко, - по скайпу, сквозь треск помех и заминок,
Покрыта морщинами рек - уже не моя Украина.
В гаях, затаивших дыханье перед цветеньем,
В морях, несущих на берег мягкую тину…
В городах, зажигающих леденцы окошек,
В квартирах, наполненных запахом свежих простынок,
Борщей и горячего хлеба. В мерцанье плоских экранов,
В ночах безнадёжных - и только от этого длинных -
Всё бьётся надежда как воробьиный хвост,
И всю страну трясёт в ночах воробьиных,
Как будто землетрясенье в три балла, и на столе пиала
Вот-вот разобьется, отбросив к стене половину.
Далёко-далёко, за плотным морским туманом,
За вечерним холодом, за жёлтым хамсином,
За попыткой вбить истерики в твёрдую форму -
Дрожит, бледнеет уже не моя Украина.
А я в автобусе на коленке пишут газели,
Нюхаю нервно корочку апельсина,
А я говорю, что в Хуле уже присели
Птицы, дорогой не на мою Украину.
А я погружаюсь в рецепт написанья касыды,
Пыль почти льётся, как струйка из горла кувшина,
А я по-птичьи дрожу, открывая страницу
С новостями уже не моей Украины.
Васхр
Когда-то бабушка варила борщ
И говорила: - Та скуштуй, дитина.
Я тогда не просила добавки, и вот
Почти утратила вкус моей Украины.
Поправлюсь - уже не моей. Мне все говорят,
Что нашу связь перетёрла красная глина
Ревнивой земли, что не гай у меня, а сад,
Нет, даже керем. А там - не моя Украина.
Но когда мне плохо - я не к Диккенсу,
Я ползу к её словам соловьиным,
Потихоньку, на брюхе, чтобы не видели,
В тихих тенях её, голубых, голубиных,
Я отдыхаю. Так же, как и в тени
Псалмов Давидовых, полных ветром пустынным,
Щебетанием птиц во впадинах скал…
Я бреду незримой толпой муравьиной,
Надеюсь - к вершине. А она - по бокам,
Миражом - уже не моя Украина.
Не мои там вишни созреют и не мои
Яблоки опадут. чужая поспеет малина,
Но почему мне снятся каштаны -
Неотступно, как люди, глядящие в спину?
Брошенные - чтобы преданными их не назвать -
оставленные стареть и копить седины.
Рахиль
Сегодня дети рисовали снег,
Напыщенный, как пачка балерины,
Виденный ими всего раза три,
Так дети холодных стран рисуют шары апельсинов.
А я будто в ознобе - он был настоящий…
В пять лет я в сугроб уронила куклу Мальвину.
Он был настоящий, и от него было жарко,
Когда растирали щеки. Дрожала гардина
На замерзшем окне. Меня лихорадило,
И бабушка открывала банку с малиной.
Все было подлинным: и Феодосия,
И лебеди в Судаке, и домик Грина,
И пасека деда Мити, и вечер в степи,
И молоко из горячих ласковых кринок.
Все было радостным: и киевский плацкарт,
И носатая кукла из белой глины,
И вечер в театре, и последний поезд метро,
И паршивый кофе в маленькой блинной,
Но это все - уже не моя Украина.
Мои теперь бело-желтые валуны
И ночи в горах, оторочены тьмой соболиной.
Знаете, звезды Мамрикии почти слепят,
Но где-то как Средиземье, как ветер полынный,
Все то же - гайвронок, лелека, веселка.
Уже не моя Украина.
А в мае каштаны выбросят свечи
И одуванчик завьет чуприну,
И в небе прокатится золотая луна,
Лезущая боком в окна гостиных,
Камбала золотая… Какие там флаги в Крыму?
Ах да, это ведь уже не моя «Батькивщина»…
Не потому ли я, точно страус в песок,
Прячу голову в стихи и картины,
В Паганини, в Шекспира, В Анри Руссо,
В цветенье маков - о, только не Украина!
Не потому ли филина кошмаров своих
Я пытаюсь - тщетно - отравить кофеином.
Тем временем орешник цветёт и цветёт
И чайки орут над Ашкелонской мариной.
Я перечитываю Толстого - потому что длинно -
И покупаю у друзов большие маслины,
Лепешки и лабане. Мучаюсь пылью и грустью.
Зелёный чай в пиалушке с легкой щербиной
Отчетливо пахнет розой. Никак не отпустит,
Никак не уйдет… уже не моя Украина.
Касд
А я всё околицей - у меня там ещё семья,
А я - все с акцентом на простых и невинных.
А я - все голосом механического соловья,
Почти по Андерсену… Как бродячая псина
Лаю, обегая район по объездной,
Вою - а звезды целятся - долго - в спину.
Вот-вот пальнут… Не упасть бы дорогой на мусорку-
Там на тропинке, как дочь говорит, «горбина».
А я все осторожничаю. Что я им?
Человеческий хлам, отцветший барвинок,
Засохший струп болезненный памяти,
Которому можно сказать: «Да иди на!..»
В моем дефекте сознания мир не черно-бел,
В моем бреду, где все-таки властен Авину
Беду отвести, я каждую ночь иду
По следу ласточек, в самую злую годину,
Хотя бы во сне, не имея ни сил, ни прав,
Хотя бы так - не на свою Украину.
Уже понятно, что ничего не вышло.
Мы думали стать алмазами - стали мякиной.
И где-то в глухом тумане детских надежд
Теряется шлях чумацкий, почти былинный.
На нем висят, как ягоды, все наши окна,
Все бабушкины торшеры, все фонари возле тына,
На нем качаются, как елочные гирлянды,
Мальвы, малина, вишня и горобина.
Фахр
И дело вовсе не в том, что кобзари
Ее называли то ненькой, то сиротиной,
И дело вовсе не в том, что она больна,
И дело не в том, что ветер несет мякину
Случайных людей к берегам последних морей,
Где пасть разевают неведомые пучины.
И дело не в том, какие мы слабаки,
Готовые все оставить и всех покинуть,
Мечтающие только о теплых домах,
О старости где-то недалеко от Рош-Пины.
А дело в том, что в каждом из нас сердцевина,
Как ядрышко в грецком орехе, стучит «Моя Украина».
Насиб
Далёко-далёко, - по скайпу, сквозь треск помех и заминок,
Покрыта морщинами рек - уже не моя Украина.
В гаях, затаивших дыханье перед цветеньем,
В морях, несущих на берег мягкую тину…
В городах, зажигающих леденцы окошек,
В квартирах, наполненных запахом свежих простынок,
Борщей и горячего хлеба. В мерцанье плоских экранов,
В ночах безнадёжных - и только от этого длинных -
Всё бьётся надежда как воробьиный хвост,
И всю страну трясёт в ночах воробьиных,
Как будто землетрясенье в три балла, и на столе пиала
Вот-вот разобьется, отбросив к стене половину.
Далёко-далёко, за плотным морским туманом,
За вечерним холодом, за жёлтым хамсином,
За попыткой вбить истерики в твёрдую форму -
Дрожит, бледнеет уже не моя Украина.
А я в автобусе на коленке пишут газели,
Нюхаю нервно корочку апельсина,
А я говорю, что в Хуле уже присели
Птицы, дорогой не на мою Украину.
А я погружаюсь в рецепт написанья касыды,
Пыль почти льётся, как струйка из горла кувшина,
А я по-птичьи дрожу, открывая страницу
С новостями уже не моей Украины.
Васхр
Когда-то бабушка варила борщ
И говорила: - Та скуштуй, дитина.
Я тогда не просила добавки, и вот
Почти утратила вкус моей Украины.
Поправлюсь - уже не моей. Мне все говорят,
Что нашу связь перетёрла красная глина
Ревнивой земли, что не гай у меня, а сад,
Нет, даже керем. А там - не моя Украина.
Но когда мне плохо - я не к Диккенсу,
Я ползу к её словам соловьиным,
Потихоньку, на брюхе, чтобы не видели,
В тихих тенях её, голубых, голубиных,
Я отдыхаю. Так же, как и в тени
Псалмов Давидовых, полных ветром пустынным,
Щебетанием птиц во впадинах скал…
Я бреду незримой толпой муравьиной,
Надеюсь - к вершине. А она - по бокам,
Миражом - уже не моя Украина.
Не мои там вишни созреют и не мои
Яблоки опадут. чужая поспеет малина,
Но почему мне снятся каштаны -
Неотступно, как люди, глядящие в спину?
Брошенные - чтобы преданными их не назвать -
оставленные стареть и копить седины.
Рахиль
Сегодня дети рисовали снег,
Напыщенный, как пачка балерины,
Виденный ими всего раза три,
Так дети холодных стран рисуют шары апельсинов.
А я будто в ознобе - он был настоящий…
В пять лет я в сугроб уронила куклу Мальвину.
Он был настоящий, и от него было жарко,
Когда растирали щеки. Дрожала гардина
На замерзшем окне. Меня лихорадило,
И бабушка открывала банку с малиной.
Все было подлинным: и Феодосия,
И лебеди в Судаке, и домик Грина,
И пасека деда Мити, и вечер в степи,
И молоко из горячих ласковых кринок.
Все было радостным: и киевский плацкарт,
И носатая кукла из белой глины,
И вечер в театре, и последний поезд метро,
И паршивый кофе в маленькой блинной,
Но это все - уже не моя Украина.
Мои теперь бело-желтые валуны
И ночи в горах, оторочены тьмой соболиной.
Знаете, звезды Мамрикии почти слепят,
Но где-то как Средиземье, как ветер полынный,
Все то же - гайвронок, лелека, веселка.
Уже не моя Украина.
А в мае каштаны выбросят свечи
И одуванчик завьет чуприну,
И в небе прокатится золотая луна,
Лезущая боком в окна гостиных,
Камбала золотая… Какие там флаги в Крыму?
Ах да, это ведь уже не моя «Батькивщина»…
Не потому ли я, точно страус в песок,
Прячу голову в стихи и картины,
В Паганини, в Шекспира, В Анри Руссо,
В цветенье маков - о, только не Украина!
Не потому ли филина кошмаров своих
Я пытаюсь - тщетно - отравить кофеином.
Тем временем орешник цветёт и цветёт
И чайки орут над Ашкелонской мариной.
Я перечитываю Толстого - потому что длинно -
И покупаю у друзов большие маслины,
Лепешки и лабане. Мучаюсь пылью и грустью.
Зелёный чай в пиалушке с легкой щербиной
Отчетливо пахнет розой. Никак не отпустит,
Никак не уйдет… уже не моя Украина.
Касд
А я всё околицей - у меня там ещё семья,
А я - все с акцентом на простых и невинных.
А я - все голосом механического соловья,
Почти по Андерсену… Как бродячая псина
Лаю, обегая район по объездной,
Вою - а звезды целятся - долго - в спину.
Вот-вот пальнут… Не упасть бы дорогой на мусорку-
Там на тропинке, как дочь говорит, «горбина».
А я все осторожничаю. Что я им?
Человеческий хлам, отцветший барвинок,
Засохший струп болезненный памяти,
Которому можно сказать: «Да иди на!..»
В моем дефекте сознания мир не черно-бел,
В моем бреду, где все-таки властен Авину
Беду отвести, я каждую ночь иду
По следу ласточек, в самую злую годину,
Хотя бы во сне, не имея ни сил, ни прав,
Хотя бы так - не на свою Украину.
Уже понятно, что ничего не вышло.
Мы думали стать алмазами - стали мякиной.
И где-то в глухом тумане детских надежд
Теряется шлях чумацкий, почти былинный.
На нем висят, как ягоды, все наши окна,
Все бабушкины торшеры, все фонари возле тына,
На нем качаются, как елочные гирлянды,
Мальвы, малина, вишня и горобина.
Фахр
И дело вовсе не в том, что кобзари
Ее называли то ненькой, то сиротиной,
И дело вовсе не в том, что она больна,
И дело не в том, что ветер несет мякину
Случайных людей к берегам последних морей,
Где пасть разевают неведомые пучины.
И дело не в том, какие мы слабаки,
Готовые все оставить и всех покинуть,
Мечтающие только о теплых домах,
О старости где-то недалеко от Рош-Пины.
А дело в том, что в каждом из нас сердцевина,
Как ядрышко в грецком орехе, стучит «Моя Украина».