Словесное
В какой-то момент язык вышел из-под контроля.
Лингвистика взбунтовалась. Нормальная человеческая речь ушла на покой. Слова более не оставались на своих местах, спрягаясь и склоняясь по своему усмотрению, а потом и вовсе началась чехарда: подлежащие и сказуемые менялись местами, антонимы и синонимы становились единым целым, а омонимы рвались на части, раздираемые значениями. Ничто из того, что было произнесено или записано, не оставалось в должном состоянии более минуты. Смысл вел себя, словно хамелеон на пестрой ткани, изменяясь, ускользая, исчезая, возвращаясь настолько переиначенным, что его принимали за постороннего и не пускали на порог. Люди, которые сохранили умение обращаться со словами, приобрели особый вес в обществе: лишь им было позволено говорить и писать. Особо слабые личности не могли уследить даже за собственнми мыслями. Внезапно книги и рецепты, песни и воззвания, документы и шпаргалки стали кашей из букв и словоформ, символов, черточек и палочек, точек и тире, криков и стонов. Над человечеством нависла угроза забвения.
Вскоре ученые распознали природу катаклизма. Они обнаружили и исследовали ткань повествования и словообразования, пользуясь языком глухонемых, который оказался наиболее приемлимым средством общения в охваченном паникой мире. Выяснилось, что слова верны и послушны, покуда имеют вес, а излишне легкие фразы можно и утяжелить. Открытие произвело фурор. Кто-то стал помногу использовать такие громоздкие и надежные на вид слова вроде "экзистенциализм", "газонефтеобеспечение" или "высокопревосходительство", чтобы они своим авторитетом не давали смыслу удрать.
Кто-то придумал закреплять фразы физически: прикреплять булавкой к письму, придавливать камешком или просто-напросто пришивать. Отныне там и тут можно было наблюдать людей, разгуливающих с горсткой гальки за пазухой, или болтливых кумушек, ловко орудующих языками и иголкой одновременно. Для важных документов использовались увесистые цепи и пресс-папье. Многочисленные конституции, заново перепечатанные и изданные в фолиантах с утяжеленными обложками, были погребены под землей и придавлены огомными глыбами гранита, дабы сохранить Порядок. На заседаниях за столом непременно присутствовал специально обученный человек, который ловко конспектировал булавками речи собравшихся. Все шло своим чередом.
И были третьи: те, что не заботились о сохранности слов. Они научились общаться взглядами, признаваться в любви поцелуем, заключать договор рукопожатием и благодарить улыбкой. Этих людей раньше называли поэтами.
Лингвистика взбунтовалась. Нормальная человеческая речь ушла на покой. Слова более не оставались на своих местах, спрягаясь и склоняясь по своему усмотрению, а потом и вовсе началась чехарда: подлежащие и сказуемые менялись местами, антонимы и синонимы становились единым целым, а омонимы рвались на части, раздираемые значениями. Ничто из того, что было произнесено или записано, не оставалось в должном состоянии более минуты. Смысл вел себя, словно хамелеон на пестрой ткани, изменяясь, ускользая, исчезая, возвращаясь настолько переиначенным, что его принимали за постороннего и не пускали на порог. Люди, которые сохранили умение обращаться со словами, приобрели особый вес в обществе: лишь им было позволено говорить и писать. Особо слабые личности не могли уследить даже за собственнми мыслями. Внезапно книги и рецепты, песни и воззвания, документы и шпаргалки стали кашей из букв и словоформ, символов, черточек и палочек, точек и тире, криков и стонов. Над человечеством нависла угроза забвения.
Вскоре ученые распознали природу катаклизма. Они обнаружили и исследовали ткань повествования и словообразования, пользуясь языком глухонемых, который оказался наиболее приемлимым средством общения в охваченном паникой мире. Выяснилось, что слова верны и послушны, покуда имеют вес, а излишне легкие фразы можно и утяжелить. Открытие произвело фурор. Кто-то стал помногу использовать такие громоздкие и надежные на вид слова вроде "экзистенциализм", "газонефтеобеспечение" или "высокопревосходительство", чтобы они своим авторитетом не давали смыслу удрать.
Кто-то придумал закреплять фразы физически: прикреплять булавкой к письму, придавливать камешком или просто-напросто пришивать. Отныне там и тут можно было наблюдать людей, разгуливающих с горсткой гальки за пазухой, или болтливых кумушек, ловко орудующих языками и иголкой одновременно. Для важных документов использовались увесистые цепи и пресс-папье. Многочисленные конституции, заново перепечатанные и изданные в фолиантах с утяжеленными обложками, были погребены под землей и придавлены огомными глыбами гранита, дабы сохранить Порядок. На заседаниях за столом непременно присутствовал специально обученный человек, который ловко конспектировал булавками речи собравшихся. Все шло своим чередом.
И были третьи: те, что не заботились о сохранности слов. Они научились общаться взглядами, признаваться в любви поцелуем, заключать договор рукопожатием и благодарить улыбкой. Этих людей раньше называли поэтами.