Этот сон я видел 10 лет назад
Приснился мне сон. Такое впечатление от этого сна, что всё это уже случилось со мной однажды. Как это называется? Дежавью? Или дежа вю? Как?
Сквер в центре маленького города, от которого расходится несколько пыльных, нешироких улиц. Солнце готовится к закату и как будто стремится отдать напоследок как можно больше своего тепла. Лучи солнца теперь проходят не так, как днём, когда кроны этих огромных деревьев защищают от палящих лучей редких прохожих, проходящих через сквер, а как бывает только ранним утром или вечером: насквозь, наискосок, сквозь стволы и ветви огромных деревьев, играя огромными солнечными зайчиками и длинными тенями.
В середине сквера стоит небольшое строение, на которой висит синяя вывеска с вычурной, красно-жёлтой надписью «Рюмочная». Помимо надписи вывеску украшает портрет вполне удовлетворённого жизнью усача, показывающего оттопыренный большой палец. Строение небольшое, может три на три метра, но оно заставляет разбегаться тропинки и тротуары вокруг него. А главный, стержневой тротуар упирается прямо в строеньице, вернее в его деревянную, крашенную синей краской дверь. Стены рюмочной до середины человеческого роста выстроены из кирпича, оштукатуренного и выбеленного. Всё, что выше, представляет собой деревянные рамы с мелкими ячейками стекла, и рамы эти выкрашены тою же синей краской, что и дверь, бестолково расположенная с левого края, а не в середине; дверь эта, впрочем, сияет отполированной медной ручкой.
Я тяну эту ручку и дверь мягко, но, не спеша, поддаётся. Правая половина рюмочной пуста и отгорожена дощатым невысоким барьером, который вовсе не располагает к тому, что бы на него облокачиваться. Барьер заменяет собой и прилавок, и стол, и вообще является единственным предметом мебели в этом небольшом помещении. На полу в правой половине рюмочной, на циновке сидит хозяин, перед которым стоит оплетенная лозой бутыль с виноградной водкой и чарка из непрозрачного, коричневого цвета стекла. Чарка эта граммов на двести, теперь из таких чарок водку не пьют. Прямо передо мной стоит кирпичная печь, занимающая большую часть левой половины. В левом переднем углу из печи выходит дымоход, его облегают деревянные балки, поддерживающие крышу. Сразу за печью устроена плита, на которой стоят кастрюли, где варится что-то, что ещё только станет вкусным часов через восемь, а то и вовсе - к утру, к утру, когда в эту же рюмочную вновь потянутся хмурые и помятые люди, желающие опохмелиться. На краю плиты, на железном подносе, лежат куски отварного мяса. По-видимому, это мясо уже разогревали в печи, потому что поверх его серо-розовой поверхности, по извилинам и бугоркам мяса уже пробежали коричневые подпалины от жара. Наверное, это мясо разогревали в той же печке, где только что пекли ещё горячий хлеб, что лежит на полосатом, грубого материала полотенце. От каравая хлеба уже успели отрезать краюху, и по разрезу видно, что это не простой хлеб, это хлеб с луком, который вмесили прямо в тесто. От избыточной сочности лука хлеб получился несколько квелым, слишком плотным, но его запах манит и дразнит ноздри. Между мясом и лежащем на самом краю печи каравае хлеба, лежит кривой, старый нож с деревянной ручкой, этим ножом режут хлеб и мясо сами посетители.
Рюмочная наполнена и другими запахами:
терпко пахнущей водки,
запахом говяжьих ног и хвостов, что варятся в огромной кастрюле напротив, и ещё
запахом от только что вышедших, вышедших буквально передо мной троих приятелей. Те трое приятелей
пахли мукой и углём одновременно,
пахли тем, что им пришлось сегодня разгружать на станции из прибывших вагонов,
пахли папиросами и анашой, что спрятана у одного из них в спичечном коробке, а ещё они немного
пахли стираными вчера хлопчатыми рубашками, кирзовыми сапогами, хозяйственным мылом и тройным одеколоном, но самым стойким запахом, оставшимся в рюмочной, был
запах от только что выпивших и закусивших людей.
- Оставь дверь открытой - говорит мне духанщик, наливая водку в чарку из которой только что, по очереди, пили грузчики, - сейчас станет прохладнее.
Ещё прежде, чем выпить, я отщипываю пальцами кусок хлеба с луком. Грубо выглядящий, испеченный заскорузлыми мужскими руками этот хлеб из самой простой муки и репчатого лука, тесто для которого было замешано на воде из отстоянной воды из соседнего арыка, необычайно вкусен.
- Чорак еир сан? - (Хлеб будешь кушать?) - спрашивает меня духанщик с небритым лицом,
намекая на то, что хлеб здесь не для еды, а для закуски,
намекая на то, что полагается прежде выпить, а потом отрезать себе немного хлеба и мяса и закусить,
намекая на то, что здесь «не халам-балам, а культурное заведение» и ещё
намекая на то, что нож здесь не для того, что бы каждый босяк хлеб трогал немытыми руками, тем более, что все эти босяки и не замечают умывальника, который заботливый духанщик повесил позади будки, но, самое главное,
намекая на то, что здесь незачем задерживаться надолго,
здесь ведь негде и присесть, некуда и опереться грузным животом,
здесь надо только выпить и закусить,
выпить и закусить по пути на танцы, что будут в парке под духовой оркестр,
выпить и закусить после трудового дня,
а может, выпить и закусить, что бы прошёл липкий страх, расползающийся под выпущенной поверх брюк рубашкой от
ножа в кожаной кобуре.
Теперь и мне хочется неспешно выпить эту тёплую водку, выпить в четыре-пять тяжёлых, обжигающих глотка.
Выпить, что бы потом отрезать кусок этого мяса с волокнами, толщиною со спичку, с разваренными жилами и плёнками, положить его на кусок хлеба и устало пережёвывать его, беседуя ни о чём сквозь битком набитый рот с духанщиком. Мне почему-то понятно, что это и есть самая правильная, самая необходимая закуска для этой крепкой, бьющей прямо по ногам водки.
Под прощальные слова духанщика «Худо хафез» (храни Господь!) мне хочется выйти в прохладу набегающих сумерек,
что бы пойти свинцом налитыми ногами, пойти заплетающейся, неуверенной походкой по одной из улиц к себе домой,
что бы уже под светом рано зажженных звёзд постучаться в калитку своего дома,
что бы дворовый пёс радостно завилял хвостом передо мной, провожая до двупольных, высоких дверей, за которыми уже давно ждут жена и дети,
что бы лечь на ковре,
что бы дети затихли,
что бы жена, шикая на младших, увела их спать:
«Тихо! Папа устал!»
А сбылось все только вчера: печь, плита, хлеб, допеченное в печи отварное мясо, чарка и... карты гугль, на которых я нашел этот город. Вот он!
От сквера в нижний левый угол идет дорога. Дорога пересекает канал. Сразу за мостом направо, третий дом от угла. Дом моего деда, дом, где родился мой отец.