«Катынский вопрос» на Нюрнбергском процессе
«КАТЫНСКИЙ ВОПРОС» НА НЮРНБЕРГСКОМ ПРОЦЕССЕ
Н.С. Лебедева
Одним из камней преткновения для советской делегации на Нюрнбергском процессе стало обсуждение катынского преступления 1. Не посчитавшись с предостережением Р.Джексона 2, Р.А.Руденко настоял на включении в Обвинительное заключение тезиса об ответственности гитлеровцев за расстрел польских офицеров в Катынском лесу в сентябре 1941 г. Примечательно, что в Обвинительном заключении, подписанном 6 октября на английском языке, фигурировала цифра 925 расстрелянных в Катыни поляков. 13 октября 1945 г. А.Я.Вышинский направил В.М.Молотову докладную записку, в которой охарактеризовал утвержденный на английском языке и опубликованный в прессе текст и предлагал внести в русскоязычный его вариант ряд поправок. При этом он писал, что Руденко было поручено внести исправление в количество «польских военнопленных, убитых немцами в Катынском лесу». В результате в переданном Трибуналу 18 октября Обвинительном заключении значились уже 11 тысяч расстрелянных польских офицеров. Включая этот текст, советские представители и их московское руководство были уверены, что статья 21 Устава МВТ предусматривает принятие без доказательств актов правительственных комиссий. Именно таким документом и было сообщение от 24 января 1944 г. «Специальной комиссии по установлению и расследованию обстоятельств расстрела немецко-фашистскими захватчиками в Катынском лесу военнопленных польских офицеров», которую возглавлял Н.Н.Бурденко 3.
Здание Дворца Юстиции, где проходил Нюрнбергский процесс
Ю.В.Покровский, предъявляя 13-14 февраля доказательства преступлений оккупантов против военнопленных, изложил выводы Комиссии Бурденко, возлагавшие ответственность за убийство 11 тысяч польских офицеров на германскую сторону. 3 марта защитник Г.Геринга Отто Штамер, намереваясь опровергнуть обвинение по катынскому делу, подал ходатайство о вызове в суд германских офицеров, упоминавшихся в Сообщении Комиссии Бурденко - Аренса, Рекста и Ходта, несколькими днями позднее - профессора Женевского университета Франсуа Навиля. Будучи уверенной в отрицательном ответе Трибунала адвокату, советская сторона ничего не предпринимала вплоть до 12 марта. В этот день МВТ удовлетворил ходатайство Отто Штамера, несмотря на протест Р.А.Руденко и решительные возражения И.Т.Никитченко. Заботясь о своей репутации как беспристрастного органа, Суд посчитал необходимым дать защите возможность оспорить документ, «не требующий доказательства» 4. Протокол закрытого заседания МВТ отражает аргументы, приводившиеся советскими и западными членами Трибунала. Никитченко настаивал на советской интерпретации статьи 21 Устава и выступал против вызова немецких свидетелей, о котором ходатайствовал О.Штамер. Хотя статья 21 гласила, что Трибунал «будет принимать без доказательств официальные правительственные документы и доклады Объединенных Наций, включая акты и документы комитетов, созданных в различных союзных странах для расследования военных преступлений», председатель МВТ Дж.Лоренс отметил, что она в то же время не запрещает защите представлять контраргументы. «Обвинение могло не поднимать вопроса о расстреле в Катынском лесу, - добавил заместитель члена МВТ от США Дж.Паркер. - Если мы откажем подсудимым вызвать свидетелей, это будет означать, что мы отрицаем их право на защиту». Французский судья А. Де Вабр счел, что отказ удовлетворить запрос защитника будет противоречить международному праву и спровоцирует нежелательную реакцию общественности. Член МВТ от США Ф.Биддл, в свою очередь, заявил, что это означает не изменение Устава, но вопрос его интерпретации. Никитченко отказался принять участие в голосовании и приложил к протоколу свое особое мнение [см. док. № 1].
Это решение Суда чрезвычайно встревожило советское руководство. Правительственная Комиссия по Нюрнбергскому процессу послала Р.А.Руденко инструкцию, предлагая направить от имени Комитета обвинителей протест против решения МВТ удовлетворить ходатайство О.Штамера о вызове свидетелей в опровержение обвинения в катынском расстреле немецкой стороны. При этом следовало подчеркнуть, что, допуская оспаривание доказательства, считающегося согласно статье 21 Устава бесспорным, Трибунал превышает свои полномочия. В случае отказа обвинителей от западных стран подписаться под этим протестом, Руденко должен был внести его от своего имени.
Западные коллеги действительно не сочли для себя возможным присоединиться к советскому демаршу, и протест Руденко подавал один. 6 апреля Трибунал повторно рассмотрел вопрос и оставил свое решение в силе [см. док. № 2]. Комитет обвинителей поддержал Руденко лишь в его усилиях добиться согласия суда заслушать и свидетелей обвинения по этому вопросу. Тем временем Правительственная комиссия по Нюрнбергскому процессу начала срочно готовить «свидетелей». В Болгарию был командирован сотрудник Министерства госбезопасности (МГБ), чтобы «поработать» с Марко Марковым, бывшим медицинским экспертом в Комиссии, созданной немецкой стороной и признавшей, что расстрел был произведен весной 1940 г. советскими властями. После вхождения Красной Армии в Болгарию он был привлечен к суду над участниками «катынского и винницкого дела». Его оправдали лишь после того, как он согласился признать фальсифицированным заключение международных экспертов в апреле 1943 г. Польских свидетелей поручили готовить прокурору СССР К.П.Горшенину, который к этому времени находился уже в Москве, немецкого - министру госбезопасности В.Н.Меркулову, отвечавшему также за подготовку документов, найденных якобы на трупах польских офицеров. Следует отметить, что именно Меркулов руководил в апреле-мае 1940 г. расстрелом 21 857 польских офицеров, полицейских и узников тюрем, проводимым по решению Политбюро ЦК ВКП(б) от 5 марта 1940 г. 5.
Именно Меркулов был в конце сентября 1943 г. направлен с большой группой работников госбезопасности в Катынь, чтобы подготовить лжесвидетелей и подложить в могилы поляков документы за вторую половину 1940 и начало 1941 г. Вышинский должен был руководить подготовкой документального фильма.
Но даже эти меры Кремль счел недостаточными. 24 мая решением Правительственной комиссии по Нюрнбергскому процессу группе в составе заместителя начальника контрразведки МГБ Л.Ф.Райхмана, помощников Руденко Л.Р.Шейнина и А.Н.Трайнина поручалось в 5-дневный срок ознакомиться со всеми материалами по катынскому делу и выделить из них те, которые могли быть использованы в Нюрнберге. Со свидетелями, дававшими показания Комиссии Бурденко, должны были работать Райхман и помощник главного советского обвинителя Л.Н.Смирнов.
К 11 июня для участия в Нюрнбергском процессе в качестве свидетелей по катынскому делу были отобраны пятеро из тех, кто давал показания Комиссии Бурденко, а также патологоанатом этой Комиссии В.И.Прозоровский, болгарин Марко Марков, немецкий военнопленный Людвиг Шнейдер.
Однако МВТ решил заслушать только по три свидетеля от защиты и от обвинения. 1-2 июля перед судом дали свои показания свидетели защиты: полковник Фридрих Аренс, лейтенант Р. фон Эйхборн и генерал Е.Оберхойзер. От обвинения Л.Н.Смирнов допросил на процессе бывшего заместителя обербургомистра Смоленска Б.В.Базилевского, М.Маркова и В.И.Прозоровского. Судя по репликам членов МВТ от западных стран, они не поверили ни тем, ни другим. [Выводы, сделанные на основании показаний свидетелей защиты и обвинения, изложены в выступлении Отто Штамера, защитника Германа Геринга - см. док. № 3.] В результате в Приговоре МВТ катынский расстрел не фигурировал.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 О катынском злодеянии см. подробнее: Лебедева Н.С. "Катынь: преступление против человечества". М., 1994; "Катынь. Пленники необъявленной войны: Документы". М., 1997; "Катынь. Март 1940 - сентябрь 2000. Расстрел. Судьбы живых. Эхо Катыни: Документы". М., 2001.
2 Роберт Джексон - американский государственный деятель и юрист, в июле-августе 1945 г. возглавлял делегацию США на переговорах в Лондоне о создании МВТ, в 1945-1946 гг. Главный обвинитель от США на Нюрнбергском процессе.
Как сообщил журналисту Владимиру Абаринову один из американских обвинителей на Нюрнбергском процессе У. Харрисон, главный обвинитель от США советовал Роману Руденко отказаться от включения в обвинительное заключение сведений о расстреле польских офицеров в Катынском лесу. Роберт Джексон полагал, что огромное число других преступлений, в отношении которых "у немцев не было защиты", делает их вину бесспорной. Однако советская сторона настояла на своем (Абаринов В. Катынский лабиринт. М., 1991. С. 164).
3 27 сентября 1943 г., через два дня после освобождения Смоленска, видный нейрохирург, президент Медицинской академии наук, член ЧГК Н.Н.Бурденко обратился к Молотову с письмом. В нем он сообщал о получении от члена ЧГК академика И.П.Трайнина указаний Молотова о расследовании германских преступлений в Смоленской области против советских граждан, а также Катынской трагедии. Нарком иностранных дел на этом письме написал для Вышинского: «Я о Катыни ничего не говорил т. Трайнину. Нужно обдумать, когда и как браться за это дело. Тов. Трайнин поторопился с дачей поручения т. Бурденко» (РГАСПИ. Ф. 82. Оп. 2. Д. 512. Л. 10). В результате главный хирург Красной Армии и другие сотрудники и медэксперты выехали в Смоленск, но к «катынскому делу» их до второй декады января 1944 г. не допускали. Предварительное «расследование» в Катыни проводили сотрудники госбезопасности во главе с В.Н.Меркуловым. Их целью было уничтожение доказательств вины НКВД, фабрикация «документов» и подготовка лжесвидетелей. К 10 января 1944 г. Меркулов и его заместитель С.Н.Круглов подписали обширную справку, которая затем и была положена в основу Сообщения Комиссии Бурденко.
4 IMT. Vol. IX. Р. 3.
5 См. решение Политбюро ЦК ВКП(б) от 5 марта 1940 г. и записку председателя КГБ при Совмине СССР А.Н.Шелепина Н.С.Хрущеву от 3 марта 1959 г. ("Катынь. 1940-2000: Документы". С. 43-44, 563-564).
ДОКУМЕНТЫ
№ 3
ИЗ ВЫСТУПЛЕНИЯ О. ШТАМЕРА,
защитника подсудимого Германа Вильгельма Геринга
Стенограмма
заседания Международного военного трибунала
от 4 и 5 июля 1946 г.
[...]
Отто Штамер, защитник подсудимого Германа Геринга
Господин председатель! Вчера я уже сказал, что я хотел бы осветить также и Катынское дело, и я сейчас, прежде чем перейти к заключению, хотел именно остановиться на Катыни. К сожалению, для меня было совершенно невозможно подготовить перевод, так как представление доказательств происходило в самые последние дни. Доклад не очень велик, у переводчиков имеются копии, так что я думаю, что могу сейчас начать.
В подробном рассмотрении нуждается также и Катынское дело, по которому несколько дней назад было закончено представление доказательств. Русское обвинение опиралось на результаты исследования, изложенные в документе СССР-54. В этом документе на основании материала сделано следующее заключение:
1. Военнопленные поляки, находившиеся в трех лагерях западнее Смоленска, оставались там и после вступления немцев в Смоленск до сентября 1941 года включительно.
2. В Катынском лесу германские оккупационные власти осенью 1941 года произвели массовые расстрелы польских военнопленных из вышеуказанных лагерей.
3. Массовые расстрелы польских военнопленных в Катынском лесу были произведены германской воинской частью, сокрытой под ложным именем «Штаб 537-го строительного батальона», во главе которого стоял подполковник Арнес и его сотрудники: старший лейтенант Рекс и лейтенант Ходт.
Спрашивается, доказало ли обвинение свое утверждение?
На этот вопрос следует ответить отрицательно. На основании документа нельзя констатировать этого. Обвинение направлено против определенной воинской части и против определенных, названных по именам, офицеров. В качестве времени совершения преступления указывается осень, сентябрь 1941 года. В качестве места указывается Катынский лес. При столь точных указаниях на обстоятельства дела задачей защиты было лишь установить, выдержат ли эти констатации проверку. Сперва следует указать о круге лиц. Полковник Аренс, офицер, имеющийся в виду как подполковник Арнес, уже потому исключается в качестве лица, совершившего преступление, что действие это якобы было совершено осенью 1941 года, тогда как Аренс стал командиром 537-го полка лишь в конце ноября 1941 года. Лишь в это время он прибыл в Катынь, ранее же он никогда не бывал на Восточном театре военных действий. До Аренса полком командовал полковник Беденк, который со штабом своего полка в августе 1941 года прибыл в Катынь. Еще до Беденка старший лейтенант Ходт, непосредственно после взятия Смоленска, а именно в июле 1941 года прибыл на дачу на Днепре с передовым отрядом 537-го полка и пробыл там до прибытия штаба полка, к которому он тогда еще не принадлежал. В штаб полка он был переведен лишь в сентябре 1941 года и с этого момента постоянно жил на даче. Особые факты, которые могли бы доказать вину Ходта или Беденка, не явствуют из представленного документа, а другие документы об этом не были представлены. Тем самым не доказано, что Беденк и Ходт могут быть лицами, совершившими преступление.
Многие обстоятельства говорят против того, что 537-я или какая-либо другая воинская часть участвовала в преступлении.
Польские военнопленные, как указывалось, попали а руки немцев в трех лагерях западнее Смоленска. Таким образом они стали бы немецкими военнопленными. О захвате их в плен необходимо было бы доложить группе армий «Центр». Такого сообщения, согласно показаниям свидетеля Эйххорна, не поступало. То, что при таком большом количестве военнопленных донесение по недосмотру могло быть не сделано, совершенно исключается. Кроме того, захват в плен 11000 польских офицеров ни в коем случае не мог остаться неизвестным группе армий. Но в группе армий, как это вытекает из показаний генерала Оберхойзера, никогда не получали об этом сообщения. Из показаний, данных обоими свидетелями - Эйххорном и Оберхойзером, следует, что ко времени занятия Смоленска немцами польские офицеры уже не могли находиться в этих лагерях. Свидетели, которые утверждали бы, что они видели этих офицеров после этого в лагерях, не были допрошены русской комиссией. Допрошенный по этому вопросу служащий железной дороги ничего не знает из своих собственных наблюдений. Утверждают, что 11000 военнопленных были направлены из этих лагерей в Катынь. Переброска такого большого количества польских военнопленных не могла остаться скрытой от русского населения, даже если бы эта переброска производилась по возможности незаметно и тайно. Расстрел в таких больших масштабах также не мог остаться незамеченным для русского населения. Если даже лесок был оцеплен, то ведь на расстоянии 200 м находилось общедоступное шоссе, которое было без ограничений предоставлено для движения. По нему также передвигалось много русского гражданского населения. То, что происходило в Катынском лесу, можно было наблюдать с шоссе. В непосредственной близости от днепровской дачи находились крестьянские дворы, в которых во время оккупации находились жители и которые все время поддерживали контакт со штабом полка. Но ни в отношении переброски, ни в отношении наблюдения расстрелов нет надежных данных и показаний. Никогда с немецкой стороны для такой массовой экзекуции не было бы избрано такое место, как то, где были обнаружены могилы. Это место вследствие того, что оно находилось между шоссе и расположением полка, было совершенно не приспособлено для таких дел. Как уже было сказано, большое движение имело место не только на проходящем вблизи шоссе, но и непосредственно рядом с могилами по дороге к штабу полка. Таким образом, даже солдаты, не участвующие в этой операции, должны были бы иметь возможность наблюдать и знать о ней. Также и избранный для проведения операции род войск был крайне неблагоприятен, так как технические войска, к которым относился полк связи, меньше всего были приспособлены для выполнения таких задач. Правда, свидетели Оберхойзер и Эйххорн лишь 20 сентября 1941 г. поселились вблизи от места действий. Поэтому они могут говорить о своих наблюдениях только начиная с этого момента, в то время как уже с конца июля на даче сначала находилась команда квартирьера, а с августа - штаб полка. В этот период времени, охватывающий приблизительно шесть недель, такие действия не могли быть приведены в исполнение. Это совершенно исключается. Те немногие люди, которые были в распоряжении полка, были загружены работой и не могли в такой короткий промежуток времени расстрелять 11000 пленных и, кроме того, убрать их трупы. Правда, по утверждению русского обвинения, русские военнопленные помогали убирать трупы, но это не доказано, и в данном случае никто из русских жителей не видел таких пленных. Ни в коем случае нельзя так быстро устранить следы этого действия и замаскировать место действия так, чтобы свидетели Оберхойзер и Эйххорн, проезжая часто к даче, не могли заметить подозрительных признаков.
Заявлений допрошенных здесь свидетелей совершенно недостаточно: «Он из рассказов некоего Меньшагина, которого теперь уже нельзя найти, слышал о таких расстрелах. Сам он этого не видел. Он сам не видел поляков. Студенты сказали ему, что они видели поляков, но количества они не знали и не узнали также того, где они содержались». Показания, не полные во всех отношениях, цены не имеют.
Заслушанные здесь показания двух врачей не являются достаточными для оценки данных событий в духе обвинения. В рамках допущенного Трибуналом представления доказательств было бы невозможно произвести полнейшее расследование всех медицинских вопросов, которые имели бы решающее значение для экспертов при вынесении ими решения. Поэтому защита отказалась выставить здесь медицинского эксперта для оправдания подсудимых. Но не следует забывать следующего. Экспертиза была произведена по инициативе германского правительства комиссией из 12 членов из числа видных представителей высших европейских судебно-медицинских учреждений, в то время как представленная русским обвинением экспертиза была составлена исключительно русскими экспертами. Первая экспертиза заслуживает предпочтения, поскольку она составлена аполитичными экспертами.
Свидетель профессор Марков во время своего допроса отказался от того, что было им самим написано в протоколе от 30 апреля 1943 г. Он утверждает, что уже тогда на основании вскрытия им трупа он считал неправильными данные о том, что расстрел был произведен в марте-апреле 1940 г.
Эти показания вызывают большое сомнение. Свидетель сам не мог дать никакого точного разъяснения, почему он при таком своем отношении ко всему этому делу не выступил немедленно против формулировки протокола от 30 апреля 1943 г., почему он не отказался подписать этот протокол, также почему в последующем никогда не говорил, по крайней мере, остальным экспертам, которые участвовали в этом, о своем действительном научном заключении.
Из-за этого заявления германская экспертиза не теряет своего значения, тем более что все остальные 11 экспертов полностью и очевидно одобрили содержащиеся в данной экспертизе утверждения. При таком положении вещей вовсе не будет необходимым излагать отдельные причины во всех деталях, которые говорят за правильность содержащегося в «Белой книге» заключения от 30 апреля 1943 г. Установленный русскими экспертами момент расстрела, а именно осень 1941 года, определен совершенно произвольно и не может быть ни при каких обстоятельствах верным, поскольку трупы были одеты в зимнюю одежду, как это установил также свидетель Марков на трупе, который он сам вскрывал. Тот факт, что в могилах обнаружены револьверные патроны германского изготовления, не допускает вывода, что расстрел был произведен немцами. В германской «Белой книге» указано на то, что германский завод, который производил эти патроны, в очень большом количестве поставлял их в другие страны и больше всего на Восток.
В заключение следует сказать, что задачей данного процесса не является установить, были ли 11000 польских офицеров расстреляны после занятия Смоленска немцами и мог ли этот расстрел быть произведен немцами. Поэтому это обвинение выпадает из Обвинительного заключения.
часть 2
часть 3