Врач рассказывает о своей работе
По наводке dok-zlo. C этим врачом мы сталкиваемся редко, хотя это и не патологоанатом. Просто контакт с ним происходит тогда, когда больной находится в полной отключке, причём именно этот врач его и отключает на время проведения болезненных или неприятных вмешательств. Анестезиолог в популярной форме рассказывает о своей работе. Ссылка пойдёт в раздел медицинского проекта "Медицинская кунсткамера".
polet_fantazii пишет
Пять постов. О моей работе.
Итак, моя работа. Писать о работе не так просто, как кажется, когда начинаешь думать, как объяснить очевидные для меня вещи людям, далеким от моей профессии. Я - анестезиолог.
Анестезиология не была моей профессией изначально, после института я работала акушером-гинекологом, и поэтому до сх пор считаю себя вправе давать советы в этой области. Но после переезда в Израиль специализацию пришлось сменить. Это было непросто - я любила то, чем занималась, и мне было страшновато начинать все с нуля. Но вот прошло девять лет, и я спокойно могу сказать: не жалею о произошедшем.
Иногда меня спрашивают - почему ты комментируешь дискуссии о легочных заболеваниях, или о сердечных? Это же не твое, ты даешь наркозы!
Люди упускают из виду, что наркозы я даю кому угодно, в том числе и легочникам, и сердечникам. Мне надо - хотя бы понемногу - знать все. Ведь если у человека после операции разовьется приступ астмы, то поначалу лечить его буду именно я. То же самое и со всем остальным. Естественно, я не могу все держать в голове. Никто не может. Поэтому в конце дня, перед уходом домой, принято просмотреть данные больных, которые завтра придут на наркоз. Если у больного есть какая-то осбенная патология, о которой ты мало знаешь, то лезешь в книги, в интернет, спрашиваешь у более опытных коллег. Во время операции пациент будет полностью в моих руках, и я должна быть готова ко всему.
Человек ложится ко мне на стол голый, голодный, в операционной обычно стоит холод (хирурги и сестры стоят под жаркими лампами, в халатах с длинными рукавами. Им жарко, а для того, чтобы они могли концентрироваться на операции, а не на капле пота, которая ползет по носу, температура должна быть комфортной для них). Как правило, люди перед операцией перепуганы, и это совершенно понятно. Редко кто бывает спокоен с виду, и вполне вероятно, что эти спокойные страдают как раз сильнее всех - мало того, что им страшно, они еще должны держать контроль над собой!
Это все прекрасно известно, поэтому перед тем, как привезти больного и положить его на стол, я беседую с ним и с семьей, отвечаю на вопросы. Кроме этого, всем, кому можно, ввожу в вену легкий успокоительный препарат.
И вот пациент у меня на столе.
Стандартные мониторы - давление, экг, прищепка на палец для определения насыщенности крови кислородом.
Если нужно что-то еще, то это будет после.
Маска с кислородом. Медленно ввожу лекарство. С этого момента я отвечаю за все. Я контролирую дыхание, давление, температуру. Только сердце бьется само, но и оно, по большому счету, зависит от меня.
Мой рабочий столик.
Машина и монитор.
Кстати, один из самых частых вопросов - это "Доктор, я не проснусь во время операции?"
В этой тревоге во многом повинны масс-медиа, которые радостно раздувают любой скандал. Сейчас в Америке выходит на экраны фильм об этом, и я не завидую душевному состоянию тех, кто пойдет его смотреть незадолго до операции...
На самом деле возможность прийти в сознание действительно существует, особенно тогда, когда нельзя дать очень сильный наркоз (кесарево сечение, сердечное шунтирование). Это, кстати, еще один довод за спинальную анестезию при кесаревом.
Но очень нередко люди просто путаются в воспоминаниях и не знают, что и когда произошло, ведь наркоз подавляет и память, и реакцию на реальность.
Операция закончена, хирург накладывает повязку, разговаривает с ассистентом. Сестра собирает инструменты, они звенят. Во рту еще трубка, потому что дыхание не вернулось к норме, и уже начинает болеть...
Это - время выхода из наркоза. Как только анестезиолог видит, что пациент хорошо дышит, трубка убирается, дается обезболивающее, и очань цасто человек снова проваливается в сон, а потом окончательно приходит в себя и рассказывает родственникам - "Я проснулся... Был свет, я не мог пошевелиться, они звенели инструментами, а я не мог ничего сказать". Человек может искренне не понимать, что он проснулся тогда, когда и должен был проснуться, и все было именно так, как и должно было быть...
Бывают, конечно, и случаи вопиющей халатности, но я не хочу о них говорить, и не надо, пожалуйста, приводить мне здесь такие примеры. За других я не отвечаю, на истории о "врачах-убийцах" реагирую плохо и грубо, а уроды, к сожалению, встречаются во всех областях. :(
Окончание операции еще не значит, что мои заботы о больном окончены. Я должна проследить, чтобы состояние его было стабильным, боль - под контролем, неприятные вещи вроде рвоты - тоже. До тех пор, пока пациент полностью не готов к отправке обратно в отделение, он под моим контролем.
В порядке примера и небольшого хвастовства расскажу один случай, произошедший еще в Израиле.
Молодой парень оказался под колесами грузовика. Перелом обеих ног (бедренных костей). Это - тяжелая травма, сопровождается большой кровопотерей, без срочной операции - смерть от обескровливания.
При любой травме перед операцией еще в приемном покое делают ряд обследований, чтобы не пропустить каких-нибудь повреждений. Все остальное было в порядке. Мы оперировали его всю ночь, к утру переломы были зафиксированы, наложен гипс.
Я смотрю на мониторы и мне не нравится давление. Вроде и не очень низкое, но я бы ожидала чуть повыше...
Хирурги торопят - вывози из операционной. Пять утра, жуткое время, когда слипаются глаза, гудит в голове и временами хочется стукнуть себя по щекам, чтобы не провалиться в сон. Члены операционной бригады бледны, явно усталы, очень неприятное время.
В общем, мы препирались около пяти минут, за это время давление упало еще немного. Я уперлась рогом и сказала, что больного из оперционной не повезу никуда, пока ему не сделают прямо здесь, на столе, повторное исследование.
Скажу честно - противостоять всей бригаде было очень нелегко. Израиль - не очень политкорректная страна, поэтому выражения "ты маешься дурью" услышать там можно очень легко.
Однако же покинуть операционную, пока больной на столе, хирург не может. Ведь мы - бригада, мы работаем в связке. Хирург не может без меня, моя работа не имеет смысла без него. И оба мы - для пациентов.
Притащили аппарат УЗИ из приемного покоя, приложили к животу... Бледный хирург стал зеленым, и в три минуты операционная была развернута вновь.
Маленький сосуд, один из окружающих кишечник, был порван, видимо, во время травмы. Он кровил несильно, и, когда делали обследование при поступлении в приемный покой, крови в брюшной полости не было видно. Однако операция длилась всю ночь, и этой крови набежало два литра. Если бы мы отвезли парня в отделение, он мог бы умереть от шока через час. А так выписался из больницы через две недели.
Еще меня спрашивают - "как это можно, видеть ежедневно боль, кровь, видеть смерть, и не огрубеть? Что происходит с вашими нервами от этой работы?"
Да, моя работа - однозначно не для слабонервных. И дело не в виде крови, дело в умении собраться, принимать молниеносные решения, иногда - несколько сразу. Это тяжело. Недаром, к сожалению, наркомания - это один из профессиональных рисков в анестезиологии. Стресс так велик, а препараты - вот они, рядом. :(
Во время работы просто невозможно думать ни о боли, ни о страдании. От этого необходимо абстрагироваться, иначе ничего не выйдет. Если мне надо уколоть в вену, а я буду концентрироваться на том, что вот, сейчас я воткну острую ужасную железку в руку из плоти и крови, то рука моя непременно дрогнет, и я ничего не сделаю, а только причиню боль - проткну вену, надую синяк. Это давно усвоено, еще во времена студенческой практики. Надо отстраниться ото всего, кроме задания - есть игла, и ее надо ввести в вену. Все. Чем техничнее и отстраненнее я это сделаю, тем меньше неприятных ощущений будет у моего пациента. То же самое и в случае экстренности - мне некогда думать "Сейчас она умрет, и ее дети останутся сиротами". У меня есть время только на то, чтобы подумать "Мы имеем быструю мерцательную аритмию с нестабильным давлением" и принять соответствующие меры. Если я буду думать про детей, я упущу момент, когда ситуацию можно еще исправить. В обычной жизни я - человек очень брезгливый. Кто-нибудь только упомянет про блевоту, а меня уже выворачивает наизнанку. На работе я вижу это каждый день, и не думаю ни о чем, кроме того, как сделать, чтобы пациента перестало рвать, и чтобы рвотные массы не попали ему в легкие.
Тем, кто не умеет абстрагироваться, наверное, нечего делать в медицине - не смогут...
Вот то, что можно вкратце сказать о моей работе.
Ну и в заключение - как положено - обращусь с просьбой: Я люблю свою работу, но не люблю экстренные операции, как и мои коллеги (не побоюсь сказать за всех).
Поэтому облегчите наш труд - не садитесь за руль после выпивки и пристегивайте, Бога ради, и себя, и своих пассажиров. Давайте встречаться в любых местах, кроме операционной. :)
Оригинал поста
polet_fantazii пишет
Пять постов. О моей работе.
Итак, моя работа. Писать о работе не так просто, как кажется, когда начинаешь думать, как объяснить очевидные для меня вещи людям, далеким от моей профессии. Я - анестезиолог.
Анестезиология не была моей профессией изначально, после института я работала акушером-гинекологом, и поэтому до сх пор считаю себя вправе давать советы в этой области. Но после переезда в Израиль специализацию пришлось сменить. Это было непросто - я любила то, чем занималась, и мне было страшновато начинать все с нуля. Но вот прошло девять лет, и я спокойно могу сказать: не жалею о произошедшем.
Иногда меня спрашивают - почему ты комментируешь дискуссии о легочных заболеваниях, или о сердечных? Это же не твое, ты даешь наркозы!
Люди упускают из виду, что наркозы я даю кому угодно, в том числе и легочникам, и сердечникам. Мне надо - хотя бы понемногу - знать все. Ведь если у человека после операции разовьется приступ астмы, то поначалу лечить его буду именно я. То же самое и со всем остальным. Естественно, я не могу все держать в голове. Никто не может. Поэтому в конце дня, перед уходом домой, принято просмотреть данные больных, которые завтра придут на наркоз. Если у больного есть какая-то осбенная патология, о которой ты мало знаешь, то лезешь в книги, в интернет, спрашиваешь у более опытных коллег. Во время операции пациент будет полностью в моих руках, и я должна быть готова ко всему.
Человек ложится ко мне на стол голый, голодный, в операционной обычно стоит холод (хирурги и сестры стоят под жаркими лампами, в халатах с длинными рукавами. Им жарко, а для того, чтобы они могли концентрироваться на операции, а не на капле пота, которая ползет по носу, температура должна быть комфортной для них). Как правило, люди перед операцией перепуганы, и это совершенно понятно. Редко кто бывает спокоен с виду, и вполне вероятно, что эти спокойные страдают как раз сильнее всех - мало того, что им страшно, они еще должны держать контроль над собой!
Это все прекрасно известно, поэтому перед тем, как привезти больного и положить его на стол, я беседую с ним и с семьей, отвечаю на вопросы. Кроме этого, всем, кому можно, ввожу в вену легкий успокоительный препарат.
И вот пациент у меня на столе.
Стандартные мониторы - давление, экг, прищепка на палец для определения насыщенности крови кислородом.
Если нужно что-то еще, то это будет после.
Маска с кислородом. Медленно ввожу лекарство. С этого момента я отвечаю за все. Я контролирую дыхание, давление, температуру. Только сердце бьется само, но и оно, по большому счету, зависит от меня.
Мой рабочий столик.
Машина и монитор.
Кстати, один из самых частых вопросов - это "Доктор, я не проснусь во время операции?"
В этой тревоге во многом повинны масс-медиа, которые радостно раздувают любой скандал. Сейчас в Америке выходит на экраны фильм об этом, и я не завидую душевному состоянию тех, кто пойдет его смотреть незадолго до операции...
На самом деле возможность прийти в сознание действительно существует, особенно тогда, когда нельзя дать очень сильный наркоз (кесарево сечение, сердечное шунтирование). Это, кстати, еще один довод за спинальную анестезию при кесаревом.
Но очень нередко люди просто путаются в воспоминаниях и не знают, что и когда произошло, ведь наркоз подавляет и память, и реакцию на реальность.
Операция закончена, хирург накладывает повязку, разговаривает с ассистентом. Сестра собирает инструменты, они звенят. Во рту еще трубка, потому что дыхание не вернулось к норме, и уже начинает болеть...
Это - время выхода из наркоза. Как только анестезиолог видит, что пациент хорошо дышит, трубка убирается, дается обезболивающее, и очань цасто человек снова проваливается в сон, а потом окончательно приходит в себя и рассказывает родственникам - "Я проснулся... Был свет, я не мог пошевелиться, они звенели инструментами, а я не мог ничего сказать". Человек может искренне не понимать, что он проснулся тогда, когда и должен был проснуться, и все было именно так, как и должно было быть...
Бывают, конечно, и случаи вопиющей халатности, но я не хочу о них говорить, и не надо, пожалуйста, приводить мне здесь такие примеры. За других я не отвечаю, на истории о "врачах-убийцах" реагирую плохо и грубо, а уроды, к сожалению, встречаются во всех областях. :(
Окончание операции еще не значит, что мои заботы о больном окончены. Я должна проследить, чтобы состояние его было стабильным, боль - под контролем, неприятные вещи вроде рвоты - тоже. До тех пор, пока пациент полностью не готов к отправке обратно в отделение, он под моим контролем.
В порядке примера и небольшого хвастовства расскажу один случай, произошедший еще в Израиле.
Молодой парень оказался под колесами грузовика. Перелом обеих ног (бедренных костей). Это - тяжелая травма, сопровождается большой кровопотерей, без срочной операции - смерть от обескровливания.
При любой травме перед операцией еще в приемном покое делают ряд обследований, чтобы не пропустить каких-нибудь повреждений. Все остальное было в порядке. Мы оперировали его всю ночь, к утру переломы были зафиксированы, наложен гипс.
Я смотрю на мониторы и мне не нравится давление. Вроде и не очень низкое, но я бы ожидала чуть повыше...
Хирурги торопят - вывози из операционной. Пять утра, жуткое время, когда слипаются глаза, гудит в голове и временами хочется стукнуть себя по щекам, чтобы не провалиться в сон. Члены операционной бригады бледны, явно усталы, очень неприятное время.
В общем, мы препирались около пяти минут, за это время давление упало еще немного. Я уперлась рогом и сказала, что больного из оперционной не повезу никуда, пока ему не сделают прямо здесь, на столе, повторное исследование.
Скажу честно - противостоять всей бригаде было очень нелегко. Израиль - не очень политкорректная страна, поэтому выражения "ты маешься дурью" услышать там можно очень легко.
Однако же покинуть операционную, пока больной на столе, хирург не может. Ведь мы - бригада, мы работаем в связке. Хирург не может без меня, моя работа не имеет смысла без него. И оба мы - для пациентов.
Притащили аппарат УЗИ из приемного покоя, приложили к животу... Бледный хирург стал зеленым, и в три минуты операционная была развернута вновь.
Маленький сосуд, один из окружающих кишечник, был порван, видимо, во время травмы. Он кровил несильно, и, когда делали обследование при поступлении в приемный покой, крови в брюшной полости не было видно. Однако операция длилась всю ночь, и этой крови набежало два литра. Если бы мы отвезли парня в отделение, он мог бы умереть от шока через час. А так выписался из больницы через две недели.
Еще меня спрашивают - "как это можно, видеть ежедневно боль, кровь, видеть смерть, и не огрубеть? Что происходит с вашими нервами от этой работы?"
Да, моя работа - однозначно не для слабонервных. И дело не в виде крови, дело в умении собраться, принимать молниеносные решения, иногда - несколько сразу. Это тяжело. Недаром, к сожалению, наркомания - это один из профессиональных рисков в анестезиологии. Стресс так велик, а препараты - вот они, рядом. :(
Во время работы просто невозможно думать ни о боли, ни о страдании. От этого необходимо абстрагироваться, иначе ничего не выйдет. Если мне надо уколоть в вену, а я буду концентрироваться на том, что вот, сейчас я воткну острую ужасную железку в руку из плоти и крови, то рука моя непременно дрогнет, и я ничего не сделаю, а только причиню боль - проткну вену, надую синяк. Это давно усвоено, еще во времена студенческой практики. Надо отстраниться ото всего, кроме задания - есть игла, и ее надо ввести в вену. Все. Чем техничнее и отстраненнее я это сделаю, тем меньше неприятных ощущений будет у моего пациента. То же самое и в случае экстренности - мне некогда думать "Сейчас она умрет, и ее дети останутся сиротами". У меня есть время только на то, чтобы подумать "Мы имеем быструю мерцательную аритмию с нестабильным давлением" и принять соответствующие меры. Если я буду думать про детей, я упущу момент, когда ситуацию можно еще исправить. В обычной жизни я - человек очень брезгливый. Кто-нибудь только упомянет про блевоту, а меня уже выворачивает наизнанку. На работе я вижу это каждый день, и не думаю ни о чем, кроме того, как сделать, чтобы пациента перестало рвать, и чтобы рвотные массы не попали ему в легкие.
Тем, кто не умеет абстрагироваться, наверное, нечего делать в медицине - не смогут...
Вот то, что можно вкратце сказать о моей работе.
Ну и в заключение - как положено - обращусь с просьбой: Я люблю свою работу, но не люблю экстренные операции, как и мои коллеги (не побоюсь сказать за всех).
Поэтому облегчите наш труд - не садитесь за руль после выпивки и пристегивайте, Бога ради, и себя, и своих пассажиров. Давайте встречаться в любых местах, кроме операционной. :)
Оригинал поста