Послушай: далёко, далёко, на озере Чад изысканный бродит скрипач
* * *
В море ветер, в море буря, в море воют ураганы,
В очи глянет запоздалый, но властительный испуг.
Корабли на дно уходят с якорями, с парусами
И невеста зарыдает, и задумается друг.
Ты поймешь тогда, как злобно насмеялось все, что пело:
«Изумруды и рубины рассыпаются дождем».
И тоскливый смертный холод обовьет, как тканью, тело.
Оставайся, мальчик, с нами - будешь нашим скрипачом!
* * *
Мы поедем, мы помчимся на оленях утром ранним.
Не проси об этом счастье, отравляющем миры.
Ты узнаешь, что напрасно называют север кpайним,
Что такое темный ужас начинателя игры!
Ты поймешь тогда, как злобно насмеялось все, что пело.
Мы отчаянно воpвемся прямо в снежную зарю.
И тоскливый смертный холод обовьет, как тканью, тело.
Ты увидишь, он бескрайний, я тебе его дарю.
В море ветер, в море буря, в море воют ураганы,
В очи глянет запоздалый, но властительный испуг.
Корабли на дно уходят с якорями, с парусами
И невеста зарыдает, и задумается друг.
Ты поймешь тогда, как злобно насмеялось все, что пело:
«Изумруды и рубины рассыпаются дождем».
И тоскливый смертный холод обовьет, как тканью, тело.
Оставайся, мальчик, с нами - будешь нашим скрипачом!
* * *
Мы поедем, мы помчимся на оленях утром ранним.
Не проси об этом счастье, отравляющем миры.
Ты узнаешь, что напрасно называют север кpайним,
Что такое темный ужас начинателя игры!
Ты поймешь тогда, как злобно насмеялось все, что пело.
Мы отчаянно воpвемся прямо в снежную зарю.
И тоскливый смертный холод обовьет, как тканью, тело.
Ты увидишь, он бескрайний, я тебе его дарю.