Биг Тайм. Главы 7 и 8
Главы 5 и 6 здесь
Глава 7
Дмитрий Павлович закрыл тетрадь и внимательно осмотрел ее. Зеленая обложка из шкуры молодого дермантина, девяносто шесть листов в клетку, Ангарский ЦБК, девяносто второй год. Линии клеток выцвели, бумага очень мягкая. Потер уголок страницы пальцами, чернила вместе с верхним слоем бумаги легко скатались в колбаску. Было очень похоже, что дневник на самом деле начал заполняться лет десять назад. Тем более странным было его содержание.
Рахматуллин! Он лихорадочно пролистал уже прочитанные страницы. Слава! Что имя, что фамилия не были из ряда вон выходящими - не Череззаборногузадерищенко и не Хоздазат. Обычная татарская фамилия и обычное же русское имя.
Но он их слышал, точно слышал, причем вместе и не очень давно. Но где? Этот Слава семьдесят девятого года, значит, сейчас ему двадцать три-двадцать четыре. Дмитрий Павлович вытащил из-за отворота шапки-"менингитки" окурок, опалил фильтр над огнем зажигалки, закурил и начал мысленно перебирать своих знакомых подходящего возраста.
Надо сказать, что жизнь на свалке в общем положительно влияет на качество мыслительных процессов. Отсутствие радио и телевизора, не склонные к умствованиям собеседники и обилие свободного времени здорово прочищают мозги. Поселясь в бочке, Диоген знал, что делал.
Не отвлекаясь на сравнение себя с античным философом, Дмитрий Павлович спокойно прокручивал в голове соседей, детей друзей, студентов.
Их, родимых. Пару лет назад, когда жена уже уехала в Финикс, но с работы за пьянку еще не поперли, он был научруком одного физхима с четвертого курса, талантливого, увлекающегося и, что самое важное, очень общительного парня. Именно последнее качество Дмитрий Павлович ценил в нем больше всего; круг его общения на тот момент был ограничен почти исключительно белыми мышами.
И вот как раз в байках Игоря, которые тот травил даже во время экспериментов, очень часто в качестве главного героя выступал тот самый Славка Рахматуллин. Этакая смесь Одиссея, Бивиса и Ринсвинда. Дмитрий Павлович с удовольствием слушал эти былинные cказания начала двадцать первого века, веря в лучшем случае каждому пятому слову.
А теперь еще эта тетрадка. Даже по первым страницам было ясно, писал не подросток. Молодой мужчина, злой и агрессивный. Как раз такой, каким вполне мог быть тот самый былинный герой. Но в 93-м году ему было четырнадцать.
Мистификация? Такая качественная, и выброшена в помойное ведро? Очень маловероятно. В любом случае все это было очень странно и интересно.
Дмитрий-Павлович-ученый, успевший, казалось бы, не только умереть, но и протухнуть, ожил и возобладал над бомжом. Он вернулся в свой шалаш, высунулся из него по плечи навстречу вечернему солнцу, положил тетрадь перед собой и продолжил ее изучение, стараясь не читать по диагонали.
Глава 8
13 сентября
Что интересно, детские рефлексы ко мне так и не вернулись. Курить я начал перед летним лагерем, и прекрасно помню, каким кайфом была первая за день сигарета. О, это был целый ритуал! Дойти до комка, подчеркнуто безразлично окинуть взором шоколадные батончики и жевательные резинки, воровато оглянуться по сторонам, нет ли знакомых - город-то маленький, толкнуть в окошечко мелочь, пробормотать марку, каждый раз другую. Спрятаться за старой трансформаторной будкой, зажечь спичку, никаких зажигалок - лишний компромат в кармане. Затянуться, ощутить кружение головы и вату ног, выдохнуть дым в окружающее пространство. Сорвать пару листочков черемухи, тщательно прожевать. Какая жвачка, вы о чем? Предмет роскоши, достойный подарок на день рождения. Отбивать ей табачный запах - мажорство и роскошь.
А сейчас? Курю на ходу, по сторонам не гляжу, заметят так заметят, не траву же дую, в конце концов. Что интересно, за две с половиной недели в городе спалили меня всего раз. В другом месте! Другой человек! Ура! Ощущения почти как у хоббита, нашедшего наконец морковку нужной формы.
Со сном та же беда. Ни в одном глазу до двенадцати как минимум. А в десять вечера - спать. Кому сказано - спать! Вот и валяюсь, глазки в потолок, братья сопят, за окном - тишина, непривычная для человека, прожившего свои последние несколько лет в самом большом городе Европы. Редко-редко прогрохочет грузовик, и снова тихо. И лязг ключей посреди ночи.
Отец приходит домой в полночь через день. Раз в неделю висит на работе ночью. Вот и сегодня приперся только с утра, даром что понедельник. Ох, солнышко, я так упахался. Ой бля как он упахался! Видок, мягко говоря, несвежий. Легкий перегар, уголок рубашки защемлен молнией штанов, за ухо зацепился длинный светлый волос. Мать у меня рыжая и носит каре. Отец - стриженый под ежик брюнет.
Нет, конечно, я все понимаю. Чтобы не заснуть, пил кофе со спиртом, с утра в сортире неаккуратно застегнулся - шизоид-инженер, весь в работе. Волос - а что волос? Оставила тетенька из отдела массажку, взял да и расчесался, своей-то нет по причине все той же шизоидности. Все логично, ага.
Божежтыжможежты. Никогда не думал, что все это так выглядит со стороны. Интересно, мать ведется? Или тоже все понимает но молчит?
Буду предельно честен: если даже по уши влюбленный в свое дело мужчина сообщает жене, что эту ночь он будет занят, на самом деле работает в пяти случаях из десяти. Еще в трех - висит за железкой, благо на военном заводе в начале девяностых такая возможность уже есть. В одном - бухает, и в одном - блядует, периодически, хоть и не каждый раз, совмещая эти два занятия.
Теперь сижу и думаю, как же мне поступить в будущем - блядовать реже или маскироваться лучше? Первое безопасней, второе приятней. А отец, похоже, так и не выбрал. Так накрываются пиздой светлые образы. Найду того, кто это со мной сделал - повешу за яйца. Если тетка - закажу ей операцию по смене пола, а потом повешу за яйца.
А ведь найду. До 24 июня две тыщи третьего года еще вагон времени.
Глава 7
Дмитрий Павлович закрыл тетрадь и внимательно осмотрел ее. Зеленая обложка из шкуры молодого дермантина, девяносто шесть листов в клетку, Ангарский ЦБК, девяносто второй год. Линии клеток выцвели, бумага очень мягкая. Потер уголок страницы пальцами, чернила вместе с верхним слоем бумаги легко скатались в колбаску. Было очень похоже, что дневник на самом деле начал заполняться лет десять назад. Тем более странным было его содержание.
Рахматуллин! Он лихорадочно пролистал уже прочитанные страницы. Слава! Что имя, что фамилия не были из ряда вон выходящими - не Череззаборногузадерищенко и не Хоздазат. Обычная татарская фамилия и обычное же русское имя.
Но он их слышал, точно слышал, причем вместе и не очень давно. Но где? Этот Слава семьдесят девятого года, значит, сейчас ему двадцать три-двадцать четыре. Дмитрий Павлович вытащил из-за отворота шапки-"менингитки" окурок, опалил фильтр над огнем зажигалки, закурил и начал мысленно перебирать своих знакомых подходящего возраста.
Надо сказать, что жизнь на свалке в общем положительно влияет на качество мыслительных процессов. Отсутствие радио и телевизора, не склонные к умствованиям собеседники и обилие свободного времени здорово прочищают мозги. Поселясь в бочке, Диоген знал, что делал.
Не отвлекаясь на сравнение себя с античным философом, Дмитрий Павлович спокойно прокручивал в голове соседей, детей друзей, студентов.
Их, родимых. Пару лет назад, когда жена уже уехала в Финикс, но с работы за пьянку еще не поперли, он был научруком одного физхима с четвертого курса, талантливого, увлекающегося и, что самое важное, очень общительного парня. Именно последнее качество Дмитрий Павлович ценил в нем больше всего; круг его общения на тот момент был ограничен почти исключительно белыми мышами.
И вот как раз в байках Игоря, которые тот травил даже во время экспериментов, очень часто в качестве главного героя выступал тот самый Славка Рахматуллин. Этакая смесь Одиссея, Бивиса и Ринсвинда. Дмитрий Павлович с удовольствием слушал эти былинные cказания начала двадцать первого века, веря в лучшем случае каждому пятому слову.
А теперь еще эта тетрадка. Даже по первым страницам было ясно, писал не подросток. Молодой мужчина, злой и агрессивный. Как раз такой, каким вполне мог быть тот самый былинный герой. Но в 93-м году ему было четырнадцать.
Мистификация? Такая качественная, и выброшена в помойное ведро? Очень маловероятно. В любом случае все это было очень странно и интересно.
Дмитрий-Павлович-ученый, успевший, казалось бы, не только умереть, но и протухнуть, ожил и возобладал над бомжом. Он вернулся в свой шалаш, высунулся из него по плечи навстречу вечернему солнцу, положил тетрадь перед собой и продолжил ее изучение, стараясь не читать по диагонали.
Глава 8
13 сентября
Что интересно, детские рефлексы ко мне так и не вернулись. Курить я начал перед летним лагерем, и прекрасно помню, каким кайфом была первая за день сигарета. О, это был целый ритуал! Дойти до комка, подчеркнуто безразлично окинуть взором шоколадные батончики и жевательные резинки, воровато оглянуться по сторонам, нет ли знакомых - город-то маленький, толкнуть в окошечко мелочь, пробормотать марку, каждый раз другую. Спрятаться за старой трансформаторной будкой, зажечь спичку, никаких зажигалок - лишний компромат в кармане. Затянуться, ощутить кружение головы и вату ног, выдохнуть дым в окружающее пространство. Сорвать пару листочков черемухи, тщательно прожевать. Какая жвачка, вы о чем? Предмет роскоши, достойный подарок на день рождения. Отбивать ей табачный запах - мажорство и роскошь.
А сейчас? Курю на ходу, по сторонам не гляжу, заметят так заметят, не траву же дую, в конце концов. Что интересно, за две с половиной недели в городе спалили меня всего раз. В другом месте! Другой человек! Ура! Ощущения почти как у хоббита, нашедшего наконец морковку нужной формы.
Со сном та же беда. Ни в одном глазу до двенадцати как минимум. А в десять вечера - спать. Кому сказано - спать! Вот и валяюсь, глазки в потолок, братья сопят, за окном - тишина, непривычная для человека, прожившего свои последние несколько лет в самом большом городе Европы. Редко-редко прогрохочет грузовик, и снова тихо. И лязг ключей посреди ночи.
Отец приходит домой в полночь через день. Раз в неделю висит на работе ночью. Вот и сегодня приперся только с утра, даром что понедельник. Ох, солнышко, я так упахался. Ой бля как он упахался! Видок, мягко говоря, несвежий. Легкий перегар, уголок рубашки защемлен молнией штанов, за ухо зацепился длинный светлый волос. Мать у меня рыжая и носит каре. Отец - стриженый под ежик брюнет.
Нет, конечно, я все понимаю. Чтобы не заснуть, пил кофе со спиртом, с утра в сортире неаккуратно застегнулся - шизоид-инженер, весь в работе. Волос - а что волос? Оставила тетенька из отдела массажку, взял да и расчесался, своей-то нет по причине все той же шизоидности. Все логично, ага.
Божежтыжможежты. Никогда не думал, что все это так выглядит со стороны. Интересно, мать ведется? Или тоже все понимает но молчит?
Буду предельно честен: если даже по уши влюбленный в свое дело мужчина сообщает жене, что эту ночь он будет занят, на самом деле работает в пяти случаях из десяти. Еще в трех - висит за железкой, благо на военном заводе в начале девяностых такая возможность уже есть. В одном - бухает, и в одном - блядует, периодически, хоть и не каждый раз, совмещая эти два занятия.
Теперь сижу и думаю, как же мне поступить в будущем - блядовать реже или маскироваться лучше? Первое безопасней, второе приятней. А отец, похоже, так и не выбрал. Так накрываются пиздой светлые образы. Найду того, кто это со мной сделал - повешу за яйца. Если тетка - закажу ей операцию по смене пола, а потом повешу за яйца.
А ведь найду. До 24 июня две тыщи третьего года еще вагон времени.