Леонид Зорин. Мемуарный роман "Авансцена"
31 марта умер старейший советский драматург Леонид Генрихович Зорин.
Все, конечно, знают его, ставшие уже хрестоматийными и разобранными на цитаты, пьесы и фильмы, поставленные по ним.
Но вот у меня в библиотеке наряду с книгой пьес Зорина, есть и книга его воспоминаний "Авансцена". Как он сам назвал ее - мемауарный роман. Редкая книга. Издавалась по-моему один раз в 1997 году. Вы сегодня ее не найдете ни в книжных магазинах, ни у букинистов.
Так вот. Я частенько перечитываю "Авансцену". Открываю книгу на любой странице и читаю и не могу оторваться, хотя и читал уже. Эта книга - рассказ "о себе", о стране, о прожитой жизни, о творческой истории пьес, которые становились событием нашей театральной жизни, о не прекращавшейся изнурительной борьбе с цензурой, с руководящими искусством и литературой чиновниками. Воспоминания охватывают огромный период - с 1934 до 1994 годы.
Вот, например, его рассказ о непростой судьбе постановки пьесы "Медная бабушка". Пьеса о коротком, но весьма драматичном периоде в жизни Пушкина.
Лето 1834 года. Пушкин, терзаясь безденежьем, пытается продать семейную реликвию - статую императрицы Екатерины («медную бабушку»), полученную им вместо приданого от деда Наталии Гончаровой. Действующие лица-Александр Сергеевич Пушкин, Петр Андреевич Вяземский, Василий Андреевич Жуковский, Сергей Александрович Соболевский, Дарья Федоровна Фикельмон, Лев Сергеевич Пушкин, Николай Павлович - император, Александр Христофорович Бенкендорф.
Пьеса о взаимоотношениях поэта и власти, о роли окружения поэта, подталкивающего его к компромиссу с самим собой. Вечная тема. А для 1970 года еще и скользкая тема.
Привожу большой фрагмент из его мемуарного романа. Но оно стоит того, чтобы прочитать...
"В моей комнате на почетном месте висит застекленная фотография. Гость , который приходит впервые, редко не обратит внимания. Я уже знаю, что он скажет:
- Откуда вы его пересняли? Не помню я этого портрета. Просто замечательный Пушкин.
- Да,-соглашаюсь я,-замечательный.
Это портрет Ролана Быкова в его лучшей, так и не сыгранной роли.
Портрет Ролана Быкова (1929-1998) в роли Пушкина.
...Первые читки "Медной бабушки" в Москве наиболее близким людям позволили мне вздохнуть спокойно...я смог. С заветной папкой я сел в "Стрелу" чтобы прочитать пьесу Раисе Беньяш и Сергею Юрскому....Чтение пьесы Беньяш и Юрскому также прошло вполне успешно...
Сергей Юрьевич Юрский (1935-2019)
Восторжен был Юрский, сказавший:"Сыграть, а там - все едино".
Мы засиделись допоздна, в итоге я опоздал на поезд, уехал спустя 4 часа, вернулся разбитым, но ублаженным.
В тот же вечер у нас собрались вахтанговцы, возглавляемые Евгением Симоновым.
Евгений Рубенович Симонов (1925-1994)
Я мало верил, что дело сладится, - пьеса была совсем не вахтанговской...Нет, вопреки моим ожиданиям, прием оказался повышенно жарким. Все гости были щедры в оценках... Но вскоре я узнал стороной, что радоваться мне было рано. Признание пьесы не помешало считать ее вполне "нереальной". Вахтанговское руководство сочло даже , что она не дойдет до цензуры. Бесспорно, что для подобных суждений было достаточно оснований, но мне ничего так и не было сказано.
Меньше чем через 2 недели я вновь оказался в Ленинграде... Главная цель была - я должен был прочесть Товстоногову и его близким " Медную бабушку"...
Георгий Александрович Товстоногов (1915-1989)
В апрельский полдень был на Петровской, в залитой солнцем громадной кухне,скорее напоминавшей зал,, читал товстоноговскому семейству-ему, Нателле-его сестре и мужу Нателлы Евгению Лебедеву, мой новый опус...Пьеса была оценена. Скупой на похвалу Товстоногов на сей раз был по-княжески щедр."...эту пьесу несомненно поставлю". Тут же он, правда, меня огорчил, сказал, что не видит в Пушкине Юрского...
В Москве чтения мои продолжались... Пьесу одному за другим читал я Рассадину, Львову, Эфросу. Чем жарче был прием, тем печальней уходили от меня гости. Помню, как сидели мы со Львовым до полночи, он сознавал, что ему вряд ли по силам пробить эту пьесу, и эти мысли его угнетали.
Борис Александрович Львов-Анохин (1926-2000)
Но если Борис сообразно натуре был был углубленно меланхоличен, то Эфрос бурно негодовал: " Почему из-за каких-то тупиц, из-за этой малограмотной бездари мы все не имеем возможности встретиться?"
Анатолий Васильевич Эфрос (1925-1987)
В самом деле , какой-то рок. Две моих пьесы он довел до генеральной репетиции - в Малом театре и в "Современнике",- ту и другую остановили...
Чтения меж тем продолжались. И вновь был вечер у Порудоминских, и вновь за столом сидел Эйдельман, крестный отец моей "Медной бабушки", которую я наконец им прочел и получил благословение.
Натан Яковлевич Эйдельман (1930-1989)
Никто из друзей не строил иллюзий, скорее всего моя драма останется "с широкой известностью в узком кругу". Что делать, если пишешь о Пушкине? Будь выше выше злободневных забот.. умом я все это понимал, но было еще отцовское чувство - гноить свое детище в столе почти непосильное испытание...
Вскоре вахтанговцы назначили встречу. Симонов , Иванов (режиссер) и Спектор (директор театра) - все они выглядели растерянными. "Горком лютует, там просто не могут слышать твое имя спокойно...Как заикнуться о "Медной бабушке"?". Вместо того чтобы их пожалеть, я буркнул, что это все их проблемы, мне же теперь меняться поздно...
"Медную бабушку" прочел Завадский...
Юрий Александрович Завадский (1894-1977)
Завадский был по-детски доволен тем, как артисты приняли "Бабушку".Он гордился передо мной своим войском и ощущал себя полководцем, стратегом, готовящимся к кампании. "Мы будем наступать с Товстоноговым с двух флангов, соединим усилия и нанесем фронтальный удар". Спустя два дня он отправил послание , в котором предлагал Товстоногову согласовать совместные действия, как он выразился- "военный союз". Однако ответа не получил.
И я не имел вестей из Питера.Минутами мне даже казалось, что чтение пьесы на Петровской привиделось в лазоревом сне. По-видимому, пережив эйфорию, после апрельского свидания Георгий Александрович взвесил все ожидающие его тяготы. И верно- пришло письмо от Беньяш, полное горестных восклицаний...
Да и Завадский, не получивший поддержки своего ленинградского собрата, не мог не задуматься о последствиях. Беспорно он сильно увлекся пьесой, однако ему ли было не знать, что увлечения обходятся дорого.Вскоре он слег с сердечным приступом...
Пушкинисты исправно читали пьесу и монолитно ее одобряли -Эйдельман, Цявловская, Фейнберг, потом к ним присоединился Непомнящий, но дело от этого не продвигалось и будущее было туманным.
Татьяна Григорьевна Цявловская (1897-1978)
Илья Львович Фейнберг(1905-1979)
Валентин Семенович Непомнящий (1934) (
Начался театральный сезон-главные режиссеры давали традиционные интервью о действах, готовящихся на их сценах, но ни Товстоногов, ни Завадский не заикнулись о "Медной бабушке".
Я старательно запрещал себе думать о пьесе, которую смог написать, - когда мне вдруг подвернулся щанс на две недели уехать в Венгрию, не преминул за него ухватиться.
Почти перед самым нашим отъездом к нам заглянула Ольга Ежова. Ольга Никитична работала в литчасти Художественного театра, она попросила "Медную бабушку", наслышана и хочет прочесть. Я дал ей машинопись и - как на духу-тут же забыл, сумел забыть. Мне стало окончательно ясно-надежда увидеть пьесу на сцене беспочвенна, власть перестала стесняться. Теперь она методично громила не только диссидентские стайки, не только распространителей книг, вышедших за рубежами державы, она решительно подавляла любые всплески инакомыслия. История о любви и ревности, о добродетельной Натали, кроткой жертве придворной интриги, могла бы еще получить дозволение, но уж никак не опыт исследования биологической несовместимости поэта с полицейским режимом даже при попытке сотрудничества.
Дни в Венгрии пронеслись стремительно. Вечером накануне отъезда позвонил я из Будапешта в Москву узнать, как живет наш покинутый сын. Андрей отвечал, что живет достойно, свобода имеет свои преимущества и тем не менее будет рад скорее увидеть в Москве родителей, тем более что его отца разыскивает Олег Ефремов. Было нетрудно сообразить, что тот прочитал " Медную бабушку"...
Олег Николаевич Ефремов (1927-2000)
Вечером мы вернулись в Москву, а утром я созвонился с Ефремовым .
Мы встретились в кафе "Артистическое" напротив Художественного театра, который он в сентябре возглавил. Олег пребывал в отменной форме, выглядел бодро и боевито. Его решение расстаться с созданным им " Современником" потребовало душевных затрат, и думаю, далось ему нелегко. Но оно было принято и пережито, начиналась другая глава его жизни... Он перешел к нашим делам....В театре прочли "Медную бабушку". Артисты ею весьма довольны, и он готов приступить к работе. Она уже, собственно, началась. В помощь себе он привлек Козакова, оставившего вместе с ним "Современник", и тот уже занимается пьесой.
Михаил Михайлович Козаков (1934-2011)
Однако с тех пор, как я ее кончил, во мне поубавилось энтузиазма, и я не таясь сказал Ефремову, что гладкого асфальта не будет. "Бабушка" вызывает опаску, он должен понять, что его ждет.
Ефремов озлился:
- Какого черта! Я руководитель Художественного театра. Мне и решать, что в нем играть.
Я от души им любовался - столько нерастраченной силы, столько огня и веры в себя!
В отличие от остальных театров Московский Художественный Академический, который занимал в иерархии место флагмана, пребывал в подчинении союзного Министерства культуры. Тут было все соответственно жестче.
Помню одно из совещаний у заместителя министра. Меня- в который раз!-поразила спокойная откровенность претензий " Пушкину у вас очень плохо. Он несчастен. Трагическая судьба. Нет выхода". Я оторопел. "Естественно. Лучше было Булгарину. И почему он должен быть счастлив? Чехов однажды писал Баранцевичу: "С какой стати должно быть нам хорошо? Разве мы кавалергарды или актрисы французского театра? Нам должно быть плохо". Вот и в "Медной бабушке" хорошо не поэту, а кавалергарду"...
Тайную суть этой позиции я понял после беседы с Ефремовым. Когда наконец он был принят Фурцевой и рассказал ей о моей пьесе, она с присущей ей непосредственностью воскликнула:"Что? Пьеса о Пушкине? Его сопоставят с Солженицыным".
Все мои цитаты из Чехова, все мои разумные доводы и обращения к здравому смыслу не могли иметь никакого успеха. Дело было даже не в Солженицыне и не в других оппозиционерах, избравших перо своим оружием. История завершила круг, персонажи поменялись местами. Равно как симпатии и антипатии. Новая грозная империя уже ощутила свое родство со старой, она больше не ощущала в Пушкине своего союзника. Он был вознесен и канонизировал, но безошибочным тайным инстинктом она в нем чувствовала врага. Чем больше я я старался понять самодержца и его присных, тем убедительней они выглядели для этих читателей "Медной бабушки". Естественная солидарность властей, если не классовая, то"новоклассовая", во всяком случае физиологическая, встала на пути моей пьесы...
Последний месяц семидесятого выдался до омерзения темным. Длительная битва Ефремова за выбранный им репертуар заканчивалась почти успешно, но в этом "почти" было все дело. В общем, ему утвердили все пьесы, все, кроме одной - "Медной бабушки". Олег старался меня утешить, сказал, что пойдет в Политбюро, Демичев, ведавший идеологией , дал ему слово его принять. Но в доброго барина плохо верилось....
Минули первые десять дней нового, семьдесят первого года. На творческом вечере Козакова мы встретились с Олегом Ефремовым. Он рассказал мне, что был у Демичева. " Я там сорвался, устроил истерику. Политбюро было шокировано",- так , в среднем роде, назвал он хозяина. Я был растроган его упорством - борьба за пьесу все еще длилась...
Наверное ефремовский диалог сдвинул застрявший кораблик с мели. Сначала мне шепнул Козаков, что появились "большие надежды", спустя неделю звонил Олег:"Движение! Явственное движение!". Еще три дня, и во МХАТе прошла выездная коллегия министерства - вечером я принимал поздравления. День спустя на общем собрании труппы Олег сообщил о начале работы над " Медной бабушкой" - это известие было, по словам Козакова, "встречено ликованием масс"... Ефремов вывесил распределение. На роль Пушкина он объявил конкурс. " Кончится тем, - сказал Козаков, - что Пушкина сыграет он сам". Это шутливое предсказание впоследствии целиком оправдалось...
Дней через пять в Московском Художественном состоялась первая репетиция. Имя Пушкина делало свое дело - все собравшиеся были торжественны... Конкурс, объявленный Ефремовым, долго не давал результатов- пробовались Пеньков, Кайдановский, Даль - все даровитые люди, - Пушкин, однако, не снизошел, и Козаков продолжал свои поиски.
Николай Васильевич Пеньков (1936-2009)
Александр Леонидович Кайдановский (1946-1995)
Олег Иванович Даль (1941-1981)
Моя счастливая полоса иссякла уже к середине мая - Художественный театр стал нервничать.Вот уже целых полгода "Бабушка" лежит в цензуре - ни слуху ни духу. ...Были свои немалые трудности и у Ефремова с Козаковым - перед закрытием сезона им захотелось подвести предварительные итоги. Комнатный прогон обнадежил, но чем довольней были артисты - об этом мне рассказал Козаков, - тем озабоченней был Ефремов. Пеньков не казался ему убедительным...
Цензура не то пожелала, не то затруднилась сформулировать свои замечания по "Медной бабушке", и было достигнуто соглашение: Олегу дают показать спектакль - тогда и решится его судьба. Дамоклов меч слегка приподнялся. Ефремов не был удовлетворен, и все же наш опыт давал надежду - убить готовый спектакль труднее, нежели тихо прикончить пьесу. Впервые пресса и телевидение проанонсировали "Медную бабушку"....
Ефремов решил попробовать Даля. Это была одна из идей неутомимого Козакова, он был убежден, что теперь угадал...
Октябрь начался обнадеживающе, вести о репетициях с Далем были, пожалуй, оптимистичны. К несчастью, все это длилось недолго. Даль очень скоро "вышел из формы". В мире искусства такая формула зеркально соответствует формуле о "нарушении режима", принятой среди футболистов. Затем показывался Кайдановский, смотрели и Всеволода Абдулова.
Всеволод Осипович Абдулов (1942-2002)
Кайдановский произвел впечатление незаурядной индивидуальности - нервный, остроугольный, мечущийся, бесспорно прячущий свой секрет. Он мог бы быть вполне убедителен, если б не столкнулся с другой судьбой - Гаршина, Николая Успенского...
В мыслящем, интеллигентном Абдулове было немало очарования, мешали сдержанность и умеренность. Забавно, но мне иной раз казалось, что безупречная воспитанность ограничивает его возможности.
Положение оставалось неясным...
В эти дни позвонил Козаков - еще один шанс для "Медной бабушки". Он обратился к Ролану Быкову, и тот, прочитав мои диалоги, готов поменять все свои планы, все отложить и все оставить, только б сыграть Александра Сергеевича. Он сразу приступает к работе...
Вхождение Быкова в "Медную бабушку" было нелегким, почти драматическим. МХАТовские старики по традиции потребовали от него показаться в нескольких сценах, лишь после этого должно было состояться решение. Быков зашелся от возмущения. Когда он звонил мне, он был вне себя:"Я все готов отдать этой пьесе, я ради нее от всего отказался, зачем мне устраивают экзамен? Мне сорок два года, я что-то умею". С великим трудом я его успокоил - для Пушкина стоит и потерпеть....На следующий день Козаков попросил меня приехать во МХАТ - взглянуть , как репетирует Быков. Две сцены посмотрели в театре и отправились к Борису Смирнову, который в тот день был нездоров. Три диалога Жуковского (роль Смирнова) с Пушкиным были сыграны у него на квартире. Я захмелел от приступа счастья. Почти чудодейственное слияние артиста и образа - передо мной мыслил страдал и метался Пушкин....
Двадцать пятого ноября мне сообщил Козаков:"Ролан утвержден единогласно, просмотр прошел с большим успехом".
У дней в декабре короток срок, семьдесят первый год иссякал, истаивал, растворялся во времени, будто пришпорившем бег часов. И провожал его с добрым чувством - он возродил мои мои ожидания и поселил во мне надежды. "Медная бабушка" на подмостках обретала реальные очертания.
Девятого марта состоялся просмотр. В сопровождении двух сотрудников приехал заместитель министра. После завершения действия все проследовали в кабинет. С одной стороны за столом сидели высокие гости и "старики"- члены художественного совета - Тарасова, Степанова, Грибов, Станицын, а также Массальский и Петкер.
Алла Константиновна Тарасова (1898-1973)
Ангелина Иосифовна Степанова (1905-2000)
Алексей Николаевич Грибов (1902-1977)
Виктор Яковлевич Станицын (1897-1976)
Павел Владимирович Массальский (1904-1979)
Борис Яковлевич Петкер (1902-1983)
С другой, близ Ефремова и Козакова расположились пушкинисты -Цявловская, Фейнберг, Эйдельман и Непомнящий. Им первым и предоставили слово. Все четверо выступили солидарно - их отношение к пьесе известно, спектакль удался, что же до Быкова, он вызывает восхищение.
Эти слова возмутили старейшин. Тарасова обратилась к Цявловской:
- Татьяна...Татьяна..как дальше?
- Григорьевна.
- Татьяна...
- Григорьевна.
- Да, Татьяна Григорьевна. Никак не могу с вами согласиться, особенно в том, что касается Быкова. Так низкоросл, так неказист....
Эйдельман меланхолично шепнул:
- Уверен, что она бы хотела в роли Пушкина увидеть Дантеса.
Непомнящий угрюмо сказал:
- А я нахожу исполнение Быкова абсолютно конгениальным пьесе.
Похоже, что слово "конгениально" сильно задело народных артистов. Во всяком случае, оно вызвало болезненно острую реакцию. Если до сей поры старейшины старались не слишком касаться пьесы, то тут они явно вознегодовали. Тарасова несколько раз повторила : "Конгениально, конгениально...", Грибов выразительно крякнул, Петкер воздел к потолку свои длани, Степанова холодно усмехнулась, Станицын шумно потребовал слова.
Он сказал, что сегодняшнее поражение не случайно, ибо стремление автора было практически невыполнимо. Пушкина нельзя воссоздать, нельзя написать, на то он и Пушкин. Незабвенный Михаил Афанасьевич, это понимал превосходно. Казалось бы несравненный талант давал ему право на эту попытку, но он целомудренно воздержался - в его пьесе "Последние дни" Пушкин так и не появился. Оратор еще долго и страстно, старательно возбуждая себя, разрабатывал благодарную тему. Петкер благоговейно кивал. Да уж, Михаил Афанасьевич не заставил бы Александра Сергеевича произносить написанный текст, тем более не пустил бы Быкова на сцену Художественного театра.
Илья Львович Фейнберг очень учтиво, в соответствующей ему мягкой манере, заметил, что ему кажется сталкивание двух этих пьес не слишком оправданым. Непомнящий, который однажды уже растревожил ареопаг, негромко, но очень внятно добавил:
- Вот и Булгаков стал дубиной.
Слова эти произвели впечатление ничуть не меньшее, чем слова о конгениальности Быкова пьесе. Тарасова медленно повернулась. Она устремила на нечестивца взгляд Анны Карениной - обида, страдание и гордость женщины, которую любят. Станицын выдохнул воздух из легких - с шумом и свистом - и двинулся к двери. Его дородное мощное тело колыхалось с королевским достоинством. За Станицыным - петушком, петушком - преданно семенил Петкер.
Я встал, ощущая во всем существе своем самую неприличную злость. Следя, чтоб слова звучали отчетлив, сказал, что сидящие здесь ученые - люди самой высокой пробы, гордость и украшение общества, цвет отечественной интеллигенции. Своим приходом на этот просмотр, своим присутствием на обсуждении они делают честь всему собранию. Хозяевам не мешало бы знать получше их имена и отчества и слушать суждения знатоков с должным почтением и вниманием. Те, кто не склонен уважать такой высокий профессионализм, в значительной мере теряют и собственный...
Заместитель министра сидел насупившись, темный, точно зимняя ночь. Он сказал, что сегодняшнее обсуждение зашло в тупик, в сущности, сорвано и будет продолжено завтра утром.
Я вышел с Непомнящим и Козаковым.. Внизу нас ждал подавленный Быков....Вчетвером мы отправились в Дом актера. Однако было не до обеда. Мы сдвинули рюмки в честь Ролана. Была жестокая несправедливость в том, что его вершинный день вдруг обернулся днем его драмы - каждый из нас это остро чувствовал.
Утром следующего дня мы снова собрались у Ефремова. Как выяснилось, заместитель министра вчера почле конца обсуждения сразу же отправился к Фурцевой. Он сказал, что в театре
случилось ЧП. В сущности произошло надругательство над национальной святыней. Министру надо принять решение.
Ждали долго. К одиннадцати часам дверь распахнулась - явилась Фурцева.
Екатерина Алексеевна Фурцева (1910-1974)
Увидев меня, с напряженной гримаской выразила недоумение:"Сегодня здесь будет разговор не о пьесе и не о спектакле, а о внутритеатральных проблемах". Итак, присутствие мое нежелательно. Все стало окончательно ясно. Я повернулся и ушел.
Около часа блуждал я по улицам. Господи, только пошли мне силы. Кажется. все испытал в этот час - горечь, тоску,унижение, ненависть. Потом наступило оцепенение. И вдруг я ощутил злобный холод: довольно рвать сердце! Много чести - и этой шайке, и этому времени. Медленно я побрел домой.
Ближе к вечеру позвонил Ефремов. Погром продолжался пять часов. Быков был снят с роли
д и р е к т и в н о. К пьесе обещано вернуться, автор должен ее пересмотреть. Я понимал что дело не в Быкове. И не в пьесе. Скорее всего , в ее герое. Он вновь оказался не ко двору..."
Валентин Непомнящий тоже вспоминал: “Непонятно, как играть гения, тем более Пушкина. Но перед нами был гений и… Пушкин. Как это у него получалось, постигнуть было совершенно невозможно. Ни ярких сценических приемов, ни остроумных режиссерских ходов, из тех, что должны «помочь» артисту выразить невыразимое, ни эффектных актерских «штучек», имеющих ту же цель, - ничего!
В этом было что-то нездешнее, мы не понимали, где мы; по лицу Татьяны Григорьевны Цявловской, изучавшей Пушкина полвека, лились слезы, семидесятилетний Илья Львович Фейнберг был порой похож на мальчика, наблюдающего канатоходца, в глазах Натана Эйдельмана сияло счастье узнавания, а у меня, наверное, лицо было просто дурацкое: не склонный к мистическому фантазированию и визионерству, я тем не менее почти физически ощущал себя в каком-то другом пространстве - так летают во сне"
Что и как говорили старики- МХАТовцы передать стесняюсь да и вспоминать не хочу: они уничтожали, они топтали артиста беспощадно, без тени сомнения в своей правоте и с явственно ощутимым удовольствием, даже с торжеством, повелительно пресекая робкие возражения более молодых; они разоблачали « неМХАТовскую» манеру игры Быкова, издевались над его внешностью и ростом, они утверждали, что Пушкина должен играть только Олег Стриженов . И в ответ на мольбы Цявловской, в голосе которой, казалось, продолжали дрожать остатки слез, на ее пояснения, что Пушкин даже точно такого же роста был и в красавцах блондинах никогда не числился, они говорили, что мы не понимаем законов театра. Впрочем, не было тогда, нет и сейчас у меня к ним ни малейших претензий: они вели себя, как дети, выплевывающие непривычную пищу, они не понимали.
А рядом со мной, почти все время молча, страдал ведущий заседание главный режиссер театра Олег Николаевич Ефремов. Судя по всему, он понимал. Но он попал в чрезвычайно трудное положение: ведь в это самое время им готовилась важнейшая постановка, острый, смелый, рискованный спектакль - комедия «Старый Новый год» - и ему никак нельзя было ссориться с начальством еще и из-за Пушкина. Тем более - в исполнении артиста, которого не рекомендовалось занимать в «положительных» ролях… Но у меня не было ни сил, ни охоты сочувствовать ему. В общем, все это было ужасно, постыдно, невыносимо глупо, нелепо и - мрачно каким-то чудовищно скучным мраком. Было чувство катастрофы и позора, покрывшего нас всех, в этом участвовавших. Спектакль был закрыт.
Не буду описывать, как мы с Быковым и Козаковым, медленно осознавая, но все равно еще не до конца, ужас случившегося, брели по лестнице вниз, к раздевалке, как вышел уже одетый (была зима) Ефремов, едущий в «Современник» играть в спектакле, как отозвал Ролана в сторонку и предложил ему, чтобы «спасти» свою роль, играть Пушкина вторым составом (а первым будет Ефремов), - и с каким лицом отошел к нам Ролан, чтобы сказать об этом; все это уже иная, другая реальность, о которой говорить - все равно что наблюдать или рассказывать, как живое и прекрасное существо, какая-нибудь дивная белокрылая птица, издохнув, начинает разлагаться прямо на твоих глазах.
Этот день - один из самых печальных дней моей жизни. В этот день случилась великая беда, не родилось лучезарное событие в русском театре, погибло чудо искусства."
Вспоминает Михаил Козаков:
"Фурцева прогона не видела, но была информирована видевшими.
- При чем здесь Ролан Быков? Этот урод! Товарищи, дорогие, он же просто урод! Борис Александрович, мы вас очень уважаем, но даже и не возражайте!
Борис Александрович Смирнов, народный артист СССР, лауреат Ленинской премии, репетировал В.А. Жуковского, и ему очень хотелось, чтобы этот спектакль состоялся. Остальные старики поддакивали министру: да, Быков - это абсурд и кому только могло прийти в голову?
Вопрос с Быковым был решен окончательно и бесповоротно. Взялись и за саму пьесу. Что в ней, про что она и зачем?
Ангелина Осиповна Степанова стала бить Зорина... Булгаковым!
- У Михаила Афанасьевича, когда умирает Пушкин, на Мойке толпы народа. Пушкин - поэт народа, народный поэт! А в этой "Медной бабушке" - кто окружает Пушкина? Какие-то Вяземские, Карамзины, Фикельмоны!
Слава Богу, хоть не Финкельманы...
Булгаковскую тему с удовольствием подхватили другие старейшины, сразу разомлевшие от воспоминаний - точь-в-точь как у самого Булгакова в "Театральном романе", где тамошние старики рубят пьесу Максудова (он же автор). "Михаил Афанасьевич! Ох, Михаил Афанасьевич! Ах, Михаил Афанасьевич! Голубчик, Михаил Афанасьевич!" - как будто Булгакову сладко жилось. Один из его "апологетов" Петкер до того договорился в своих нападках на пьесу Зорина, что Ефремов, как встарь, вскочил, выпрямился и - прямо ему в лицо:
- А это, Борис Яковлевич, вы меня простите, уже просто политический донос!
И все замолчали.
Фурцева кончила дело миром и дала понять МХАТовцам, что Ефремова в обиду не даст, - а надо сказать, что атмосфера того собрания была тревожной. В воздухе пахло жареным, и в глазах у многих читалось: а вдруг этого Ефремова с его бандой попрут? Хорошо бы! Но Екатерина Алексеевна все поставила на свои места. Ефремов есть Ефремов, и он у нас один, талантливый, молодой, мы в него верим. Только вот нужно, товарищи, решить вопрос с репертуаром. С чем, товарищи, выйдет МХАТ к очередной красной дате? И даже главный козырь не подействовал на министершу: Ефремов предложил на роль Пушкина себя.
- Олег Николаевич! Олег, забудьте про эту бабушку... Вот вы назвали "Сталеваров" Бокарева. Это превосходно, на том и порешим. Немедленно приступайте к репетициям и поскорей выпускайте талантливый спектакль. Всего вам доброго, Алла Константиновна, Ангелина Степановна и другие товарищи! Успеха вам в вашем творческом труде на благо нашего народа..."
Так и похоронили ту "Медную бабушку" вместе с Роланом.
Спектакль, впрочем, вскоре ожил - правда, очень ненадолго - в другой постановке и другом составе; Стриженов аристократически блестяще играл Николая I, а в роли Пушкина был Ефремов.
Олег Ефремов в роли Пушкина в спектакле "Медная бабушка"
Поскольку ростом он был значительно выше, чем реальный Пушкин, то играл, ни разу за весь спектакль не встав со стула...
МХАТовские старики были почти счастливы, Козаков уволился из МХАТа, Быков ушел в запой и заработал инфаркт...
А зрители не увидели чуда - актера Ролана Быкова в роли Пушкина...
Все, конечно, знают его, ставшие уже хрестоматийными и разобранными на цитаты, пьесы и фильмы, поставленные по ним.
Но вот у меня в библиотеке наряду с книгой пьес Зорина, есть и книга его воспоминаний "Авансцена". Как он сам назвал ее - мемауарный роман. Редкая книга. Издавалась по-моему один раз в 1997 году. Вы сегодня ее не найдете ни в книжных магазинах, ни у букинистов.
Так вот. Я частенько перечитываю "Авансцену". Открываю книгу на любой странице и читаю и не могу оторваться, хотя и читал уже. Эта книга - рассказ "о себе", о стране, о прожитой жизни, о творческой истории пьес, которые становились событием нашей театральной жизни, о не прекращавшейся изнурительной борьбе с цензурой, с руководящими искусством и литературой чиновниками. Воспоминания охватывают огромный период - с 1934 до 1994 годы.
Вот, например, его рассказ о непростой судьбе постановки пьесы "Медная бабушка". Пьеса о коротком, но весьма драматичном периоде в жизни Пушкина.
Лето 1834 года. Пушкин, терзаясь безденежьем, пытается продать семейную реликвию - статую императрицы Екатерины («медную бабушку»), полученную им вместо приданого от деда Наталии Гончаровой. Действующие лица-Александр Сергеевич Пушкин, Петр Андреевич Вяземский, Василий Андреевич Жуковский, Сергей Александрович Соболевский, Дарья Федоровна Фикельмон, Лев Сергеевич Пушкин, Николай Павлович - император, Александр Христофорович Бенкендорф.
Пьеса о взаимоотношениях поэта и власти, о роли окружения поэта, подталкивающего его к компромиссу с самим собой. Вечная тема. А для 1970 года еще и скользкая тема.
Привожу большой фрагмент из его мемуарного романа. Но оно стоит того, чтобы прочитать...
"В моей комнате на почетном месте висит застекленная фотография. Гость , который приходит впервые, редко не обратит внимания. Я уже знаю, что он скажет:
- Откуда вы его пересняли? Не помню я этого портрета. Просто замечательный Пушкин.
- Да,-соглашаюсь я,-замечательный.
Это портрет Ролана Быкова в его лучшей, так и не сыгранной роли.
Портрет Ролана Быкова (1929-1998) в роли Пушкина.
...Первые читки "Медной бабушки" в Москве наиболее близким людям позволили мне вздохнуть спокойно...я смог. С заветной папкой я сел в "Стрелу" чтобы прочитать пьесу Раисе Беньяш и Сергею Юрскому....Чтение пьесы Беньяш и Юрскому также прошло вполне успешно...
Сергей Юрьевич Юрский (1935-2019)
Восторжен был Юрский, сказавший:"Сыграть, а там - все едино".
Мы засиделись допоздна, в итоге я опоздал на поезд, уехал спустя 4 часа, вернулся разбитым, но ублаженным.
В тот же вечер у нас собрались вахтанговцы, возглавляемые Евгением Симоновым.
Евгений Рубенович Симонов (1925-1994)
Я мало верил, что дело сладится, - пьеса была совсем не вахтанговской...Нет, вопреки моим ожиданиям, прием оказался повышенно жарким. Все гости были щедры в оценках... Но вскоре я узнал стороной, что радоваться мне было рано. Признание пьесы не помешало считать ее вполне "нереальной". Вахтанговское руководство сочло даже , что она не дойдет до цензуры. Бесспорно, что для подобных суждений было достаточно оснований, но мне ничего так и не было сказано.
Меньше чем через 2 недели я вновь оказался в Ленинграде... Главная цель была - я должен был прочесть Товстоногову и его близким " Медную бабушку"...
Георгий Александрович Товстоногов (1915-1989)
В апрельский полдень был на Петровской, в залитой солнцем громадной кухне,скорее напоминавшей зал,, читал товстоноговскому семейству-ему, Нателле-его сестре и мужу Нателлы Евгению Лебедеву, мой новый опус...Пьеса была оценена. Скупой на похвалу Товстоногов на сей раз был по-княжески щедр."...эту пьесу несомненно поставлю". Тут же он, правда, меня огорчил, сказал, что не видит в Пушкине Юрского...
В Москве чтения мои продолжались... Пьесу одному за другим читал я Рассадину, Львову, Эфросу. Чем жарче был прием, тем печальней уходили от меня гости. Помню, как сидели мы со Львовым до полночи, он сознавал, что ему вряд ли по силам пробить эту пьесу, и эти мысли его угнетали.
Борис Александрович Львов-Анохин (1926-2000)
Но если Борис сообразно натуре был был углубленно меланхоличен, то Эфрос бурно негодовал: " Почему из-за каких-то тупиц, из-за этой малограмотной бездари мы все не имеем возможности встретиться?"
Анатолий Васильевич Эфрос (1925-1987)
В самом деле , какой-то рок. Две моих пьесы он довел до генеральной репетиции - в Малом театре и в "Современнике",- ту и другую остановили...
Чтения меж тем продолжались. И вновь был вечер у Порудоминских, и вновь за столом сидел Эйдельман, крестный отец моей "Медной бабушки", которую я наконец им прочел и получил благословение.
Натан Яковлевич Эйдельман (1930-1989)
Никто из друзей не строил иллюзий, скорее всего моя драма останется "с широкой известностью в узком кругу". Что делать, если пишешь о Пушкине? Будь выше выше злободневных забот.. умом я все это понимал, но было еще отцовское чувство - гноить свое детище в столе почти непосильное испытание...
Вскоре вахтанговцы назначили встречу. Симонов , Иванов (режиссер) и Спектор (директор театра) - все они выглядели растерянными. "Горком лютует, там просто не могут слышать твое имя спокойно...Как заикнуться о "Медной бабушке"?". Вместо того чтобы их пожалеть, я буркнул, что это все их проблемы, мне же теперь меняться поздно...
"Медную бабушку" прочел Завадский...
Юрий Александрович Завадский (1894-1977)
Завадский был по-детски доволен тем, как артисты приняли "Бабушку".Он гордился передо мной своим войском и ощущал себя полководцем, стратегом, готовящимся к кампании. "Мы будем наступать с Товстоноговым с двух флангов, соединим усилия и нанесем фронтальный удар". Спустя два дня он отправил послание , в котором предлагал Товстоногову согласовать совместные действия, как он выразился- "военный союз". Однако ответа не получил.
И я не имел вестей из Питера.Минутами мне даже казалось, что чтение пьесы на Петровской привиделось в лазоревом сне. По-видимому, пережив эйфорию, после апрельского свидания Георгий Александрович взвесил все ожидающие его тяготы. И верно- пришло письмо от Беньяш, полное горестных восклицаний...
Да и Завадский, не получивший поддержки своего ленинградского собрата, не мог не задуматься о последствиях. Беспорно он сильно увлекся пьесой, однако ему ли было не знать, что увлечения обходятся дорого.Вскоре он слег с сердечным приступом...
Пушкинисты исправно читали пьесу и монолитно ее одобряли -Эйдельман, Цявловская, Фейнберг, потом к ним присоединился Непомнящий, но дело от этого не продвигалось и будущее было туманным.
Татьяна Григорьевна Цявловская (1897-1978)
Илья Львович Фейнберг(1905-1979)
Валентин Семенович Непомнящий (1934) (
Начался театральный сезон-главные режиссеры давали традиционные интервью о действах, готовящихся на их сценах, но ни Товстоногов, ни Завадский не заикнулись о "Медной бабушке".
Я старательно запрещал себе думать о пьесе, которую смог написать, - когда мне вдруг подвернулся щанс на две недели уехать в Венгрию, не преминул за него ухватиться.
Почти перед самым нашим отъездом к нам заглянула Ольга Ежова. Ольга Никитична работала в литчасти Художественного театра, она попросила "Медную бабушку", наслышана и хочет прочесть. Я дал ей машинопись и - как на духу-тут же забыл, сумел забыть. Мне стало окончательно ясно-надежда увидеть пьесу на сцене беспочвенна, власть перестала стесняться. Теперь она методично громила не только диссидентские стайки, не только распространителей книг, вышедших за рубежами державы, она решительно подавляла любые всплески инакомыслия. История о любви и ревности, о добродетельной Натали, кроткой жертве придворной интриги, могла бы еще получить дозволение, но уж никак не опыт исследования биологической несовместимости поэта с полицейским режимом даже при попытке сотрудничества.
Дни в Венгрии пронеслись стремительно. Вечером накануне отъезда позвонил я из Будапешта в Москву узнать, как живет наш покинутый сын. Андрей отвечал, что живет достойно, свобода имеет свои преимущества и тем не менее будет рад скорее увидеть в Москве родителей, тем более что его отца разыскивает Олег Ефремов. Было нетрудно сообразить, что тот прочитал " Медную бабушку"...
Олег Николаевич Ефремов (1927-2000)
Вечером мы вернулись в Москву, а утром я созвонился с Ефремовым .
Мы встретились в кафе "Артистическое" напротив Художественного театра, который он в сентябре возглавил. Олег пребывал в отменной форме, выглядел бодро и боевито. Его решение расстаться с созданным им " Современником" потребовало душевных затрат, и думаю, далось ему нелегко. Но оно было принято и пережито, начиналась другая глава его жизни... Он перешел к нашим делам....В театре прочли "Медную бабушку". Артисты ею весьма довольны, и он готов приступить к работе. Она уже, собственно, началась. В помощь себе он привлек Козакова, оставившего вместе с ним "Современник", и тот уже занимается пьесой.
Михаил Михайлович Козаков (1934-2011)
Однако с тех пор, как я ее кончил, во мне поубавилось энтузиазма, и я не таясь сказал Ефремову, что гладкого асфальта не будет. "Бабушка" вызывает опаску, он должен понять, что его ждет.
Ефремов озлился:
- Какого черта! Я руководитель Художественного театра. Мне и решать, что в нем играть.
Я от души им любовался - столько нерастраченной силы, столько огня и веры в себя!
В отличие от остальных театров Московский Художественный Академический, который занимал в иерархии место флагмана, пребывал в подчинении союзного Министерства культуры. Тут было все соответственно жестче.
Помню одно из совещаний у заместителя министра. Меня- в который раз!-поразила спокойная откровенность претензий " Пушкину у вас очень плохо. Он несчастен. Трагическая судьба. Нет выхода". Я оторопел. "Естественно. Лучше было Булгарину. И почему он должен быть счастлив? Чехов однажды писал Баранцевичу: "С какой стати должно быть нам хорошо? Разве мы кавалергарды или актрисы французского театра? Нам должно быть плохо". Вот и в "Медной бабушке" хорошо не поэту, а кавалергарду"...
Тайную суть этой позиции я понял после беседы с Ефремовым. Когда наконец он был принят Фурцевой и рассказал ей о моей пьесе, она с присущей ей непосредственностью воскликнула:"Что? Пьеса о Пушкине? Его сопоставят с Солженицыным".
Все мои цитаты из Чехова, все мои разумные доводы и обращения к здравому смыслу не могли иметь никакого успеха. Дело было даже не в Солженицыне и не в других оппозиционерах, избравших перо своим оружием. История завершила круг, персонажи поменялись местами. Равно как симпатии и антипатии. Новая грозная империя уже ощутила свое родство со старой, она больше не ощущала в Пушкине своего союзника. Он был вознесен и канонизировал, но безошибочным тайным инстинктом она в нем чувствовала врага. Чем больше я я старался понять самодержца и его присных, тем убедительней они выглядели для этих читателей "Медной бабушки". Естественная солидарность властей, если не классовая, то"новоклассовая", во всяком случае физиологическая, встала на пути моей пьесы...
Последний месяц семидесятого выдался до омерзения темным. Длительная битва Ефремова за выбранный им репертуар заканчивалась почти успешно, но в этом "почти" было все дело. В общем, ему утвердили все пьесы, все, кроме одной - "Медной бабушки". Олег старался меня утешить, сказал, что пойдет в Политбюро, Демичев, ведавший идеологией , дал ему слово его принять. Но в доброго барина плохо верилось....
Минули первые десять дней нового, семьдесят первого года. На творческом вечере Козакова мы встретились с Олегом Ефремовым. Он рассказал мне, что был у Демичева. " Я там сорвался, устроил истерику. Политбюро было шокировано",- так , в среднем роде, назвал он хозяина. Я был растроган его упорством - борьба за пьесу все еще длилась...
Наверное ефремовский диалог сдвинул застрявший кораблик с мели. Сначала мне шепнул Козаков, что появились "большие надежды", спустя неделю звонил Олег:"Движение! Явственное движение!". Еще три дня, и во МХАТе прошла выездная коллегия министерства - вечером я принимал поздравления. День спустя на общем собрании труппы Олег сообщил о начале работы над " Медной бабушкой" - это известие было, по словам Козакова, "встречено ликованием масс"... Ефремов вывесил распределение. На роль Пушкина он объявил конкурс. " Кончится тем, - сказал Козаков, - что Пушкина сыграет он сам". Это шутливое предсказание впоследствии целиком оправдалось...
Дней через пять в Московском Художественном состоялась первая репетиция. Имя Пушкина делало свое дело - все собравшиеся были торжественны... Конкурс, объявленный Ефремовым, долго не давал результатов- пробовались Пеньков, Кайдановский, Даль - все даровитые люди, - Пушкин, однако, не снизошел, и Козаков продолжал свои поиски.
Николай Васильевич Пеньков (1936-2009)
Александр Леонидович Кайдановский (1946-1995)
Олег Иванович Даль (1941-1981)
Моя счастливая полоса иссякла уже к середине мая - Художественный театр стал нервничать.Вот уже целых полгода "Бабушка" лежит в цензуре - ни слуху ни духу. ...Были свои немалые трудности и у Ефремова с Козаковым - перед закрытием сезона им захотелось подвести предварительные итоги. Комнатный прогон обнадежил, но чем довольней были артисты - об этом мне рассказал Козаков, - тем озабоченней был Ефремов. Пеньков не казался ему убедительным...
Цензура не то пожелала, не то затруднилась сформулировать свои замечания по "Медной бабушке", и было достигнуто соглашение: Олегу дают показать спектакль - тогда и решится его судьба. Дамоклов меч слегка приподнялся. Ефремов не был удовлетворен, и все же наш опыт давал надежду - убить готовый спектакль труднее, нежели тихо прикончить пьесу. Впервые пресса и телевидение проанонсировали "Медную бабушку"....
Ефремов решил попробовать Даля. Это была одна из идей неутомимого Козакова, он был убежден, что теперь угадал...
Октябрь начался обнадеживающе, вести о репетициях с Далем были, пожалуй, оптимистичны. К несчастью, все это длилось недолго. Даль очень скоро "вышел из формы". В мире искусства такая формула зеркально соответствует формуле о "нарушении режима", принятой среди футболистов. Затем показывался Кайдановский, смотрели и Всеволода Абдулова.
Всеволод Осипович Абдулов (1942-2002)
Кайдановский произвел впечатление незаурядной индивидуальности - нервный, остроугольный, мечущийся, бесспорно прячущий свой секрет. Он мог бы быть вполне убедителен, если б не столкнулся с другой судьбой - Гаршина, Николая Успенского...
В мыслящем, интеллигентном Абдулове было немало очарования, мешали сдержанность и умеренность. Забавно, но мне иной раз казалось, что безупречная воспитанность ограничивает его возможности.
Положение оставалось неясным...
В эти дни позвонил Козаков - еще один шанс для "Медной бабушки". Он обратился к Ролану Быкову, и тот, прочитав мои диалоги, готов поменять все свои планы, все отложить и все оставить, только б сыграть Александра Сергеевича. Он сразу приступает к работе...
Вхождение Быкова в "Медную бабушку" было нелегким, почти драматическим. МХАТовские старики по традиции потребовали от него показаться в нескольких сценах, лишь после этого должно было состояться решение. Быков зашелся от возмущения. Когда он звонил мне, он был вне себя:"Я все готов отдать этой пьесе, я ради нее от всего отказался, зачем мне устраивают экзамен? Мне сорок два года, я что-то умею". С великим трудом я его успокоил - для Пушкина стоит и потерпеть....На следующий день Козаков попросил меня приехать во МХАТ - взглянуть , как репетирует Быков. Две сцены посмотрели в театре и отправились к Борису Смирнову, который в тот день был нездоров. Три диалога Жуковского (роль Смирнова) с Пушкиным были сыграны у него на квартире. Я захмелел от приступа счастья. Почти чудодейственное слияние артиста и образа - передо мной мыслил страдал и метался Пушкин....
Двадцать пятого ноября мне сообщил Козаков:"Ролан утвержден единогласно, просмотр прошел с большим успехом".
У дней в декабре короток срок, семьдесят первый год иссякал, истаивал, растворялся во времени, будто пришпорившем бег часов. И провожал его с добрым чувством - он возродил мои мои ожидания и поселил во мне надежды. "Медная бабушка" на подмостках обретала реальные очертания.
Девятого марта состоялся просмотр. В сопровождении двух сотрудников приехал заместитель министра. После завершения действия все проследовали в кабинет. С одной стороны за столом сидели высокие гости и "старики"- члены художественного совета - Тарасова, Степанова, Грибов, Станицын, а также Массальский и Петкер.
Алла Константиновна Тарасова (1898-1973)
Ангелина Иосифовна Степанова (1905-2000)
Алексей Николаевич Грибов (1902-1977)
Виктор Яковлевич Станицын (1897-1976)
Павел Владимирович Массальский (1904-1979)
Борис Яковлевич Петкер (1902-1983)
С другой, близ Ефремова и Козакова расположились пушкинисты -Цявловская, Фейнберг, Эйдельман и Непомнящий. Им первым и предоставили слово. Все четверо выступили солидарно - их отношение к пьесе известно, спектакль удался, что же до Быкова, он вызывает восхищение.
Эти слова возмутили старейшин. Тарасова обратилась к Цявловской:
- Татьяна...Татьяна..как дальше?
- Григорьевна.
- Татьяна...
- Григорьевна.
- Да, Татьяна Григорьевна. Никак не могу с вами согласиться, особенно в том, что касается Быкова. Так низкоросл, так неказист....
Эйдельман меланхолично шепнул:
- Уверен, что она бы хотела в роли Пушкина увидеть Дантеса.
Непомнящий угрюмо сказал:
- А я нахожу исполнение Быкова абсолютно конгениальным пьесе.
Похоже, что слово "конгениально" сильно задело народных артистов. Во всяком случае, оно вызвало болезненно острую реакцию. Если до сей поры старейшины старались не слишком касаться пьесы, то тут они явно вознегодовали. Тарасова несколько раз повторила : "Конгениально, конгениально...", Грибов выразительно крякнул, Петкер воздел к потолку свои длани, Степанова холодно усмехнулась, Станицын шумно потребовал слова.
Он сказал, что сегодняшнее поражение не случайно, ибо стремление автора было практически невыполнимо. Пушкина нельзя воссоздать, нельзя написать, на то он и Пушкин. Незабвенный Михаил Афанасьевич, это понимал превосходно. Казалось бы несравненный талант давал ему право на эту попытку, но он целомудренно воздержался - в его пьесе "Последние дни" Пушкин так и не появился. Оратор еще долго и страстно, старательно возбуждая себя, разрабатывал благодарную тему. Петкер благоговейно кивал. Да уж, Михаил Афанасьевич не заставил бы Александра Сергеевича произносить написанный текст, тем более не пустил бы Быкова на сцену Художественного театра.
Илья Львович Фейнберг очень учтиво, в соответствующей ему мягкой манере, заметил, что ему кажется сталкивание двух этих пьес не слишком оправданым. Непомнящий, который однажды уже растревожил ареопаг, негромко, но очень внятно добавил:
- Вот и Булгаков стал дубиной.
Слова эти произвели впечатление ничуть не меньшее, чем слова о конгениальности Быкова пьесе. Тарасова медленно повернулась. Она устремила на нечестивца взгляд Анны Карениной - обида, страдание и гордость женщины, которую любят. Станицын выдохнул воздух из легких - с шумом и свистом - и двинулся к двери. Его дородное мощное тело колыхалось с королевским достоинством. За Станицыным - петушком, петушком - преданно семенил Петкер.
Я встал, ощущая во всем существе своем самую неприличную злость. Следя, чтоб слова звучали отчетлив, сказал, что сидящие здесь ученые - люди самой высокой пробы, гордость и украшение общества, цвет отечественной интеллигенции. Своим приходом на этот просмотр, своим присутствием на обсуждении они делают честь всему собранию. Хозяевам не мешало бы знать получше их имена и отчества и слушать суждения знатоков с должным почтением и вниманием. Те, кто не склонен уважать такой высокий профессионализм, в значительной мере теряют и собственный...
Заместитель министра сидел насупившись, темный, точно зимняя ночь. Он сказал, что сегодняшнее обсуждение зашло в тупик, в сущности, сорвано и будет продолжено завтра утром.
Я вышел с Непомнящим и Козаковым.. Внизу нас ждал подавленный Быков....Вчетвером мы отправились в Дом актера. Однако было не до обеда. Мы сдвинули рюмки в честь Ролана. Была жестокая несправедливость в том, что его вершинный день вдруг обернулся днем его драмы - каждый из нас это остро чувствовал.
Утром следующего дня мы снова собрались у Ефремова. Как выяснилось, заместитель министра вчера почле конца обсуждения сразу же отправился к Фурцевой. Он сказал, что в театре
случилось ЧП. В сущности произошло надругательство над национальной святыней. Министру надо принять решение.
Ждали долго. К одиннадцати часам дверь распахнулась - явилась Фурцева.
Екатерина Алексеевна Фурцева (1910-1974)
Увидев меня, с напряженной гримаской выразила недоумение:"Сегодня здесь будет разговор не о пьесе и не о спектакле, а о внутритеатральных проблемах". Итак, присутствие мое нежелательно. Все стало окончательно ясно. Я повернулся и ушел.
Около часа блуждал я по улицам. Господи, только пошли мне силы. Кажется. все испытал в этот час - горечь, тоску,унижение, ненависть. Потом наступило оцепенение. И вдруг я ощутил злобный холод: довольно рвать сердце! Много чести - и этой шайке, и этому времени. Медленно я побрел домой.
Ближе к вечеру позвонил Ефремов. Погром продолжался пять часов. Быков был снят с роли
д и р е к т и в н о. К пьесе обещано вернуться, автор должен ее пересмотреть. Я понимал что дело не в Быкове. И не в пьесе. Скорее всего , в ее герое. Он вновь оказался не ко двору..."
Валентин Непомнящий тоже вспоминал: “Непонятно, как играть гения, тем более Пушкина. Но перед нами был гений и… Пушкин. Как это у него получалось, постигнуть было совершенно невозможно. Ни ярких сценических приемов, ни остроумных режиссерских ходов, из тех, что должны «помочь» артисту выразить невыразимое, ни эффектных актерских «штучек», имеющих ту же цель, - ничего!
В этом было что-то нездешнее, мы не понимали, где мы; по лицу Татьяны Григорьевны Цявловской, изучавшей Пушкина полвека, лились слезы, семидесятилетний Илья Львович Фейнберг был порой похож на мальчика, наблюдающего канатоходца, в глазах Натана Эйдельмана сияло счастье узнавания, а у меня, наверное, лицо было просто дурацкое: не склонный к мистическому фантазированию и визионерству, я тем не менее почти физически ощущал себя в каком-то другом пространстве - так летают во сне"
Что и как говорили старики- МХАТовцы передать стесняюсь да и вспоминать не хочу: они уничтожали, они топтали артиста беспощадно, без тени сомнения в своей правоте и с явственно ощутимым удовольствием, даже с торжеством, повелительно пресекая робкие возражения более молодых; они разоблачали « неМХАТовскую» манеру игры Быкова, издевались над его внешностью и ростом, они утверждали, что Пушкина должен играть только Олег Стриженов . И в ответ на мольбы Цявловской, в голосе которой, казалось, продолжали дрожать остатки слез, на ее пояснения, что Пушкин даже точно такого же роста был и в красавцах блондинах никогда не числился, они говорили, что мы не понимаем законов театра. Впрочем, не было тогда, нет и сейчас у меня к ним ни малейших претензий: они вели себя, как дети, выплевывающие непривычную пищу, они не понимали.
А рядом со мной, почти все время молча, страдал ведущий заседание главный режиссер театра Олег Николаевич Ефремов. Судя по всему, он понимал. Но он попал в чрезвычайно трудное положение: ведь в это самое время им готовилась важнейшая постановка, острый, смелый, рискованный спектакль - комедия «Старый Новый год» - и ему никак нельзя было ссориться с начальством еще и из-за Пушкина. Тем более - в исполнении артиста, которого не рекомендовалось занимать в «положительных» ролях… Но у меня не было ни сил, ни охоты сочувствовать ему. В общем, все это было ужасно, постыдно, невыносимо глупо, нелепо и - мрачно каким-то чудовищно скучным мраком. Было чувство катастрофы и позора, покрывшего нас всех, в этом участвовавших. Спектакль был закрыт.
Не буду описывать, как мы с Быковым и Козаковым, медленно осознавая, но все равно еще не до конца, ужас случившегося, брели по лестнице вниз, к раздевалке, как вышел уже одетый (была зима) Ефремов, едущий в «Современник» играть в спектакле, как отозвал Ролана в сторонку и предложил ему, чтобы «спасти» свою роль, играть Пушкина вторым составом (а первым будет Ефремов), - и с каким лицом отошел к нам Ролан, чтобы сказать об этом; все это уже иная, другая реальность, о которой говорить - все равно что наблюдать или рассказывать, как живое и прекрасное существо, какая-нибудь дивная белокрылая птица, издохнув, начинает разлагаться прямо на твоих глазах.
Этот день - один из самых печальных дней моей жизни. В этот день случилась великая беда, не родилось лучезарное событие в русском театре, погибло чудо искусства."
Вспоминает Михаил Козаков:
"Фурцева прогона не видела, но была информирована видевшими.
- При чем здесь Ролан Быков? Этот урод! Товарищи, дорогие, он же просто урод! Борис Александрович, мы вас очень уважаем, но даже и не возражайте!
Борис Александрович Смирнов, народный артист СССР, лауреат Ленинской премии, репетировал В.А. Жуковского, и ему очень хотелось, чтобы этот спектакль состоялся. Остальные старики поддакивали министру: да, Быков - это абсурд и кому только могло прийти в голову?
Вопрос с Быковым был решен окончательно и бесповоротно. Взялись и за саму пьесу. Что в ней, про что она и зачем?
Ангелина Осиповна Степанова стала бить Зорина... Булгаковым!
- У Михаила Афанасьевича, когда умирает Пушкин, на Мойке толпы народа. Пушкин - поэт народа, народный поэт! А в этой "Медной бабушке" - кто окружает Пушкина? Какие-то Вяземские, Карамзины, Фикельмоны!
Слава Богу, хоть не Финкельманы...
Булгаковскую тему с удовольствием подхватили другие старейшины, сразу разомлевшие от воспоминаний - точь-в-точь как у самого Булгакова в "Театральном романе", где тамошние старики рубят пьесу Максудова (он же автор). "Михаил Афанасьевич! Ох, Михаил Афанасьевич! Ах, Михаил Афанасьевич! Голубчик, Михаил Афанасьевич!" - как будто Булгакову сладко жилось. Один из его "апологетов" Петкер до того договорился в своих нападках на пьесу Зорина, что Ефремов, как встарь, вскочил, выпрямился и - прямо ему в лицо:
- А это, Борис Яковлевич, вы меня простите, уже просто политический донос!
И все замолчали.
Фурцева кончила дело миром и дала понять МХАТовцам, что Ефремова в обиду не даст, - а надо сказать, что атмосфера того собрания была тревожной. В воздухе пахло жареным, и в глазах у многих читалось: а вдруг этого Ефремова с его бандой попрут? Хорошо бы! Но Екатерина Алексеевна все поставила на свои места. Ефремов есть Ефремов, и он у нас один, талантливый, молодой, мы в него верим. Только вот нужно, товарищи, решить вопрос с репертуаром. С чем, товарищи, выйдет МХАТ к очередной красной дате? И даже главный козырь не подействовал на министершу: Ефремов предложил на роль Пушкина себя.
- Олег Николаевич! Олег, забудьте про эту бабушку... Вот вы назвали "Сталеваров" Бокарева. Это превосходно, на том и порешим. Немедленно приступайте к репетициям и поскорей выпускайте талантливый спектакль. Всего вам доброго, Алла Константиновна, Ангелина Степановна и другие товарищи! Успеха вам в вашем творческом труде на благо нашего народа..."
Так и похоронили ту "Медную бабушку" вместе с Роланом.
Спектакль, впрочем, вскоре ожил - правда, очень ненадолго - в другой постановке и другом составе; Стриженов аристократически блестяще играл Николая I, а в роли Пушкина был Ефремов.
Олег Ефремов в роли Пушкина в спектакле "Медная бабушка"
Поскольку ростом он был значительно выше, чем реальный Пушкин, то играл, ни разу за весь спектакль не встав со стула...
МХАТовские старики были почти счастливы, Козаков уволился из МХАТа, Быков ушел в запой и заработал инфаркт...
А зрители не увидели чуда - актера Ролана Быкова в роли Пушкина...