День Чудесной Девочки в Заповеднике Сказок
Старая история с вариациями
Я помню, как она родилась. Это случилось не зимой, и не весной - 29 февраля, и мне сразу стало ее жаль. Представьте, каково это - когда день рожденья раз в четыре года, да и тот падает на високосный год. Жуть, да и только. Старая Гертруда, правда, сказала, что это к счастью, но вы же знаете старушку Гертруду - у нее если не помер кто, то и счастье уже.
Мне не понравилось, как ее назвали - имя для девочки показалось мне тяжеловатым. Такова была уж ее мать - все делала по-своему, Гертруда в свое время хлебнула с ней лиха. Но - любимая дочка, младшая… что скажешь. Внучка, как вы догадываетесь, тоже в мать пошла - вся ее история это подтверждает. А с именем как получилось - молодая мамаша была уверена, что надо обязательно дочку бабкиным именем назвать, только из него один слог выпустить, чтоб, мол, все жизненные передряги и непосильная работа с этим слогом выпали бы, а все остальное бы осталось - и красота, и ум, и доброе сердце. Уж не знаю, как там с передрягами - тут, похоже, девчонка Гертрудина промахнулась, а с добрым сердцем это в точку оказалось. Даже чересчур, пожалуй, будет. Ну да Бог с ней, с дочкой Гетрудиной - тяжелая история оказалась, не буду распространяться, сами все знаете. Старухе не год и не два жизни вся эта история стоила. Ну, да тем крепче она внучку любила. Уж так любила, что и не опишешь. Все ей прощала - и то, что та только с мальчишками и водилась (а прилично ли это для барышни?), и то, что каких только цветов не тащила в дом - у нее все росло, как на припеке у солнышка, и то, что из дому пропадала на целый день - а мыслимое ли это дело?
Но вот, когда она с мальчонкой этим пропала на столько дней - тут страшно смотреть было на нее.
Соседка наша меня не осуждает, а жалеет, я знаю. Добрая женщина. Все время говорит, что надо жить сегодняшним днем и отпустить тех, кого с нами нет. А я вот в это не верю. Ну не могла она совсем пропасть, моя девочка. Она ведь так любит меня - у нас же и нет никого, кроме друг друга. Ей не то что бабушку - ей даже эти несчастные цветы было жалко, когда беда случилась с мальчиком. Сколько она их отхаживала, в себя приводила - да все даром. Правда, я это дело не бросила - вот, думаю, придет она домой, а цветы и живы снова, и она поймет, что я думала о ней, все это время.
Мне, конечно, было ужасно скучно. И даже не знаю, чем это все кончилось бы - нет ничего хуже дворцовой, тягучей, ежедневной невыносимой скуки - если бы она не появилась. Она была совсем другая, не такая, как все вокруг. Совсем не знала, где надо присесть, где улыбнуться, где голову склонить. Смеялась не по этикету, а когда ей правда было смешно. Совсем не боялась - по крайней мере, с виду. А ведь была такая маленькая! Когда я у нее спросила - как это у нее так получается - ответила очень серьезно: «Бабушка меня научила, что надо вести себя со всеми одинаково и быть ко всем внимательной - тогда тебя будут любить». Хм, представить себе только, что я буду вести себя одинаково с батюшкой и с фрейлинами. Да они умрут от удивления. Глупости это все. Но мне так ужасно-ужасно-ужасно (ее слово) жалко, что она все же уехала, наконец.
«Милый-милый сказочник!» - подумала Герда, листая дневник принцессы - уже третий из дневников, которые писали люди, пока она была в далекой Лапландии. «Как здорово, что он все это придумал, попросить дневники у всех-всех-всех - иначе как бы мы с Каем узнали обо всем, что здесь творилось без нас?»
Дверь скрипнула и отворилась. Вошла бабушка. «Герда, знаешь ли ты, что розы расцвели снова?» - спросила она дрожащим от радости голосом. «Настоящее чудо». «Нет, бабушка, - возразила Герда, - чудо у нас - это ты». «Ничего подобного, - бабушка была неумолима, - я всего лишь бабушка чудесной девочки. И это очень тяжелая работа».