МИШКУ УБИЛИ
Мишку убили. Шесть выстрелов в упор - и больше ничего. Всё было сделано расчётливо и хладнокровно. А дальше говорят и пишут уже не о человеке. Никто не скажет: «Скоро придёт Кравченко». Говорят о том, что «скоро выдадут тело». И пишут о каких-то скандалах, которых не было, о выдуманных ссорах; пересказывают гламурные слухи о тайных встречах с принцессой, рассуждают об оставленном бизнесе...
Мишку убили. Зачем и кому нужно было убивать человека, который всегда умел договариваться? Только из зависти к тому, что он сам был лишен зависти. Только из жгучего желания доказать, что в нашем мире нельзя просто так быть свободным, весёлым, красивым и успешным. Только из мелочной мести.
Но отомстили не ему. Потому что, если правда всё то, во что он верил, то там, где он оказался сейчас, ему хорошо и спокойно.
Отомстили нам. За то, что мы были рядом. За то, что думали так же, как и он. За то, что делали с ним одно дело. За то, что старались делать его так, как он считал единственно возможным: то есть, при всех самых выгодных раскладах делая приоритетом нормальные человеческие отношения.
За два дня до смерти он сорвался помогать человеку, который уже давно с нами не работает. Нашел клинику на Западе, бригаду иностранных врачей, реанемобили, самолеты... Летал по городу в том самом «Мерсе», который потом и расстреляли в Переделкино.
Его Мерседес мало походил на машину богатого человека: до самой крыши он был забит лыжами, роликами, коньками, деталями механизмов, палатками, спальниками, чертежами, стрелами и копьями.
Там всегда валялся сахарный тростник, который Мишка грыз, сигары, которые он курил, ласты, книжки, - не пойми что! Эта машина могла везти его хоть к морю, хоть в тундру, потому что у него всегда всё было под рукой.
Каждую весну он боялся пропустить то время, когда начинает идти березовый сок. Мишка проводил ночи в лесу и приезжал к нам наутро с только что собранным, ещё тёплым соком.
Наверное, количество людей, которым он помог, не поддаётся подсчету. Он помогал и сразу забывал о том, что сделал. До той поры, пока человек не звонил ему снова, срывая со встреч, выдергивая из постели, возвращая из командировок. И он снова мчался помогать.
Его собственная жизнь несколько раз висела на ниточке. Он попадал в аварии и загибался в джунглях. Из Африки его привезли полумёртвым. Но каждый раз ему удавалось выкарабкаться и тогда мы все вздыхали с облегчением. Теперь эту ниточку перерезали те, кто остановил его машину в ночь на двадцатое мая.
Мишку убили. В шоке не только те, кто знал его близко, но и те, кто хоть однажды попал даже на самые дальние орбиты его знакомств.
Возможно, стрелявшие в него хотели бы, чтоб все эти люди перестали верить в то, что мир прекрасен, чтобы они сказали своим детям: «Мы вам врали всю жизнь. Мы учили вас любить, но любви нигде нет. Мы говорили, что люди добры, а на самом деле люди жестоки и ужасны. Мы учили вас помогать друг другу, но вы должны друг друга убивать».
И на самом деле, очень тяжело сейчас думать по-другому.
Но, каждый раз, возвращаясь к мысли о нём, понимаешь, что на самом деле мир, который он оставил не по своей воле, всё равно светел и радостен. Только Мишки в нём больше нет. И то, почему его нет, не оставляет в наших душах места христианскому всепрощению.
Эти слова - не некролог. Это, скорее, - наше коллективное сопроводительное письмо туда, куда он попал сейчас. Чтобы там знали о том, что мы о нём думаем и как нам без него тяжело. Теперь мы будем его хоронить. Это слово - «хоронить» - означает «прятать». Мы не смогли его спрятать от тех, кто его убил. Сейчас мы спрячем его от всех. Уже навсегда.
А нам с вами остается жить, хотя бы пытаясь это делать с той же силой, с которой это умел делать он. И единственное, что будет теперь омрачать нашу жизнь, - всё та же, постоянно возвращающаяся мысль: «Мишку убили».