- Неужели ты видишь во мне только красивую бабу?
«А я не воспринимаюсь как мужик?», - погрустнел и обрадовался своей мысли герой.
Таков финал этой истории. А начало - завороженность первыми взглядами, осень. Не вороши былое, я прекрасно помню. Моя память о наших встречах тоже безупречна. А я ничего помнить не могу, но почти всё знаю, потому и пишу о них. Я их познакомил, частенько мы вместе гуляли, сидели в барах, играли в буриме в моей комнатёнке на Чайковского, я сам когда-то был в неё влюблён. Я спросил тебя: «Вышла бы за меня замуж, скажем, пару лет назад?». Ты ответила. Я закрыла глаза, когда ты появился на лестнице института, но ты не хотел этого замечать. Вроде бы. Чушь, всё видел, душа таяла. Бывало, я попивал пивко с её мужем, все мы дружили, гостил и у его жены, писаке сидеть на месте не приходится. Так-так, Бог-сын как объект для травли, а Отец со Святым духом слиты благолепно. Я сидела у тебя на коленях, а ты норовил задеть сигаретой мои волосы. Даже в памятный день, когда она привела его знакомить с мужем и свекровью, поцелуи украдкой остановить не было сил: в коридоре, в кухне, в считанные секунды уединения в гостиной. Впрочем, я не мог этого видеть, ведь не стоял же, согнувшись, перед замочной скважиной. Ты упивался моими губами в мороз, в электричке, возле моего дома, а я, нет, я не раскаиваюсь, но всё же опасалась быть замеченной кем-либо из знакомых, друзей мужа, свекровью, наконец, им самим. Твой муж - парень-что-надо. Как-то по пьяни он послал меня в нокаут, но я сам был виноват - приставал, говорят, непотребно к незнакомой шатенке. Хрипел Высоцкий, а он отобрал совсем не те фотографии, в которых она видела свои самые удачные отражения. Красивая была парочка, хоть в доме моделей выставляй! Я ждал тебя вечерами у окна, разглядывая всё тот же пейзаж, но ведь очевидно было, что ты не придёшь. Они не говорили о любви, словечко было под запретом. Ты ждал меня у магазинов, у аптек, помню, я долго искала вазочку в подарок маме. Увлеклась, время исчезло, а ты курил у входа и лишь зло сплюнул, когда я вернулась с покупкой. Зрение у обоих было неважное. Как-то я занял у него пятёрку, естественно, он забыл, а через пару дней говорит: «Слушай, я тебе ничего не должен, а? Деньги есть, а не помню, занимал у тебя, или нет?». Или нет, как люблю я приговаривать. Она не выносила молчания, а ты мог подолгу смотреть, не открывая рта, оцепенев от драгоценного груза красоты. Ну, что ты молчишь, расскажи что-нибудь интересное. Тебе не сиделось на месте: холод, жара, сигаретный дым, свежий воздух, гости, безлюдье, улицы, скверы - всё гнало тебя с места на место, вперёд, элегантной походкой. Я тоже люблю ходить быстро, но такая спешка путала его мысли. Эти естественные тектонические процессы - семейные трения - не взывали к мщению двойным адюльтером. Я так и не понимаю: обоим ведь грех на недостаток любви сетовать, но что тогда их толкнуло друг к другу? Так-так, чем же не угодил мне всё-таки Бог-сын. Картинностью, мученические корчи на газоне перед стотысячным взором стадиона. Неужели симуляция? Я был не прав, когда начал нервничать, приставать, нудеть, я сам гадёныш всё испортил. Он ковырял вилкой бифштекс, она цедила трубочкой коктейль. Тогда и стало мне ясно, что историю начинать надо с финала. Лучше бы ты не открывал свой поганый рот, когда она бросила лифчик на стул. Я испытала оргазм уже тогда, когда лежала под тобой, хоть ты и был одет. Губы и грудь. Я ведь, действительно, чертовски красива. Начинают эротизмом, кончают порнографией, редко наоборот. Наоборот. Торобоан. Они начала и кончили эротизмом, да какой там эротизм - голландская живопись! Немного о себе: холост, не был, не участвовал, не состоял, курю «Пегас», болею за «Динамо», обожаю шатенок, ненавижу собак. С ним мы столкнулись на концерте: сидел, зевал, мне тоже было скучно. За сигареткой разговорились. Федьку я никогда и не любила, приятный кавалер для светской дамы, щедрый и деликатный. Меня не покидают смутные догадки. Кабаки, тряпки, книжки, что ли? Я, действительно, люблю дарить подарки, хотя вспоминаю об этом лишь когда веду под ручку очередную даму, шатенку, разумеется. Ты не можешь помнить, с каким бесшумным воем я проезжал мимо твоего дома на троллейбусе, если вдруг не удавалось изменить маршрут. Москва - большой город. Посидеть на скамеечке на Тверском - вот, что отметало любые вопросы, вокруг дети, голуби, старушки. Я боялась разговором о наших отношениях спугнуть их ход, столь мне приятный, сколь и бесперспективный. Господи, прости дурака за неприязнь к сыну твоему, но не могу, не могу ничего с собой поделать. Почему они встретились именно в моей квартире! Только ты не молчи. Я понимаю, что вся эта история должна прекрасным утром кончится. Мне, собственно, ничего не надо. Зачем ты выдвигаешь мне требования, без них я была свободной с тобой, теперь же…Я постараюсь сделать так, чтобы наши отношения установились раз и навсегда, я обещаю не оскорбить их хищным поползновением. Единственный, с кем я представляла себя в постели кроме мужа - ты. Они шептались за чаем, когда я попросил его помочь переставить шкаф, она плавно размахивала кистью правой руки. Я, конечно, завидовал и его великолепию, и его владению ею, но, в конце концов, у меня есть шатенки. Так вот, он сказал, что Бога нет, чёрт, заврался, он со мной своей религией никогда не делился. Ты остаёшься сегодня у меня? Действительно, это был слаженный тандем, наших друзей поражало прочное единство, не флирт, не забавы, однако. Снова всё тот же пейзаж, я всё забыл. Зачем же их распинают, кому мешали? Все вопросы повисают, как она после бега на его шее, или как моя начальница на телефоне. А Старик хитёр, в кости не играет, неспроста равнодушно взирает, оставляя и нам шанс. У них шанса не было. Ты взволнованно обвиняла, я молчал с круговоротом готовых ответов в голове. Дождь свёртывал декорации, дворник добивал листы. Троллейбус увозил тебя, скользя фарами по моей спине. Я люблю.