Как я провел Пасху с липованами
Вернулся вчера из Турина, где встречал Пасху. Опоздав в пятницу к Царским часам, пошел смотреть город, а в церковь пришел уже потом на службу Боготелесного погребения.
В Турине живет очень много липован, говорят, четыре или пять тысяч. В Румынии в селах сейчас работы почти нет никакой, а если и есть, то платят гроши, а цены как во всей Европе, поэтому бoльшая часть работоспособных липован разъехалась в поисках заработка. Кто-то еще в Румынии от веры отпал, но каждый второй или уж точно каждый третий более-менее регулярно ходит в церковь. На Пасху собралось на обедне (а ее они служат в этот день уже утром, с семи) полторы-две тысячи народу, и половина стояла на улице, а в церкви люди стояли почти вплотную друг к другу, и первый ряд -- в метре от иконостаса (солеи у них пока нет). Батюшка с мальчиком-свещеносцем, выходя кадить на каноне, буквально протискивались сквозь толпу.
Служит там протоиерей Савелий Макаров, которого в попы поставили всего лет пять или шесть назад, специально на этот приход, но до этого он многие годы служил дьяконом в селе Камень, откуда и почти весь их крылос. Лет 50 батюшке, я за эти дни несколько раз имел возможность с ним поговорить, насмотрелся, как он служит, как держится с людьми, и, надо сказать, проникся к нему большой симпатией.
Пение у них стройное и внятное в отличие от того липованского голошения, которое я слыхал на кассетах, но то, что поется по напевке, конечно, отличается от московского: и "Честнейшую", и "Воскресение Христово видевши", и многое-многое другое. Ну, а уж что по крюкам, то, понятное дело, такое же, потому что книги-то все у нас изданные. Один крылос полностью мужской, другой половина на половину. Читают паремии, поучения и Апостол на погласицы, а Евангелие у них имеет две погласицы -- для обычных дней и особую для пасхального "Въ началѣ бѣ Слово". Евангельские погласицы очень красивые и звучат, кажется, более доходчиво. Часослов и Псалтырь читают очень быстро, сбиваясь на тараторение, но это, кажется, и у них считается не совсем правильным.
На чтении Евангелия, ексапсалмов и на Херувимской головы не преклоняют. А я не стал отступать от московской привычки.
На "Святая святым" перед выходом священника с потиром в конце литургии не ставят перед Вратами свечу, а приспускают сверху надвратную лампаду. Хотя вообще-то другой раз стояли лицом к Вратам, но в небольшом отдалении два мальчика со свечами в подсвечниках в руке, но куда они потом свечи дели и почему в первый раз такого не было, не знаю.
На службе многие женщины стоят с лестовками, а у мужчин ни у кого, кроме самого священника, их нет. Мое внимание на это обратил знакомый липованин, потому что я-то был, как в Москве принято, с лестовкой. По его словам, так еще у них в селе вошло в обыкновение, но он сам считает, что это неправильный у них обычай.
Вообще к московским обычаям, особенно в пении, они относятся с почтительным интересом, а кто слышал пение московских хоров, хвалил его, а собственное их пение, мол, простое, деревенское, хотя у меня самого другое впечатление.
Службы начинались не совсем в то же время, что в Москве. В обычные дни, как я понял, начинают вечером около пяти, с утра то в семь, то в половину восьмого. В Великую субботу начали в одиннадцать утра с правильных канонов, которые у них всегда читаются в церкви, если будет литургия. Потом вечерня, паремии и обедня, которая закончилась в четыре. Мне дали прочитать Апостол, и я очень старался не забыть, что когда дочитаешь зачало, то "абiе", без обычного "Псаломъ Давыдовъ, аллилуiя", говорятся стихи, так что в итоге позабыл даже ответить на возглас священника! Просфоры батюшка раздает сам, при этом целуют ему руку.
Павечерницу начали в девять, без пения -- то ли потому что петь ирмосы, кроме самого отца Савелия, еще некому было, то ли и вообще у них так принято. Потом успели прочитать много из Деяний, а "Водою морскою" начали в районе полуночи. Поскольку церковь в обычном доме на первом этаже, то весь жилой квартал они, конечно, не обходят, а выходят с крестом и иконами на запад храма и там начинают "Христос воскресе". (Иконы раздает священник, берущий подходит и с поясными поклонами целует икону, а потом еще, кажется, руку священнику.) Батюшка сам зажигает целую кипу свечей, благословляет их и раздает близстоящим прихожанам, а те опять-таки целуют руку, и дальше от этих свечей зажигают себе свечи и все остальные. Это все происходило уже около часа ночи. Утреня продолжалась до половины четвертого. Было страшно душно, но поскольку примерно треть людей ушла в начале утрени, то стало посвободнее и можно было пройти на улицу и немного подышать.
Обедня началась в семь, а святить яйца закончили уже около десяти утра. Потом все долго еще толпились на улице и разговаривали со знакомыми.
Сплошное благолепие, словом, но тоже, конечно, не без своих проблем. Больше всего бросается в глаза, что мужчины поголовно гладко бритые; с растительностью на лице среди эти толпищ народа я видел человека четыре, а борода некоторой степени окладистости только у уставщика, который и в остальном мужчина строгих взглядов.
В церкви на притолке Царских врат вешают табличку "Не рыдай Мене, Мати", потом "Христос воскресе" и подсвечивают ее установленными в притолке лампочками. Вообще электрического света особенно не стесняются, только на торжественные моменты, как чтение Евангелия, его гасят.
Иконы дома и многие в церкви довольно грубого письма, и все, что я видел,-- новые. Традиционен золотой фон. Украшают пластмассовыми цветами, иногда бывают оклады из какого-то как будто дешевого материала, выкрашенного золотой краской. Бывают иконы в рамах вроде картинных, но без стекла, бывают в застекленных киотах, а чаще всего -- так просто.
Меня приютили три брата-холостяка из Каменя, с которыми в многокомнатной квартире живет еще сестра, но она была в это время в Румынии с матерью. Есть у них и четвертый брат, но он женился и живет отдельно. Как и другие липоване, они говорят между собой всегда по-русски, но на диалекте, который очень отличается от современного литературного русского языка. Напр., первой фразой, которую я услышал от липован и смог ясно расслышать, было: "Дверь запёрши", т.е. "Дверь закрыта". Это, наверно, грамматическая параллель к просторечному "Он выпимши", но я даже затрудняюсь определить, что это за форма. При этом в речи очень много украинизмов вроде трошки, дуже, хлопцы, но еще больше заимствований из румынского. Часть из них воспринимается как слова своего языка, напр., биря "пиво", камера "комната", но поскольку они все получили румынское школьное образование и привыкли жить среди румын, то очень часто им проще и быстрее вставить румынское слово, м.б., чуть переделав его на русский лад, чем подбирать русское соответствие.
Имена по-прежнему даются по святцам (в прямом смысле слова -- московских календарей, распухших за счет "Полного именослова Востока", у них нет), по тому принципу, чтобы дать имя святого, чья память приходится на один из восьми дней после или до рождения младенца. Поэтому на ектеньях можно услышать очень много таких имен, каких в Москве не бывает или бывают только у стариков. Братьев, кстати, звали Аким/Акима (Иоаким), Лучан (рум. к Лукиян) Фаня/Афанасий, Коля/Николай, и сестра имъ бѣ, нарицаемая Паола (рум. к Павла). Из нерусских имен широко распространено, кажется, только Эмилия.