Питер Бигл "Последний единорог"
Единороги в мире Бигла выполняют почти ту же функцию, что и эльфы у Толкина: являются воплощением вечной неувядающей красоты, чуда, которое неумолимо уходит из мира, перестает быть материальным и осязаемым. Чего-то высшего, неизменно вызывающего слезы на глазах и «светлую печаль» в душах, встретивших их людей. Даже полный тоски взгляд единорога напоминает эльфов, хоть и вглядываются в море они по разным причинам.
Вместе с этим возникает и другой толкиновский мотив: противопоставление эмоциональной, любящей и страдающей, бегущей наперегонки со временем смертности и отрешенного, холодного, вневременного бессмертия. Вот только в отличие от Толкина Бигл не сохраняет от начала и до конца ощущение тоски по уходящей красоте, а антитеза временное-вечное в определенный момент уходит на второй план, практически вытесненная любовной историей.
Текст балансирует между двумя пафосами: медитативная лирика и чистая красота (а иногда, к сожалению, и красивость) сочетается в нем с откровенно фарсовыми моментами. За лирическую часть отвечает в первую очередь единорог, фарс же распределен между «земными и бренными» персонажами: типичным трикстером волшебником-неумехой с нелепым именем Шмендрик (уж не отсюда ли растут ноги у пратчеттовского Ринсвинда?), ворчливой разбойницей Молли Отравой, мечтающей оказаться в мире романтических баллад и героев, безымянным, не очень адекватным менестрелем-мотыльком, котом, который эпизодичен, но невероятно прекрасен. Возвышенно-поэтичные фрагменты («В ее лесу время всегда шло мимо нее, теперь же, в дороге, Она шла сквозь время. Менялся цвет листвы, звери одевались в плотные зимние шубки и сбрасывали их; облака, гонимые разными ветрами, то медленно ползли, то неслись, то розовели и золотились в лучах солнца, то лиловели от приближающейся бури») сочетаются с постмодернистко-юмористическими («На самом же деле Шмендрик до этого дня ни слова не слыхал о Капитане Калли, однако хорошая подготовка в области англо-саксонского фольклора позволила ему использовать типичные мотивы»).
Хотя чем дальше идет повествование, тем меньше встречается в нем фарса, а герои из смешных и нелепых превращаются в исключительно мудрых и серьезных.
Но как бы то ни было, человечность со всей присущей ей гаммой чувств и путем, состоящим из глупостей и ошибок, побеждает. Когда бесчувственный космос сражается с бесчувственным хаосом - торжествует хаос. Но космос оказывается сильнее, если добавить к его величественной гармонии немного дисгармонично-человеческого.
Еще один лейтмотив книги - все не то, чем кажется: процветающий город проклят, очевидные чудеса - всего лишь обман, а настоящее чудо мы не можем увидеть из своей обыденности. Разглядеть за видимостью суть можно, но это как с Синей Птицей (пусть она и из другой сказки): нужно пройти долгий путь, чтобы привычная, сидящая в клетке на твоем письменном столе птица стала достаточно синей.
Так что давайте будем учиться видеть чудеса в повседневности. Ведь, может быть, вы никогда не встретите единорогов, но всегда узнаете те места, где они побывали.
Вместе с этим возникает и другой толкиновский мотив: противопоставление эмоциональной, любящей и страдающей, бегущей наперегонки со временем смертности и отрешенного, холодного, вневременного бессмертия. Вот только в отличие от Толкина Бигл не сохраняет от начала и до конца ощущение тоски по уходящей красоте, а антитеза временное-вечное в определенный момент уходит на второй план, практически вытесненная любовной историей.
Текст балансирует между двумя пафосами: медитативная лирика и чистая красота (а иногда, к сожалению, и красивость) сочетается в нем с откровенно фарсовыми моментами. За лирическую часть отвечает в первую очередь единорог, фарс же распределен между «земными и бренными» персонажами: типичным трикстером волшебником-неумехой с нелепым именем Шмендрик (уж не отсюда ли растут ноги у пратчеттовского Ринсвинда?), ворчливой разбойницей Молли Отравой, мечтающей оказаться в мире романтических баллад и героев, безымянным, не очень адекватным менестрелем-мотыльком, котом, который эпизодичен, но невероятно прекрасен. Возвышенно-поэтичные фрагменты («В ее лесу время всегда шло мимо нее, теперь же, в дороге, Она шла сквозь время. Менялся цвет листвы, звери одевались в плотные зимние шубки и сбрасывали их; облака, гонимые разными ветрами, то медленно ползли, то неслись, то розовели и золотились в лучах солнца, то лиловели от приближающейся бури») сочетаются с постмодернистко-юмористическими («На самом же деле Шмендрик до этого дня ни слова не слыхал о Капитане Калли, однако хорошая подготовка в области англо-саксонского фольклора позволила ему использовать типичные мотивы»).
Хотя чем дальше идет повествование, тем меньше встречается в нем фарса, а герои из смешных и нелепых превращаются в исключительно мудрых и серьезных.
Но как бы то ни было, человечность со всей присущей ей гаммой чувств и путем, состоящим из глупостей и ошибок, побеждает. Когда бесчувственный космос сражается с бесчувственным хаосом - торжествует хаос. Но космос оказывается сильнее, если добавить к его величественной гармонии немного дисгармонично-человеческого.
Еще один лейтмотив книги - все не то, чем кажется: процветающий город проклят, очевидные чудеса - всего лишь обман, а настоящее чудо мы не можем увидеть из своей обыденности. Разглядеть за видимостью суть можно, но это как с Синей Птицей (пусть она и из другой сказки): нужно пройти долгий путь, чтобы привычная, сидящая в клетке на твоем письменном столе птица стала достаточно синей.
Так что давайте будем учиться видеть чудеса в повседневности. Ведь, может быть, вы никогда не встретите единорогов, но всегда узнаете те места, где они побывали.