Как развивалось медицинское мракобесие. Ч. III
Начало
Часть II
Ко мне в разное время обращалось за советом несколько десятков человек со всех стран. Я им советовал принимать витамины, аминокислоты, минералы и т.п. в зависимости от того, какие проблемы со здоровьем они испытывали, и практически ни разу не не помог. Прошу понять, что я вовсе не кокетничаю, когда говорю, что в этом - самый минимум моих личных заслуг. Просто современная терапевтическая медицина находится в состоянии большого горя от ума, и тот факт, что я кое-что помню из области биохимии, никак не стоит вменять мне в большую заслугу.
Становление горя от ума медицинской терапии началось с того великолепного события, когда сто лет тому назад Пауль Эрлих целенаправленно занялся синтезом химических веществ с целью получения лекарственных препаратов. Потом в полупродуктах синтеза красителей на концерне "Фарбениндустри" был обнаружены лекарственные препараты. Противобактериальные свойства протонзила - красного стрептоцида были открыты в 1934 году. Сам лично успел многократно по заданию врача в детстве наедался этим препаратом, долго окрашивавшим мочу в ярко красный цвет. Потом из протонзила был получен белый стрептоцид, который применяется в медицине до сих пор. Дальше пошли активные синтезы сульфаниламидных препаратов, в 40-х годах - биосинтезы антибиотиков, и вообще дальше пошло-поехало.
Это бодрое "пошло-поехало" стало причиной того, что фармахимики вообразили, что они способны на всё. Быстро была забыта фармакогнозия, быстро наплевали на копеечной стоимости простые компоненты обмена веществ, которые в норме с низкой эффективностью извлекаются из пищи и без которых человек на свете не жилец, быстро постарались обезвредить тысячелетний опыт тибетской, китайской, индийской народных медицин. На лбу вновь возникшей медицины засветился огромный бесценный алмаз сверхприбылей. Но через десятилетия выяснилось, что этот алмаз по большей степени иллюзия. Это - конгломерат мелких осколков различной ценности. Среди них немало мелких кусочков настоящих алмазов, но в основном - это осколки малоценного хрусталя и даже обычного бутылочного стекла.
Вскоре выяснилось, что самонадеянность фармахимиков гробится отсутствием теории и практики целенаправленного поиска лекарств. В каких-то областях химического синтеза лекарств по аналогиям выстраиваются некоторые эмпирические правила, но априорно понять, каким образом то или иное синтезированное лекарство будет воспринято космическим многообразием обменных реакций организма, просто не удастся. Но гонка уже была запущена и любые простые народные средства или практически все открытые к тому времени витамины были записаны в разряд жестких конкурентов и нещадно третировались, замалчивались и высмеивались. Профилактическая медицина негласно перешла во враги лечебной, прочно приклеенной к фармахимии.
Если первый целенаправленнно синтезированный против сифилиса препарат сальварсан у Пауля Эрлиха получился 1907 году после того, как работая совместно с А. Бертхеймом, он перепробовал 605 различных органических соединений мышьяка, пока не получил препарат, активный в отношении бледной трепонемы, то для биосинтеза более безопасного неосальварсана ("препарат 914") им уже было синтезировано 913 веществ. Это был прорыв, который сделал возможным возвращать "приговоренных", ранее неизлечимых пациентов, к жизни. Эрлихом были синтезированы первые химиотерапевтические лекарства направленного действия, полученные человеком.
Если в середине прошлого века фармахимики увлекались теорией подбора лекарств на основе химического строения препаратов, то в вскоре по больше части плюнули на теорию и поставили синтезы и фармакологические исследования на конвейер: тысячи, многие тысячи лекарств, которые нужно было синтезировать и испытать для того, чтобы среди них найти одно действующее. Работы стали принимать всё более гигантские объёмы. Получить новое перспективное лекарство, продажа которого бы окупила гигантские затраты, становилось всё труднее и труднее. Речь порой шла о многих миллиардах, которые получали по большей части от старичков-инвесторов. Их надо было сначала основательно охмурить, а потом - по полной удовлетворить, т.е. вернуть им их кровные. Всё это было очень непросто и маленькие лаборатории перестали увлекаться большими фармахимическими планами. Увлекаться стало возможным только гигантам фармахимии. В общем по большому счёту особой абстракции по части лекарственного действия веществ не получилось. Это вам не кашрут какой-то, придуманный за тысячелетия до того, как до людей дошло, что такое молекулы и как они друг о друга стукаются.
И тут под ноги фармацевтической промышленности природа подбросила неподъёмный куль. Этот куль представлял собой человеческую индивидуальность, которую в мечтах фармахимики всегда хотели в глаза не видеть. В розовых мечтах любого труженника фармахимического конвейера человечество представляется собранием клонов. Оказалось, что лекарство, оказавшееся высокоэффективным и безвредным для миллиона пациентов, одного из них способно преспокойно убить. И тут появились страховщики и юристы, которые с суровым видом стали протягивать руки со словами: "А нам, а нам?!" Когда им вынужденно стали выделять небольшую часть прибыли, их ладони начали быстро расти в размерах.
Ныне на этих ладонях сидит вся медицина и фармахимия. Страховщики и юристы своими хищными взглядами пронизывают практические все сферы действия медицины, для них переработка трупного яда в денежные знаки - самое любимое из занятий. Становится понятным, почему медицина всё больше и больше ненавидит копеечные метаболиты, которые вызывают у их потенциальных пациентов столь нежелательно для медицины практически на голом месте возникающее здоровье. "А мы что? Не люди? Вы практически бесплатно здоровеете, а мы при этом беднеем! Нечестно это!" - говорит медицина или подсознательно думает. И если не говорит и не думает, то машинально давит всех потенциальных конкурентов, которые мешают профессионально заниматься делом, богатом компартментами, которые вслух не называются из-за явной их аморальности.
Часть II
Ко мне в разное время обращалось за советом несколько десятков человек со всех стран. Я им советовал принимать витамины, аминокислоты, минералы и т.п. в зависимости от того, какие проблемы со здоровьем они испытывали, и практически ни разу не не помог. Прошу понять, что я вовсе не кокетничаю, когда говорю, что в этом - самый минимум моих личных заслуг. Просто современная терапевтическая медицина находится в состоянии большого горя от ума, и тот факт, что я кое-что помню из области биохимии, никак не стоит вменять мне в большую заслугу.
Становление горя от ума медицинской терапии началось с того великолепного события, когда сто лет тому назад Пауль Эрлих целенаправленно занялся синтезом химических веществ с целью получения лекарственных препаратов. Потом в полупродуктах синтеза красителей на концерне "Фарбениндустри" был обнаружены лекарственные препараты. Противобактериальные свойства протонзила - красного стрептоцида были открыты в 1934 году. Сам лично успел многократно по заданию врача в детстве наедался этим препаратом, долго окрашивавшим мочу в ярко красный цвет. Потом из протонзила был получен белый стрептоцид, который применяется в медицине до сих пор. Дальше пошли активные синтезы сульфаниламидных препаратов, в 40-х годах - биосинтезы антибиотиков, и вообще дальше пошло-поехало.
Это бодрое "пошло-поехало" стало причиной того, что фармахимики вообразили, что они способны на всё. Быстро была забыта фармакогнозия, быстро наплевали на копеечной стоимости простые компоненты обмена веществ, которые в норме с низкой эффективностью извлекаются из пищи и без которых человек на свете не жилец, быстро постарались обезвредить тысячелетний опыт тибетской, китайской, индийской народных медицин. На лбу вновь возникшей медицины засветился огромный бесценный алмаз сверхприбылей. Но через десятилетия выяснилось, что этот алмаз по большей степени иллюзия. Это - конгломерат мелких осколков различной ценности. Среди них немало мелких кусочков настоящих алмазов, но в основном - это осколки малоценного хрусталя и даже обычного бутылочного стекла.
Вскоре выяснилось, что самонадеянность фармахимиков гробится отсутствием теории и практики целенаправленного поиска лекарств. В каких-то областях химического синтеза лекарств по аналогиям выстраиваются некоторые эмпирические правила, но априорно понять, каким образом то или иное синтезированное лекарство будет воспринято космическим многообразием обменных реакций организма, просто не удастся. Но гонка уже была запущена и любые простые народные средства или практически все открытые к тому времени витамины были записаны в разряд жестких конкурентов и нещадно третировались, замалчивались и высмеивались. Профилактическая медицина негласно перешла во враги лечебной, прочно приклеенной к фармахимии.
Если первый целенаправленнно синтезированный против сифилиса препарат сальварсан у Пауля Эрлиха получился 1907 году после того, как работая совместно с А. Бертхеймом, он перепробовал 605 различных органических соединений мышьяка, пока не получил препарат, активный в отношении бледной трепонемы, то для биосинтеза более безопасного неосальварсана ("препарат 914") им уже было синтезировано 913 веществ. Это был прорыв, который сделал возможным возвращать "приговоренных", ранее неизлечимых пациентов, к жизни. Эрлихом были синтезированы первые химиотерапевтические лекарства направленного действия, полученные человеком.
Если в середине прошлого века фармахимики увлекались теорией подбора лекарств на основе химического строения препаратов, то в вскоре по больше части плюнули на теорию и поставили синтезы и фармакологические исследования на конвейер: тысячи, многие тысячи лекарств, которые нужно было синтезировать и испытать для того, чтобы среди них найти одно действующее. Работы стали принимать всё более гигантские объёмы. Получить новое перспективное лекарство, продажа которого бы окупила гигантские затраты, становилось всё труднее и труднее. Речь порой шла о многих миллиардах, которые получали по большей части от старичков-инвесторов. Их надо было сначала основательно охмурить, а потом - по полной удовлетворить, т.е. вернуть им их кровные. Всё это было очень непросто и маленькие лаборатории перестали увлекаться большими фармахимическими планами. Увлекаться стало возможным только гигантам фармахимии. В общем по большому счёту особой абстракции по части лекарственного действия веществ не получилось. Это вам не кашрут какой-то, придуманный за тысячелетия до того, как до людей дошло, что такое молекулы и как они друг о друга стукаются.
И тут под ноги фармацевтической промышленности природа подбросила неподъёмный куль. Этот куль представлял собой человеческую индивидуальность, которую в мечтах фармахимики всегда хотели в глаза не видеть. В розовых мечтах любого труженника фармахимического конвейера человечество представляется собранием клонов. Оказалось, что лекарство, оказавшееся высокоэффективным и безвредным для миллиона пациентов, одного из них способно преспокойно убить. И тут появились страховщики и юристы, которые с суровым видом стали протягивать руки со словами: "А нам, а нам?!" Когда им вынужденно стали выделять небольшую часть прибыли, их ладони начали быстро расти в размерах.
Ныне на этих ладонях сидит вся медицина и фармахимия. Страховщики и юристы своими хищными взглядами пронизывают практические все сферы действия медицины, для них переработка трупного яда в денежные знаки - самое любимое из занятий. Становится понятным, почему медицина всё больше и больше ненавидит копеечные метаболиты, которые вызывают у их потенциальных пациентов столь нежелательно для медицины практически на голом месте возникающее здоровье. "А мы что? Не люди? Вы практически бесплатно здоровеете, а мы при этом беднеем! Нечестно это!" - говорит медицина или подсознательно думает. И если не говорит и не думает, то машинально давит всех потенциальных конкурентов, которые мешают профессионально заниматься делом, богатом компартментами, которые вслух не называются из-за явной их аморальности.