Не совпало
Я второй день думаю - когда лучше опустить руки и отвернуться к стене (фигурально выражаясь).
Ну вот, оказывается, так бывает - она его любит, он ее любит - казалось бы, споткнуться не обо что. Ан нет, не выходит простого уравнения.
Потому что ей нужны любовные отношения, здороваться каждое утро и прощаться каждый вечер, поцелуи под дождем, и хотя бы раз в неделю просыпаться под одним одеялом. И готовить ему завтрак, и узнать, кстати, что он любит на завтрак - оладьи с яблоками, яичницу с беконом, овсянку или какую другую еду? Она такая, не трусиха, не боится заглянуть в себя и в будущее и признать, что рано или поздно, так или иначе, когда это станет возможным, она бы с удовольствием кормила его завтраками все семь раз в неделю и что там еще прилагается к счастливой семейной жизни - стирка-уборка-поддержка-болячки-депрессии-срывы-успехи-поездки-ссоры-примирения - длинный ряд слов, который рифмуется у нее со счастьем. Ну и между делом - совместные книжки, киношки, затеи, творческий бардак посреди квартиры, азарт, бессоница, бутылка чего-то покрепче чая и кофе, чуть крепче водки, потому что бессоница сверху на недосып - тяжело - это тоже счастье. Или вот - ребенок... От любви, от такой любви как ей нужно, бывают дети.
Невозможное будущее снится ей по ночам, и это и есть те самые постыдные крамольные сны, о которых она молчит на свой манер - мне сегодня снился совершенно бесстыдный сон, эротический - загадочно тянет она в разговоре с подружкой. Он один и тот же, с мелкими деталями, этот сон - после него она просыпается в слезах и уже не спит до утра. Во сне у нее ребенок, которого/которую предусмотрительно зовут Сашка - тут раз на раз не приходится - то мальчик, то девочка. Совсем маленький - меньше года. Ребенок гулит, скачет, а ей так хочется спать, и она поет ему колыбельную "котя-котенька-коток, котя серенький хвосток, приди котя ночевать, нашу деточку качать..." и засыпает с деткой на локте... А потом приходит он, (и это она видит во сне откуда-то сверху и со стороны) смотрит с умилением на нее и на младенца, тихонечко относит дитя в кроватку и укладывается рядом с ней, а она в полусне обнимает его и шепчет: сейчас, еще минуточку, я проснусь, ты же ужинать хочешь наверное... Там, во сне, ее захлестывает такая нежность, что она просыпается и долго смотрит невидящими глазами перед собой, прокручивая сон, как фильм, стараясь не думать, не помнить о реальном мире.
Так его любит она.
Ему же не хочется обыденности, что-то опасное есть в этом всем - вязком, женском, приземленном - это то, что всегда обманывало, оборачивалось виной, болью, солью на глазах - ненужной, непрошеной. В ней есть это - что-то от седьмого неба и от синей воды, текучее, неуловимое, вольное, как ветер, радостное, бьющееся в голосе, в глазах. Не на каждый день, как смокинг, как торжественный выезд в свет, женщина-воскресенье.
После разговоров с ней откуда-то возникает энергия, азарт, желание пойти попокорять мир, свернуть горку и гору, прыгнуть с парашютом, открыть материк. И он честно отправляется под знаменем, на котором начертано ее имя добывать священный Грааль и убивать драконов. И ему не очень понятно, почему она грустит, когда он приволакивает ей ожерелье из алмазных зубов дракона и почему она рассеянно и смущенно говорит, что не нужно было беспокоиться, и что все у нее хорошо и всего в достатке, и только его не хватает. И он даже злится, потому что он и так думает о ней с регулярностью, достойной лучшего применения, и он любит ее, он даже сказал ей об этом - и дело решенное - значит любит.
И ради нее он готов расти над собой и меняться и добиваться трудного и даже учиться чернокнижному вздорному ремеслу, и даже признать магическую изнанку мира и вообще, он таков, каков есть - ради нее и отчасти из-за нее. Что еще может быть нужно?
Так любит ее он.
У этой задачи нет решения. Не потому что она не видит его или он не видит ее. Все обоим известно друг про друга и все понятно. Просто ей он нужен весь - с драконами, подвигами и седьмыми небесами, с земными домашними буднями, с банальным, семейным, теплым. А она ему - вся - ни к чему. Так уж вышло, так сложились обстоятельства. Ему нужно только то, что можно выкрикнуть молча, что не связано на земле, но связано через седьмое небо, через синюю воду - душа быть может?
И все бы ничего. Любовь, какая бы ни была - великий дар и великая сила. Но только женщина не может оставаться собой, быть целостной, если душу отдает в одни руки, а тело - в другие. У нее так было-было-было. Медленная мучительная смерть день за днем - и через пару лет никаких седьмых небес - истерично мерцающий огонек вместо души, контрабандно подпитываемый мелкими преступлениями и творческими фантазмами. Недожизнь-недосмерть.
Лучше честное одиночество и никаких надежд и никаких иллюзий. Она сидит в кафе, курит одну за одной крепчайшие сигареты, пьёт кофе и думает, что лучше прекратить все прямо сейчас. Очень-очень сосредоточиться и просто выключить эту любовь, как выключают свет, как задувают свечу.
Это не так легко, как хотелось бы - столько света в этих снах - а ведь и снов не будет - не будет волшебных картинок - останутся только блеклые, как неумело засушенные бабочки, воспоминания о снах.
Она малодушно решает отложить это важное дело до понедельника. До Сочельника. До Рождества.
Потому что - вдруг - произойдет чудо? Нормальное рождественское чудо и окажется, что он любит ее не как прекрасную даму, а просто - как любят женщину - со всеми седьмыми небесами и кухонным чадом, с пирогами и путешествиями на обратную сторону Луны...
Это, конечно, уловка.
Потому что рождественских чудес не бывает. И новогодних чудес не бывает.
Бывают только чудеса вне расписания и не очень-то аккуратно сделанные. Их потом приходится доводить шкуркой-нулёвкой и получаются книжки, пьески, постинги в жж...
И уже рассчитываясь за скверный кофе и отличное мороженое, она думает, что самое главное - не забыть ему сказать - как она ему благодарна и как много для нее значит его любовь, и что он удивительный и очень мужчинский мужчина и что он вернул ей веру в сильную половину человечества да и вообще в людей. А едучи в метро, она грустно размышляет, что нет никаких слов ни в одном языке мира, чтобы объяснить ему, что она сто раз была прекрасной дамой и ожерелий из зубов дракона у нее - полный ящик, а хочется простого и незатейливого женского кромешного счастья. Потому что все остальное - суррогат.
Ну вот, оказывается, так бывает - она его любит, он ее любит - казалось бы, споткнуться не обо что. Ан нет, не выходит простого уравнения.
Потому что ей нужны любовные отношения, здороваться каждое утро и прощаться каждый вечер, поцелуи под дождем, и хотя бы раз в неделю просыпаться под одним одеялом. И готовить ему завтрак, и узнать, кстати, что он любит на завтрак - оладьи с яблоками, яичницу с беконом, овсянку или какую другую еду? Она такая, не трусиха, не боится заглянуть в себя и в будущее и признать, что рано или поздно, так или иначе, когда это станет возможным, она бы с удовольствием кормила его завтраками все семь раз в неделю и что там еще прилагается к счастливой семейной жизни - стирка-уборка-поддержка-болячки-депрессии-срывы-успехи-поездки-ссоры-примирения - длинный ряд слов, который рифмуется у нее со счастьем. Ну и между делом - совместные книжки, киношки, затеи, творческий бардак посреди квартиры, азарт, бессоница, бутылка чего-то покрепче чая и кофе, чуть крепче водки, потому что бессоница сверху на недосып - тяжело - это тоже счастье. Или вот - ребенок... От любви, от такой любви как ей нужно, бывают дети.
Невозможное будущее снится ей по ночам, и это и есть те самые постыдные крамольные сны, о которых она молчит на свой манер - мне сегодня снился совершенно бесстыдный сон, эротический - загадочно тянет она в разговоре с подружкой. Он один и тот же, с мелкими деталями, этот сон - после него она просыпается в слезах и уже не спит до утра. Во сне у нее ребенок, которого/которую предусмотрительно зовут Сашка - тут раз на раз не приходится - то мальчик, то девочка. Совсем маленький - меньше года. Ребенок гулит, скачет, а ей так хочется спать, и она поет ему колыбельную "котя-котенька-коток, котя серенький хвосток, приди котя ночевать, нашу деточку качать..." и засыпает с деткой на локте... А потом приходит он, (и это она видит во сне откуда-то сверху и со стороны) смотрит с умилением на нее и на младенца, тихонечко относит дитя в кроватку и укладывается рядом с ней, а она в полусне обнимает его и шепчет: сейчас, еще минуточку, я проснусь, ты же ужинать хочешь наверное... Там, во сне, ее захлестывает такая нежность, что она просыпается и долго смотрит невидящими глазами перед собой, прокручивая сон, как фильм, стараясь не думать, не помнить о реальном мире.
Так его любит она.
Ему же не хочется обыденности, что-то опасное есть в этом всем - вязком, женском, приземленном - это то, что всегда обманывало, оборачивалось виной, болью, солью на глазах - ненужной, непрошеной. В ней есть это - что-то от седьмого неба и от синей воды, текучее, неуловимое, вольное, как ветер, радостное, бьющееся в голосе, в глазах. Не на каждый день, как смокинг, как торжественный выезд в свет, женщина-воскресенье.
После разговоров с ней откуда-то возникает энергия, азарт, желание пойти попокорять мир, свернуть горку и гору, прыгнуть с парашютом, открыть материк. И он честно отправляется под знаменем, на котором начертано ее имя добывать священный Грааль и убивать драконов. И ему не очень понятно, почему она грустит, когда он приволакивает ей ожерелье из алмазных зубов дракона и почему она рассеянно и смущенно говорит, что не нужно было беспокоиться, и что все у нее хорошо и всего в достатке, и только его не хватает. И он даже злится, потому что он и так думает о ней с регулярностью, достойной лучшего применения, и он любит ее, он даже сказал ей об этом - и дело решенное - значит любит.
И ради нее он готов расти над собой и меняться и добиваться трудного и даже учиться чернокнижному вздорному ремеслу, и даже признать магическую изнанку мира и вообще, он таков, каков есть - ради нее и отчасти из-за нее. Что еще может быть нужно?
Так любит ее он.
У этой задачи нет решения. Не потому что она не видит его или он не видит ее. Все обоим известно друг про друга и все понятно. Просто ей он нужен весь - с драконами, подвигами и седьмыми небесами, с земными домашними буднями, с банальным, семейным, теплым. А она ему - вся - ни к чему. Так уж вышло, так сложились обстоятельства. Ему нужно только то, что можно выкрикнуть молча, что не связано на земле, но связано через седьмое небо, через синюю воду - душа быть может?
И все бы ничего. Любовь, какая бы ни была - великий дар и великая сила. Но только женщина не может оставаться собой, быть целостной, если душу отдает в одни руки, а тело - в другие. У нее так было-было-было. Медленная мучительная смерть день за днем - и через пару лет никаких седьмых небес - истерично мерцающий огонек вместо души, контрабандно подпитываемый мелкими преступлениями и творческими фантазмами. Недожизнь-недосмерть.
Лучше честное одиночество и никаких надежд и никаких иллюзий. Она сидит в кафе, курит одну за одной крепчайшие сигареты, пьёт кофе и думает, что лучше прекратить все прямо сейчас. Очень-очень сосредоточиться и просто выключить эту любовь, как выключают свет, как задувают свечу.
Это не так легко, как хотелось бы - столько света в этих снах - а ведь и снов не будет - не будет волшебных картинок - останутся только блеклые, как неумело засушенные бабочки, воспоминания о снах.
Она малодушно решает отложить это важное дело до понедельника. До Сочельника. До Рождества.
Потому что - вдруг - произойдет чудо? Нормальное рождественское чудо и окажется, что он любит ее не как прекрасную даму, а просто - как любят женщину - со всеми седьмыми небесами и кухонным чадом, с пирогами и путешествиями на обратную сторону Луны...
Это, конечно, уловка.
Потому что рождественских чудес не бывает. И новогодних чудес не бывает.
Бывают только чудеса вне расписания и не очень-то аккуратно сделанные. Их потом приходится доводить шкуркой-нулёвкой и получаются книжки, пьески, постинги в жж...
И уже рассчитываясь за скверный кофе и отличное мороженое, она думает, что самое главное - не забыть ему сказать - как она ему благодарна и как много для нее значит его любовь, и что он удивительный и очень мужчинский мужчина и что он вернул ей веру в сильную половину человечества да и вообще в людей. А едучи в метро, она грустно размышляет, что нет никаких слов ни в одном языке мира, чтобы объяснить ему, что она сто раз была прекрасной дамой и ожерелий из зубов дракона у нее - полный ящик, а хочется простого и незатейливого женского кромешного счастья. Потому что все остальное - суррогат.