Дед
У деда было красивое имя - Прокофий. Воевал. Был снайпером. На голени у него была характерная вмятина от пули - с одной стороны побольше, с другой поменьше. Это называлось красивым словом "навылет". В детстве я часто выпрашивала у деда рассказ о том, как его ранило, и каждый раз эта история меня немного разочаровывала. Начитавшись военных историй, я полагала, что, когда человека ранят, он в это время непременно должен делать что-нибудь героическое: поднимать взвод в атаку, соединять зубами провод, расстрелять все патроны, оставив последний для себя, или хотя бы водрузить где-нибудь знамя. Действительность была гораздо менее романтической: бежали, кричали, обожгло голову и ногу. Успел подумать, что умер, и потерял сознание. Деда подобрали санитары, но отмороженный бок давал о себе знать всю жизнь. Под старость военные рассказы деда постепенно свелись к одному: он всё с благодарностью вспоминал белую полуразрушенную ограду бывшего монастыря, за которой он несколько дней укрывался, постоянно меняя позицию для стрельбы. Спасительная стена запомнилась ему до мельчайших подробностей: судя по всему, дедова память и через много лет сохранила все выщербленные кирпичи, трещины, разломы, которые было удобно использовать в качестве бойницы, царапины от осколков, белую пыль и кучи мусора. Он ездил туда потом.
После войны он служил на минных тральщиках, вылавливал из Черного моря мины, оставшиеся после фашистов. Ему писали моряки - благодарили. Эти письма дед хранил. Ещё он говорил, что на побережье места особенно кровопролитных боев всегда можно найти сразу - по разросшимся там бурым водорослям. Водоросли действительно были тусклого кровавого оттенка, и я побаивалась заходить в воду в таких местах.
Дед вернулся домой красавцем-моряком. Женился, вырастил детей, обзавелся домом и дачей. Много ездил по краю. Бабушка крепко ревновала его и, надо сказать, вниманием противоположного пола он действительно пользовался. Обаяние сохранил до глубокой старости. Поженились они интересным образом: бабушка рассказывала, что у них в станице на Крещенье "ходили слушать под окнами". То есть девушки на выданье вечером потихоньку подбирались к окну какого-нибудь дома и пытались подслушать, что говорят хозяева. Услышанное толковали в зависимости от своей фантазии. В её очередь пришлась фраза:"Принеси-ка мне чаю." Казалось бы, ничего из этого не выжмешь касательно будущей семейной жизни. Ан нет. Посовещавшись, девушки пришли к выводу, что это предвещает "нечаянное" замужество. То есть очень-очень скорое. Бабушка только посмеялась, поскольку даже на примете никого не было, а те, что ухаживали, ей не нравились. Однако через неделю неожиданно приехал в отпуск моряк Проня, красивый сам собою, а ещё через две они подали заявление.
Дед пережил бабушку на двенадцать лет. В день её именин у него случился инсульт на улице, и через неделю он умер, не приходя в сознание. Умер так, как больше всего боялся - в больнице. В ночь его смерти я проснулась от того, что мне приснился сон, в котором он, радостный, ходил по квартире, собирал старые вещи, связывал в узлы и просил меня их выбросить.
- Тебя выписали?- робко спросила я.
- Выписали, выписали,- заторопился он. - Ты поскорей, а то ждут меня, ждут...
Потом дед как-то слился у меня с Кубанью, растворился в ней. Я вижу его в тополях - он учил меня говорить слово "пирамидальный", а я думала, это оттого, что нижняя, серебристая сторона тополиных листьев похожа на его многочисленные медали. Поля, жара, подсолнухи, пыльные дороги и море - это всё дед. Но тополя - особенно.
После войны он служил на минных тральщиках, вылавливал из Черного моря мины, оставшиеся после фашистов. Ему писали моряки - благодарили. Эти письма дед хранил. Ещё он говорил, что на побережье места особенно кровопролитных боев всегда можно найти сразу - по разросшимся там бурым водорослям. Водоросли действительно были тусклого кровавого оттенка, и я побаивалась заходить в воду в таких местах.
Дед вернулся домой красавцем-моряком. Женился, вырастил детей, обзавелся домом и дачей. Много ездил по краю. Бабушка крепко ревновала его и, надо сказать, вниманием противоположного пола он действительно пользовался. Обаяние сохранил до глубокой старости. Поженились они интересным образом: бабушка рассказывала, что у них в станице на Крещенье "ходили слушать под окнами". То есть девушки на выданье вечером потихоньку подбирались к окну какого-нибудь дома и пытались подслушать, что говорят хозяева. Услышанное толковали в зависимости от своей фантазии. В её очередь пришлась фраза:"Принеси-ка мне чаю." Казалось бы, ничего из этого не выжмешь касательно будущей семейной жизни. Ан нет. Посовещавшись, девушки пришли к выводу, что это предвещает "нечаянное" замужество. То есть очень-очень скорое. Бабушка только посмеялась, поскольку даже на примете никого не было, а те, что ухаживали, ей не нравились. Однако через неделю неожиданно приехал в отпуск моряк Проня, красивый сам собою, а ещё через две они подали заявление.
Дед пережил бабушку на двенадцать лет. В день её именин у него случился инсульт на улице, и через неделю он умер, не приходя в сознание. Умер так, как больше всего боялся - в больнице. В ночь его смерти я проснулась от того, что мне приснился сон, в котором он, радостный, ходил по квартире, собирал старые вещи, связывал в узлы и просил меня их выбросить.
- Тебя выписали?- робко спросила я.
- Выписали, выписали,- заторопился он. - Ты поскорей, а то ждут меня, ждут...
Потом дед как-то слился у меня с Кубанью, растворился в ней. Я вижу его в тополях - он учил меня говорить слово "пирамидальный", а я думала, это оттого, что нижняя, серебристая сторона тополиных листьев похожа на его многочисленные медали. Поля, жара, подсолнухи, пыльные дороги и море - это всё дед. Но тополя - особенно.