...
Сизигия
«Тьма накрыла лес, и маленький домик, и все, что вокруг. Кромешная тьма, в которой притаились все детские страхи и ужасы. И тишина, в которой даже дыхание оглушало. Я сидел на полу - забившись в самый дальний угол лесного домика, я ждал и сам не мог понять, чего же я жду. И во всем свете не было никого, кто бы пришел ко мне на помощь…»
Дмитрий Сергеевич закурил и откинулся на спинку стула. Перед ним мерцал экран монитора, и Дмитрий Сергеевич в режиме реального времени творил на этом экране настоящий ужас. По сюжету, который неожиданно пришел в голову Дмитрия Сергеевича ранним воскресным утром две недели назад, герой мистического триллера (а в том, что это будет мистический триллер, Дмитрий Сергеевич не сомневался) оказывался в лесу в полном одиночестве. Со всех сторон наступала нечисть, вырвавшаяся из преисподней, и герой оставался один на один с врагом, лицом к лицу. В самый ответственный момент, который должен был наступить через несколько страниц, находящийся в безвыходном положении герой неожиданно находил путь к спасению, вступал в неравный бой, побеждал, был ранен, забирался еще глубже в лес, зализывал раны и, собравшись с духом и силами, снова вступал в бой, чтобы спасти мир и, главное, выручить из вражеского плена захваченную красавицу, в которую он, герой, был давно влюблен, но в мирное время не знал, как ей об этом сообщить, а теперь было не слишком подходяще время. Дмитрий Сергеевич, который, как любой автор, в герое своего произведения видел себя, уже рисовал в собственном воображении картины спасения красавицы - она была измучена, ее серое лицо выражало безысходное приятие участи, сквозь лохмотья проглядывало обнаженное и такое вожделенное тело. А вокруг полыхало пламя.
«Бездыханное тело Елены было привязано к столбу, вокруг которого бушевало пламя. Вокруг прыгала нечисть, скаля уродливые пасти, из которых грязная желтая слюна стекала на каменный пол убежища. Я выглянул из-за камня, за которым прятался, пытаясь отдышаться после стремительного спуска под землю. Наверху, у входа в убежище, лежали трупы врагов, которых я застигнул врасплох. Их было много, очень много, но мне удалось победить - на моей стороне была внезапность. На моей стороне была правда. Мной владела жажда мести, и горе настигало того, кто вставал на моем пути. Только очень саднило плечо - кому-то из врагов удалось достать меня своим отравленным оружием, и яд медленно и мучительно начинал свое смертельное путешествие по моим венам. Ничего, думал я, ничего, осталось немного. Я справлюсь. Главное - незаметно пробраться мимо нечисти, пришедшей в бешенство из-за того, что кто-то встал у нее на пути, и освободить Елену. Освободить ее, вывести наверх, а потом спуститься вниз и найти их главного, Верховного правителя, как они его называли. Найти и вызвать его на бой. И будь что будет…»
Дмитрий Сергеевич потянулся за сигаретой и обнаружил, что пачка пуста. Непредвиденное расстройство - каждый раз, усаживаясь перед компьютером, чтобы воплотить в буквах свой очередной замысел, Дмитрий Сергеевич закупался сигаретами, чтобы лишний раз не бегать к ларьку через улицу. Когда все шло так хорошо, когда сюжет выстраивался, словно кто-то сверху надиктовывал его , когда развязка была уже так близка, отвлекаться не хотелось. Но без сигарет Дмитрий Сергеевич работать не мог. Он посмотрел на часы - без семи одиннадцать. Ларек через улицу работал до одиннадцати, так что нужно было торопиться. Дмитрий Сергеевич сунул ноги в ботинки, накинул пальто и, на ходу натягивая шапку, через ступеньку побежал вниз. «Здравствуйте», - кивнул он Зое Степановне, стоящей на первом этаже в ожидании клокочущего лифта, и шагнул к двери на улицу. Дальше перед глазами Дмитрия Сергеевича, как в замедленной съемке, медленно проплыла стена с почтовыми ящиками, потом мигнула лампа дневного света, потом - удивленное лицо Зои Степановны. И только потом, уже на грязном полу, Дмитрий Сергеевич почувствовал нестерпимую боль в ноге.
Чтобы вызвать скорую, сердобольной Зое Степановне потребовалось минут пятнадцать. Сначала она, конечно, бросилась к лежащему Дмитрию Сергеевичу, чтобы помочь ему встать, но попытавшийся пошевелиться Дмитрий Сергеевич издал такой стон, что Зоя Степановна посерела лицом и схватилась за сердце, прижав левую руку к шершавой ткани старого демисезонного пальто. «Врача», - прошептал Дмитрий Сергеевич, и из его глаз потекли слезы, не столько от боли, сколько от обиды, хотя, конечно, больно тоже было. Тут как раз подошел лифт, Зоя Степановна спиной попятилась в открывшиеся двери. Двери закрылись, лифт медленно пополз вверх, на шестой этаж. Дмитрий Сергеевич лежал и слушал, как скрипит этот чертов лифт. Потом Дмитрий Сергеевич услышал, как Зоя Степановна открывает дверь. И уже потом, минут через двадцать пять, приехала скорая. По пути в больницу (открытый перелом со смещением) толстый медбрат виновато улыбнулся: «Надо же, как в плохой комедии, поскользнулся на брошенной кем-то банановой кожуре». От этих слов Дмитрию Сергеевичу стало так грустно, что слезы невольно снова покатились из его глаз. Банановая кожура! Дурной анекдот. Рассказать кому - не поверят. Там, наверху, остался не выключенный компьютер, непотушенная лампа и оставленная на потеху грязной нечисти прекрасная Елены - к ее телу уже тянулись кривые лапы похотливых уродов, и у Елены от ужаса гулко забилось сердце, потому что окончательно поняла, что на помощь ей никто не придет. Вспыхнувшее пламя и серый вонючий дым скрыл то, что произошло потом, скорую тряхнуло, Дмитрий Сергеевич охнул от боли и закрыл глаза.
В больнице продержали неделю, потом еще почти месяц пришлось ходить в гипсе. Или даже больше - перелом оказался слишком тяжелым. В общем, было не до компьютера и не до Елены. Дмитрий Сергеевич лежал на диване, читал, курил, смотрел телевизор и думал. В его голове рождался новый замысел. Замысел, который казался Дмитрию Сергеевичу значительно серьезнее и важнее, чем все другие, которые он пытался воплотить в буквах. И вот, наконец, однажды вечером он уселся перед призывно мерцающим монитором. В голове Дмитрия Сергеевича ясно и просто, как дважды два, сложился новый сюжет.
«Потрохов стоял перед усталыми людьми. Их одежда была грязной, они были обессилены. Обессилены, но не сломлены. Шел третий год войны, и все устали - и свои, и чужие. И Потрохов тоже устал - он скучал по жене, по простому крестьянскому труду, по раннему деревенскому утру, когда восходящее солнце начинало освещать бескрайние поля, покрытые росой, по мычанию коров. Потрохов скучал по миру, потому что вокруг полыхала война, огни пожарищ пожирали деревни, а враг пер и пер вперед, сметая все на своем пути. Их осталось мало - тех, кто полтора года назад выбрал свой путь, решив пойти за Потроховым в леса, чтобы бить врага. Но вчерашний бой оказался слишком тяжелым - напоровшийся на засаду отряд Потрохова еле ушел в лес, теряя своих и истекая кровью. Впервые за эти полтора года отрядом овладело отчаяние. Потому что начало казаться, что все зря, что конца этой страшной войне нет, что впереди только боль и смерть. Потрохов понимал, что от его слов - от того, что он скажет именно здесь и именно сейчас, зависит все, буквально все - целостность отряда, отношение бойцов к своему командиру, их доверие, их вера и их надежда. У Потрохова пересохло горло, его руки, сжимающие автомат, дрожали, но он должен был собраться. И он смог…»
Дмитрий Сергеевич был доволен. Все складывалось именно так, как он выстраивал в собственном воображении. Он смотрел в монитор и видел и этих солдат, израненных, но не сдающихся, и окружающий их осенний лес, желтеющий и тянущийся к солнцу, и Потрохова - настоящего героя, который должен был, обязан был все преодолеть. Потому что другого выхода у Потрохова не было. И как раз в этот момент Потрохов начал говорить.
«Товарищи, - еле слышно заговорил Потрохов, и его голос сорвался. - Товарищи, - снова начал он, - дорогие мои друзья. Я знаю, как вам тяжело. И я знаю, как вы теряете веру. Я очень хорошо вас понимаю. Потому что я сам чувствую, как мои силы заканчиваются, как я сам перестаю верить в нашу победу. Но я не поддаюсь этим настроениям, - Потрохов перевел дыхание, вглядываясь в серые лица своих солдат, каждого из которых он был готов назвать своим братом. - Я не сдаюсь, потому что очень хорошо понимаю - то дело, которое мы делаем, слишком важно, чтобы бросать его. Никто кроме нас, дорогие мои товарищи, не сделает нашу работы. Только мы можем ее закончить. Враг топчет нашу землю, угоняет в рабство наших братьев и сестер, наших стариков, сжигает наши дома, - Потрохов почувствовал, как его голос становится сильнее и громче, как дрожь в руках пропадает, и увидел, как разглаживаются лица солдат, когда зажигаются их глаза, как они сжимают свои автоматы. - Враг думает, что победил нас, сломил, и мы не должны дать ему поверить в это. Враг пришел к нам, чтобы убивать и грабить, и только мы сможем защитить нашу землю…»
В этот момент свет в квартире Дмитрия Сергеевича мигнул и пропал, на кухне со вздохом перестал работать холодильник, и компьютер тоже выключился, лишь жалобно пискнув на прощание. «Надеюсь, сработало автосохранение», - подумал Дмитрий Сергеевич. А потом еще подумал: «Интересно, что случилось? Наверное, пробки выбило». Но пробки были в порядке. А на лестничной площадке свет горел - Дмитрий Сергеевич увидел это, заглянув в глазок входной двери. Он вышел из квартиры и позвонил в дверь соседей. На пороге появилась Светочка, его соседка. На ней был махровый халат, на голову было намотано полотенце, за ее спиной мерцал телевизор. «А у вас, я смотрю, свет есть», - растерялся Дмитрий Сергеевич. «Есть», - недовольно ответила Светочка. «А у меня выключили», - вздохнул Дмитрий Сергеевич. «Пробки проверяли?» - спросила Светочка. «Проверял», - ответил Дмитрий Сергеевич, а про себя подумал: тоже мне, умная нашлась. «Тогда, может, не заплатили», - высказала предположение Светочка, и Дмитрий Сергеевич понял - так и есть, Светочка права. Он не платил за электричество уже месяцев семь - все не до того было. Он уже собирался заплатить, но это дурацкий перелом… «Этот дурацкий перелом», - не уверенно промямлил Дмитрий Сергеевич, И Светочка кивнула, потому что сказать ей было нечего. «Ну, я пойду, - сказал Дмитрий Сергеевич, - извините, что оторвал». «Ничего», - ответила Светочка и захлопнула дверь. Дмитрий Сергеевич еще постоял на лестничной площадке, но потом снизу подуло, и он ощутил, как замерзли его ноги в старых домашних тапках. Вот же черт, подумал он и ушел к себе. Делать было нечего.
Оказалось, что для того, чтобы снова подключить электричество, одного желания мало. Надо было подарить две шоколадки, коробку конфет, унижаться и заполнять какие-то справки. И еще унижаться. В общем, было не до Потрохова, отряд которого теперь, видимо, потерпел поражение, если вообще не разбежался. Враги сожгли родную хату.
Но потом и это закончилось. Дмитрий Сергеевич зажег весь свет в квартире и наслаждался. Он даже улыбнулся про себя - надо же, какое-то электричество, а так выбивает из колеи. Раньше Дмитрий Сергеевич об этом не думал.
Его захватил быт. Дмитрий Сергеевич вдруг осознал, что перестал думать о комфорте. Он убрался в квартире. Постирал занавески, вытер пыль по верхам и даже купил новый книжный шкаф, распределив книги по темам, о чем давно мечтал. Стало уютнее. И только после этого он снова сел за компьютер.
«Он давно мечтал о такой женщине. Всю жизнь он на подсознательном уровне знал, что встретит ее. И вот он ее встретил - банально, в троллейбусе. Он увидел ее впереди и не смог отвести глаз. Худенькая, с темными вьющимися волосами, в смешных разноцветных варежках, она, казалось, не замечала ничего вокруг, лишь еле заметно кивая головой в такт музыке, которую слушала через маленькие наушники. Серега смотрел на нее, и его сердце билось быстрее обычного. Он загадал - если она выйдет на той же остановке, что и он, он догонит ее и постарается познакомиться. И когда они вышли вместе, у Сереги перехватило дыхание. Он волновался как на экзамене и никак не мог придумать, что бы такого ей сказать. И тогда он загадал, что не будет торопиться, а просто пойдет за ней, и если им будет по пути, значит - судьба. И он пошел за ней, оставаясь в отдалении, и даже вспотел, когда она завернула в его переулок. Потому что понял - или сейчас, или никогда…»
И как раз в этот момент зазвонил телефон.