И хищный глазомер простого столяра...
Мне было лет девять, я гостила у бабушки во время летних каникул, и всё шло как обычно: книги, солнце, море, фрукты...
И вдруг в один из дней, повинуясь какому-то безотчётному порыву, за несколько часов напряжённой и вдохновенной работы я смастерила при помощи пилы, молотка и топора самую настоящую деревянную мебель для кукол. Помню, что там были: диван, кровать, стол, кажется, стул и даже шкаф.
Конструкции использовались самые простые: из трёх досок (русской буквой Н) была сделана кровать, из трёх же - диван (если дать в боковой проекции, то в виде латинской h), аналогичной «конфигурации» был стул, ну а со столом и того проще - столешница да четыре бруска-ноги...
Когда моё «рукоделие» (потому что простая вышивка или вязание имеют гораздо меньше оснований называться «деланьем») предстало глазам изумлённой бабушки, она даже не испугалась, что я могла серьёзно пораниться (до этой поры ни молотка, ни тем более топора или пилы я в руки не брала), настолько поразили её результаты моего «энтузиастического порыва». (Испугалась она потом, спустя некоторое время.)
Факт, удививший всех, и в первую очередь меня саму, запомнился на всю жизнь - и «доразвернулся» спустя много лет, когда началось моё - не скажу увлечение, ибо в этом слове есть для меня что-то легкомысленно-амурное, - а скорее структурное совпадение со стихами Мандельштама. И не структурное даже - а «матричное», как будто один и тот же «оттиск мира» на душе...
«Золотистого мёда струя из бутылки текла так тягуче и долго, что молвить хозяйка успела...», «после чаю мы вышли в огромный коричневый сад», «где воздушным стеклом обливаются сонные горы», «я сказал: виноград, как старинная битва, живёт», «ну а в комнате белой, как прялка, стоит тишина, пахнет уксусом, краской и свежим вином из подвала», «золотое руно, где же ты, золотое руно? всю дорогу шумели морские тяжёлые волны, и, покинув корабль, натрудивший в морях полотно, Одиссей возвратился, пространством и временем полный», «над розой мускусной жужжание пчелы, в степи полуденной кузнечик мускулистый...» и далее до бесконечности, весь Мандельштам от первой до последней строчки, - это всё моё пространство, моё степное и морское, солнечно-виноградное детство, те же звуки, запахи, бело-выжженно-золотистый колорит, то же ощущение домашнего уюта и «бесприютности миров»: «мы стоя спим в густой ночи под тёплой шапкою овечьей» и «он сказал: довольно полнозвучья, - ты напрасно Моцарта любил: наступает глухота паучья, здесь провал сильнее наших сил», и тот же «глубокий обморок сирени», и «люблю появление ткани», и «трепетание стрекоз быстроживущих, синеглазых», и «светоговорильня», и «шум времени», и, и, и... - и даже «И в мешочке кофий жареный, прямо с холоду домой, Электрическою мельницей смолот мокко золотой»...
Но самое главное - вот это:
Служа линейкою преемникам Петра,
Он учит: красота - не прихоть полубога,
А хищный глазомер простого столяра.
И вот это:
Скажи мне, чертёжник пустыни,
Арабских песков геометр,
Ужели безудержность линий
Сильнее, чем дующий ветр?
И это:
А посреди толпы, задумчивый, брадатый,
Уже стоял гравёр - друг меднохвойных доск,
Трехъярой окисью облитых в лоск покатый,
Накатом истины сияющих сквозь воск.
И это:
Стихийный лабиринт, непостижимый лес,
Души готической рассудочная пропасть,
Египетская мощь и христианства робость,
С тростинкой рядом - дуб, и всюду царь - отвес.
И, главное, - это:
Под соленою пятою ветра устоит отвес, пригнанный к пляшущей палубе,
И мореплаватель,
В необузданной жажде пространства,
Влача через влажные рытвины хрупкий прибор геометра,
Сличит с притяженьем земного лона
Шероховатую поверхность морей.
Это «плотницкое» и «столярное», «чертёжное» ощущение мира - плотное, обнимающее и понимающее постижение вещи, именно ощущение - ощупывание, оглядывание (окидывание хозяйским мастеровитым взглядом), измерение и вычерчивание - говорите, не боги горшки обжигают? - ошибаетесь, только боги!..
Но чем внимательней, твердыня Notre Dame,
Я изучал твои чудовищные рёбра, -
Тем чаще думал я: из тяжести недоброй
И я когда-нибудь прекрасное создам...
...Прошло ещё энное количество лет, и я рискнула продать квартиру и купить частный дом - не дом, а, конечно же, старенький деревянный домишко, построенный аж в 1928 году из самых примитивных материалов и из них же в последующем «модернизируемый»: дранка-глина-дэвэпэ...
Конечно, гораздо лучше было бы послушаться советов умных людей и купить участок, на котором выстроить новый дом «с нуля» - но тогда я просто не рискнула, побоялась остаться без крыши над головой - всё-таки готовый дом есть дом...
В ходе ремонта, пройдя последовательно через все этапы благоустройства, реконструкции, замены окон, дверей, подгнивших сегментов стен, я поняла, что теперь бы я рискнула! Я постигла душу дома - а то есть его «чертёж». Я поняла, как это делается! Я знаю теперь, что такое дом, - конструкция которого столь же проста и столь же гениальна, как... горшок, лопата, тяпка, грабли...
Мало того - столь обыденные предметы, как «вышепоименованные», спустя несколько десятилетий после первого «плотницкого прорыва» преподали мне очередной «античный урок»: принявшись постигать «в каменистой Тавриде» (вру, чернозём - хоть на хлеб намазывай, но чего не сделаешь в угоду композиции) «науку Эллады» («и вот золотых десятин благородные, ржавые грядки»), то есть накупив с восторгом неофитки в первую весну своей новой жизни «на земле» уйму всяческих приспособлений для обработки грунта - разного рода рыхлителей, окучивателей, делателей бороздок, - я с не меньшим восторгом и восхищением убедилась в том, что за целые столетия, если не тысячелетия люди не придумали ничего универсальнее и лучше этого классического «тривия»: лопата - грабли - тяпка.
...Вот потому, наверное, мне нравятся творцы мандельштамовского типа: ремесленники (без негативной коннотации, которая в этом случае - совершеннейшая напраслина, если не сказать клевета на слово), а не мастера (хотя Булгакова очень люблю, но только его «перевёрнутый смеховой мир», без пафоса и мистики), и уж тем более не демиурги.
Среди таких гениев-ремесленников, всей своей плотью постигших «тяжесть и нежность» мира, - Пушкин и Моцарт. Их слово - плоть, их плоть - слово. Оттого, наверное, столь соразмерны и легки их творения - и столь тяжела судьба.
Ну что ж - таковы действующие тарифы на обучение столярному делу.
Светлана Колосова. Ящичек
© Тамара Борисова
Если вы видите эту запись не на страницах моего журнала http://tamara-borisova.livejournal.com и без указания моего авторства - значит, текст уворован ботами-плагиаторами.
И вдруг в один из дней, повинуясь какому-то безотчётному порыву, за несколько часов напряжённой и вдохновенной работы я смастерила при помощи пилы, молотка и топора самую настоящую деревянную мебель для кукол. Помню, что там были: диван, кровать, стол, кажется, стул и даже шкаф.
Конструкции использовались самые простые: из трёх досок (русской буквой Н) была сделана кровать, из трёх же - диван (если дать в боковой проекции, то в виде латинской h), аналогичной «конфигурации» был стул, ну а со столом и того проще - столешница да четыре бруска-ноги...
Когда моё «рукоделие» (потому что простая вышивка или вязание имеют гораздо меньше оснований называться «деланьем») предстало глазам изумлённой бабушки, она даже не испугалась, что я могла серьёзно пораниться (до этой поры ни молотка, ни тем более топора или пилы я в руки не брала), настолько поразили её результаты моего «энтузиастического порыва». (Испугалась она потом, спустя некоторое время.)
Факт, удививший всех, и в первую очередь меня саму, запомнился на всю жизнь - и «доразвернулся» спустя много лет, когда началось моё - не скажу увлечение, ибо в этом слове есть для меня что-то легкомысленно-амурное, - а скорее структурное совпадение со стихами Мандельштама. И не структурное даже - а «матричное», как будто один и тот же «оттиск мира» на душе...
«Золотистого мёда струя из бутылки текла так тягуче и долго, что молвить хозяйка успела...», «после чаю мы вышли в огромный коричневый сад», «где воздушным стеклом обливаются сонные горы», «я сказал: виноград, как старинная битва, живёт», «ну а в комнате белой, как прялка, стоит тишина, пахнет уксусом, краской и свежим вином из подвала», «золотое руно, где же ты, золотое руно? всю дорогу шумели морские тяжёлые волны, и, покинув корабль, натрудивший в морях полотно, Одиссей возвратился, пространством и временем полный», «над розой мускусной жужжание пчелы, в степи полуденной кузнечик мускулистый...» и далее до бесконечности, весь Мандельштам от первой до последней строчки, - это всё моё пространство, моё степное и морское, солнечно-виноградное детство, те же звуки, запахи, бело-выжженно-золотистый колорит, то же ощущение домашнего уюта и «бесприютности миров»: «мы стоя спим в густой ночи под тёплой шапкою овечьей» и «он сказал: довольно полнозвучья, - ты напрасно Моцарта любил: наступает глухота паучья, здесь провал сильнее наших сил», и тот же «глубокий обморок сирени», и «люблю появление ткани», и «трепетание стрекоз быстроживущих, синеглазых», и «светоговорильня», и «шум времени», и, и, и... - и даже «И в мешочке кофий жареный, прямо с холоду домой, Электрическою мельницей смолот мокко золотой»...
Но самое главное - вот это:
Служа линейкою преемникам Петра,
Он учит: красота - не прихоть полубога,
А хищный глазомер простого столяра.
И вот это:
Скажи мне, чертёжник пустыни,
Арабских песков геометр,
Ужели безудержность линий
Сильнее, чем дующий ветр?
И это:
А посреди толпы, задумчивый, брадатый,
Уже стоял гравёр - друг меднохвойных доск,
Трехъярой окисью облитых в лоск покатый,
Накатом истины сияющих сквозь воск.
И это:
Стихийный лабиринт, непостижимый лес,
Души готической рассудочная пропасть,
Египетская мощь и христианства робость,
С тростинкой рядом - дуб, и всюду царь - отвес.
И, главное, - это:
Под соленою пятою ветра устоит отвес, пригнанный к пляшущей палубе,
И мореплаватель,
В необузданной жажде пространства,
Влача через влажные рытвины хрупкий прибор геометра,
Сличит с притяженьем земного лона
Шероховатую поверхность морей.
Это «плотницкое» и «столярное», «чертёжное» ощущение мира - плотное, обнимающее и понимающее постижение вещи, именно ощущение - ощупывание, оглядывание (окидывание хозяйским мастеровитым взглядом), измерение и вычерчивание - говорите, не боги горшки обжигают? - ошибаетесь, только боги!..
Но чем внимательней, твердыня Notre Dame,
Я изучал твои чудовищные рёбра, -
Тем чаще думал я: из тяжести недоброй
И я когда-нибудь прекрасное создам...
...Прошло ещё энное количество лет, и я рискнула продать квартиру и купить частный дом - не дом, а, конечно же, старенький деревянный домишко, построенный аж в 1928 году из самых примитивных материалов и из них же в последующем «модернизируемый»: дранка-глина-дэвэпэ...
Конечно, гораздо лучше было бы послушаться советов умных людей и купить участок, на котором выстроить новый дом «с нуля» - но тогда я просто не рискнула, побоялась остаться без крыши над головой - всё-таки готовый дом есть дом...
В ходе ремонта, пройдя последовательно через все этапы благоустройства, реконструкции, замены окон, дверей, подгнивших сегментов стен, я поняла, что теперь бы я рискнула! Я постигла душу дома - а то есть его «чертёж». Я поняла, как это делается! Я знаю теперь, что такое дом, - конструкция которого столь же проста и столь же гениальна, как... горшок, лопата, тяпка, грабли...
Мало того - столь обыденные предметы, как «вышепоименованные», спустя несколько десятилетий после первого «плотницкого прорыва» преподали мне очередной «античный урок»: принявшись постигать «в каменистой Тавриде» (вру, чернозём - хоть на хлеб намазывай, но чего не сделаешь в угоду композиции) «науку Эллады» («и вот золотых десятин благородные, ржавые грядки»), то есть накупив с восторгом неофитки в первую весну своей новой жизни «на земле» уйму всяческих приспособлений для обработки грунта - разного рода рыхлителей, окучивателей, делателей бороздок, - я с не меньшим восторгом и восхищением убедилась в том, что за целые столетия, если не тысячелетия люди не придумали ничего универсальнее и лучше этого классического «тривия»: лопата - грабли - тяпка.
...Вот потому, наверное, мне нравятся творцы мандельштамовского типа: ремесленники (без негативной коннотации, которая в этом случае - совершеннейшая напраслина, если не сказать клевета на слово), а не мастера (хотя Булгакова очень люблю, но только его «перевёрнутый смеховой мир», без пафоса и мистики), и уж тем более не демиурги.
Среди таких гениев-ремесленников, всей своей плотью постигших «тяжесть и нежность» мира, - Пушкин и Моцарт. Их слово - плоть, их плоть - слово. Оттого, наверное, столь соразмерны и легки их творения - и столь тяжела судьба.
Ну что ж - таковы действующие тарифы на обучение столярному делу.
Светлана Колосова. Ящичек
© Тамара Борисова
Если вы видите эту запись не на страницах моего журнала http://tamara-borisova.livejournal.com и без указания моего авторства - значит, текст уворован ботами-плагиаторами.