Нашла забавную историю о том, как Ф.М. Достоевский спас молодого японского поэта
Хагивара Сакутаро (1886-1942) называют отцом современной японской поэзии. Он происходил из довольно обеспеченной семьи, однако молодого человека куда больше интересовали поэзия и музыка, нежели какое-нибудь более почтенное занятие. Довольно рано его танка начали появляться в журналах, он занимался игрой на мандолине и одно время мечтал стать профессиональным музыкантом.
Ему было 24 года, когда он в очередной раз разочаровался в жизни, бросил учебу и написал домой, что
" Христианство и буддизм - две большие лжи, призванные успокоить человека. Раз уж нет во вселенной Бога, естественно, нет ни греха, ни зла, ни добра", а "раз жизнь бессмысленна, лучше жить веселее чем кончить жизнь страдая".
После чего с чистой совестью предался разгулу.
Разгул, надо сказать, удался на славу: молодой поэт отдал такую дань женщинам, наркотикам и алкоголю, что тяжело заболел и впал в чудовищную депрессию, беднягу преследовали мрачные галлюцинации о "совокуплениях с деревьями и растениями"
Вот тут-то и попала ему в руки последняя литературная новинка - перевод "Братьев Карамазовых".
Достоевский произвел на него неизгладимое впечатление, правда воспринял он его по началу довольно своеобразно:
"У меня есть тайная, сокровенная идея о злодеянии и преступлении, которая служит причиной моей переклички с Достоевским... Среди всяких деяний, по-моему, самым духовным является преступление, ибо в момент совершения преступления человек может стать не только индивидуалистом, но и встретиться с богом истины, если он сможет беспощадно обнаружить земную ложь и сорвать маску с человечества"
В то время он писал довольно мрачные стихи, вошедшие впоследствии в его первый сборник "Вою на Луну"(1917).
Однако 19 апреля 1916 все неожиданно изменилось. Он словно очутился в раю, его охватило непередаваемо прекрасное ощущение тепла и покоя. Молодой человек незамедлительно раскаялся в своих пороках - отчаянии, темных страстях и эгоизме.
В видении перед ним предстал сам Достоевский и сообщил: "твои грехи отпущены".
После чего, положив руку на сердце юноши добавил: "Я хорошо понимаю тебя, несчастного человека. Знаю всю твою боль, твою муку и то, чего ты ищешь. Не надо печалиться из-за этого. Ты вовсе не злой человек. Наоборот, я искренне сострадаю тебе..."
Достоевский исчез, напоследок назвав Хагивара Сакутаро "мое истинное жалкое дитя", и молодой поэт очнулся на диване.
Три дня его не покидало ощущение счастья. Он посвящал Достоевскому стихи, писал, что "Федор Михайлович научил меня истине: сущность счастья заключается в любви".
Мало-помалу его жизнь вошла в нормальную колею, экзальтированный восторг прошел, но вместе с ним исчезли и болезненные галлюцинации прошлого. Впоследствии он сохранил благодарное отношение к великому русскому писателю: "только после прочтения романа "Братья Карамазовы" я познал существо Бога и любви, и уверовал в них. До этого мое мировоззрение было мировоззрением атеиста, нигилиста или демониста"
Будучи одним из наиболее ярких представителей японского модернизма, Хагивара Сакутаро оставил после себя несколько поэтических сборников и литературно-критические работы, во-многом определившие развитие японского стиха в ХХ веке. В поздние годы он вновь обратился к традиционной поэзии, исследуя творчество Бусона.
P.S. Творчеством Достоевского оказало огромное влияние на многих современников Хагивара Сакутаро, не случайно у японских литературоведов даже возник термин "переживание Достоевского".
Вот что, к примеру, писал о русском классике другой поэт этого периода - Муроо Сайсэй:
Портрет Достоевского
Ты боролся с безденежьем, с нищетою.
Ты четыре года провел в сибирском остроге.
На твоих похоронах русские студенты
Шли за гробом, неся кандалы и цепи,
пока их не остановили жандармы.
О, это лицо, простоватое с виду!
Просветленный лик, являющий красоту духа!
Мрачную эпоху, в которую жил и творил он,
До конца постичь и биографам не под силу.
Будем же, друзья, усердно учиться
перед лицом этого великого человека!
Запасаясь терпением, будем учиться,
Невзирая на все испытания и невзгоды, -
поклянемся в этом!
Он - бесценное достоянье десятков и сотен тысяч.
Он - земля, что питает корни сердец народных.
Поклянемся
Жить достойно и бескорыстно!
Поклянемся усердно учиться!
***
СТИХИ ХАГИВАРА САКУТАРО
(в переводе А. Долина)
***
из сборника "Вою на луну" (1917)
Кошки
Две черные кошки
в тоскливую, мрачную ночь повстречались на крыше.
Хвосты трубой - прямо над хвостами
ниточкой в тумане повисший месяц.
«Мяу, прекрасный вечер!»
«Мяу, чудесный вечер!»
«Мурр мяу, мур-р мяу, мур-р мяу!»-
«Мяу, хозяин этого дома болен».
***
Смерть лягушки
Лягушку убили.
Дети, став в кружок,
вскинули вверх ручонки,
вскинули милые ручки,
перепачканные кровью.
Вышла луна.
Человек стоит на пригорке.
У него под шляпой лицо человечье.
***
Неизвестная собака
Эта неизвестная собака за мной по пятам плетется.
Жалкая, увечная, хромая - задняя нога перебита.
Куда иду, я и сам не знаю.
Ветер свищет по чердакам бараков.
На пустыре у обочины дороги
сухие стебли травы колышутся с шуршаньем.
Куда иду, я и сам не знаю.
Огромная луна, будто живая, впереди плывет неторопливо,
а сзади, замыкая шествие влачится
кончик длинного тонкого хвоста собаки.
О, повсюду, повсюду, повсюду
незнакомая собака плетется за мной следом.
За спиной у меня крадется тихонько,
к сырой грязной земле припадая,
подволакивает ногу больная собака.
Долго, протяжно, страшно, истошно воет
на грустную луну одинокая несчастная собака.
***
Печальная личность
Печальная личность призывает друга.
Незнакомый друг, приходи скорее!
Сядем вместе на эту старую скамейку,
тихонько потолкуем.
Проведем чудесный денек, ни о чем не печалясь,
под журчанье и плеск фонтана в соседнем парке.
Так и будем уютно сидеть, обнявшись.
Вдалеке от матерей и отцов, сестер и братьев
соединятся наши души-сироты, о которых
родителям ничего не известно.
В мире, где снуют толпы муравьев и людишек,
будем говорить только о наших судьбах,
о секретах нашей несчастной неприкаянной жизни.
Право, эти слова-разве они не ложатся,
как осенние листья, с легким шелестом на колени?
Слабая грудь моя - словно грудь ребенка.
Сердце мое от страха сжимается,
бьется, как будто объято туманным пламенем страсти...
Я всегда любил уходить высоко в горы
по крутой тропе, глядя в поднебесье -
как ничтожный червь, что стремится к самой вершине.
И когда, жалкий червь, я стоял на обрыве
над бездной,
слезы, горькие слезы падали наземь,
а вдали над привольными горными лугами
облака нависали, белы и огромны.
Природа всегда причиняет мне лишь страданья.
Сочувствие людей в хандру меня повергает.
Нет, уж лучше бродить по шумному парку,
а утомившись,
в уединенном месте под деревом присесть
на скамейку.
Люблю с беззаботным сердцем смотреть на небо,
на дым от труб городских, уныло плывущий,
на полет ласточек, издали едва различимых
над крышами столицы.
Моя печальная, одинокая личность
громко призывает незнакомого друга.
Моя странная, робкая, застенчивая личность,
похожая на облезлую ворону,
посреди зимнего холода и безлюдья
дрожит на краешке скамейки.
***
из сборника "Синяя кошка" (1923)
Синяя Кошка
Как хорошо - любить этот прекрасный город!
Как хорошо - любить его архитектуру!
Как хорошо, в этот город приехав,
идти по людной панели
в жажде обладать всеми его прелестными женщинами,
всеми заманчивыми постами и должностями!
Аллеи вишен вдоль улиц -
разве бесчисленные воробьи не щебечут
в ветвях деревьев?
Ах, в эту ночь во всем огромном городе
спит одна лишь тень синей кошки,
тень кошки, повествующая печальную историю
человечества,
синяя тень счастья, к которому я всегда
так стремился...
Одержимый этим виденьем,
я, наверное, люблю Токио и сегодня,
когда с неба падают хлопья мокрого снега,
но интересно, какие сны видит сегодня нищий,
тот, что мерзнет, прикорнув у стены на задворках?..
***
Печальные вишни
Смутная печаль!
Словно пряный аромат цветущей вишни,
она подсвечивает изнутри
пыльный белесый воздух вокруг дома...
***
Наследственность
Дом человека, грузно осев на землю,
дремлет, как исполинский паук,
посреди унылой природы, объятой тьмою.
Звери трепещут от страха,
будто им угрожает призрачный демон.
Протяжно,тоскливо они воют:
"У-оо-у, у-аа-у, у-уу!"
Листья кукурузы
шуршат под ветром во мраке.
Тише! Прислушайся!
Слышишь, там на дороге
вдалеке завывают собаки:
"У-оо-у, у-аа-у, у-уу!"
-Мама, собаки больные?
- Нет, сынок, собаки голодные.
Где-то там, в небе, где смутно брезжит сиянье,
собаки увидели извечного врага -
и древняя-древняя память поколений,
полученная по наследству от диких и жалких предков,
внушает им невыразимый ужас.
Сердца собак сжимаются и бледнеют.
Долго воют они в ночных тенях на дороге:
"У-оо-у, у-аа-у, у-уу!"
-Мама, собаки больные?
- Нет, сынок, собаки голодные.
***
Унылая синяя кошка
Вот она, одинокая синяя кошка.
Ива склонилась под ветром.
Над кладбищем месяц восходит...
***
О Женщина!
Алые губки подкрашены пунцовой помадой.
Прохладным духом белил веет от шеи.
О женщина!
Послушай, быть может, хватит
Трамбовать мне грудь резиновыми мячами бюста
Не впивайся так судорожно мне в спину
Кончиками пальцев, похожих на маленькие рыбки
О женщина!
Не смотри на меня в упор,
Обдавая ароматным дыханием.
Позабавились и довольно!
Оттого, что ты такова со всеми,
О женщина! Как ты мне постыла!
***
из цикла "стихи, написанные при созерцании пейзажей родного края"
За окном ночного поезда
В ночном поезде потушены фонари, затхлый воздух пропитан уныньем,
в глубокий сон погружены пассажиры. Я встаю один, окно открываю
- овевает лицо ночная прохлада. Там, во мраке, над черной равниной
летят, все летят куда-то огненные мошки - беспросветную мглу
пронизывают в долгом полете. Но куда же куда мчится мой поезд
под негромкий перестук колес поздней ночью?
***
С чем мне сравнить мою душу?
Она - цветок гортензии:
сегодня цветет розовым,
завтра вся в лиловых воспоминаниях.
Душа - фонтан в вечернем саду,
отголоски беззвучных звуков.
Она тоскует в одиночестве
и слабеет в тоске.
С чем же мне сравнить мою душу?
Душа - двое путников.
Они идут рядом, но не перемолвятся ни словом,
а душа моя всегда печальна
(по материалам статьи Т.Киносита. Идея воскресения в романе "Братья Карамазовы" и японский поэт Хагивара Сакутаро, Достоевский. Материалы и исследования. Том 12, Институт русской литературы (Пушкинский Дом) РАН, С.-Петербург, 1996)