Очередь
Я тут ощутила себя преемницей. На днях буквально.Нет, история, написанная в учебниках - это великое дело. Но она просто написана, чтобы ее представить, нужно включить весь свой социально-эмпирический опыт, а где он, там и субъективизм. И что в результате останется от истории, которая действительно была? Куда денется сзапах тления и пыли веков?
Однако ж, ощутив себя преемницей, я совсем расхотела «побывать на раскопках», поехать куда-нибудь в Тыву ради нарушения покоя усопших в целях удовлетворения вполне себе потребительских чаяний - это если хорошенечко задуматься. Страшно мне стало, вот.
А все почему? Я провела весь день за просмотром передач и чтением об этих самых раскопках. Одежда, украшения, деньги, колесницы, мумии… Раньше я шла оп улице и видела улицу. В крайнем случае, представляла доисторическое море на месте наших гор и динозавров на Осипенко. А тут что? Вот передо мной тротуар. А что было три тысячи лет назад? Тоже ведь где-то жили люди в своей современности. Что-то делали, кого-то любили, чего-то хотели. А потом умирали, попадали в гробницы в сопровождении лошадей, колесниц, наложниц, чтобы, пролежав там эти три тысячи (жуть, как долго) лет, в один прекрасный день попасть в витрину музея. И кто его знает, вообще унизительно это или почетно - лежать скукоженным, потемневшим, частично утратившимся под тряпочкой, когда потомки ходят и глазеют на тебя. Говорят, женщицы-самоубийцы даже в голову себе не стреляют, чтобы страшно не выглядеть. А Ингунн (ну, это героиня норвежской книжки), когда собиралась топиться, веревками себя обвязала, чтобы сраму не вышло. А тот под тряпочкой в музее в окружении любопытной толпы и некоторых благодарных за культурное наследие. Человек собирался жить в таком виде в Царстве мертвых, на лошади там ездить, наложницу обнимать. А стал наследием…
Но дело даже не в этом. А в том, что этот человек действительно был. И через десять тысяч лет какой-нибудь человек будет, если вообще будет. И мы тут по-настоящему, на самом деле только этап в очереди. Как машина, проезжающая мимо куста на обочине - только эпизод в длинной череде машин. И этот тротуар под ногами рано или поздно разрушится, уже разрушается. И дома бросят за ненадобностью, как, например, в Кронштадте - страшный пустой дом. Вот так задумаешься, и жизнь - в общем понимании - становится таким длинным шарфом, концы которого уходят куда-то в бесконечность. А Земле четыре с половиной миллиарда лет. Для меня этот вопрос осложняется еще тем, что я не верю во время. И шарф сжимается, таким образом, в комок, в пространство, где происходят события без понятия «долго», но с понятиями «был», «есть», «будет». В общем, ладно.
А пока это все в моей голове происходит, где-то есть лодка на озере. Покачивается на волнах. Лучи солнца падают на монастырскую стену. Яблоки зреют. Решетка на окошке. И совсем не важно, рабочий ли день, обеденное ли время, отчетный период или отпуск. Жизнь там идет, а не пролетает. Зачем? А зачем эти офисы, принтеры, документы? Мы что, все делаем большое дело? Изобретаем, исследуем, лечим, запускаем, находим, открываем? Мы высиживаем свое маленькое потребительское счастье в своих маленьких, узких гнездах. Лично у меня отклонение от привычного ритма вызываем, как минимум, панику. А жизнь одна. На маленькой планеточке. В огромном таком мире.
Однако ж, ощутив себя преемницей, я совсем расхотела «побывать на раскопках», поехать куда-нибудь в Тыву ради нарушения покоя усопших в целях удовлетворения вполне себе потребительских чаяний - это если хорошенечко задуматься. Страшно мне стало, вот.
А все почему? Я провела весь день за просмотром передач и чтением об этих самых раскопках. Одежда, украшения, деньги, колесницы, мумии… Раньше я шла оп улице и видела улицу. В крайнем случае, представляла доисторическое море на месте наших гор и динозавров на Осипенко. А тут что? Вот передо мной тротуар. А что было три тысячи лет назад? Тоже ведь где-то жили люди в своей современности. Что-то делали, кого-то любили, чего-то хотели. А потом умирали, попадали в гробницы в сопровождении лошадей, колесниц, наложниц, чтобы, пролежав там эти три тысячи (жуть, как долго) лет, в один прекрасный день попасть в витрину музея. И кто его знает, вообще унизительно это или почетно - лежать скукоженным, потемневшим, частично утратившимся под тряпочкой, когда потомки ходят и глазеют на тебя. Говорят, женщицы-самоубийцы даже в голову себе не стреляют, чтобы страшно не выглядеть. А Ингунн (ну, это героиня норвежской книжки), когда собиралась топиться, веревками себя обвязала, чтобы сраму не вышло. А тот под тряпочкой в музее в окружении любопытной толпы и некоторых благодарных за культурное наследие. Человек собирался жить в таком виде в Царстве мертвых, на лошади там ездить, наложницу обнимать. А стал наследием…
Но дело даже не в этом. А в том, что этот человек действительно был. И через десять тысяч лет какой-нибудь человек будет, если вообще будет. И мы тут по-настоящему, на самом деле только этап в очереди. Как машина, проезжающая мимо куста на обочине - только эпизод в длинной череде машин. И этот тротуар под ногами рано или поздно разрушится, уже разрушается. И дома бросят за ненадобностью, как, например, в Кронштадте - страшный пустой дом. Вот так задумаешься, и жизнь - в общем понимании - становится таким длинным шарфом, концы которого уходят куда-то в бесконечность. А Земле четыре с половиной миллиарда лет. Для меня этот вопрос осложняется еще тем, что я не верю во время. И шарф сжимается, таким образом, в комок, в пространство, где происходят события без понятия «долго», но с понятиями «был», «есть», «будет». В общем, ладно.
А пока это все в моей голове происходит, где-то есть лодка на озере. Покачивается на волнах. Лучи солнца падают на монастырскую стену. Яблоки зреют. Решетка на окошке. И совсем не важно, рабочий ли день, обеденное ли время, отчетный период или отпуск. Жизнь там идет, а не пролетает. Зачем? А зачем эти офисы, принтеры, документы? Мы что, все делаем большое дело? Изобретаем, исследуем, лечим, запускаем, находим, открываем? Мы высиживаем свое маленькое потребительское счастье в своих маленьких, узких гнездах. Лично у меня отклонение от привычного ритма вызываем, как минимум, панику. А жизнь одна. На маленькой планеточке. В огромном таком мире.