Cтарость - это Рим
Но старость - это Рим, который
Взамен турусов и колес
Не читки требует с актера,
А полной гибели всерьез.
Борис Пастернак
Дорогие френды! Вы знаете, что я на все реагирую с опозданием и знаете почему это все происходит, поэтому вы не удивитесь, что я с опозданием благодарю вас за поздравления с днем рождения и за все хорошие слова, которые вы сказали. Все это было мне очень нужно и важно и помогло пережить то, что пережить оказалось трудно. Оказалось, что 90 - это рубеж, который почему-то страшно пересечь, мерещится за ним что-то пугающее, неопределенное, непонятное. Я не уверена, что его пересекла, а адаптироваться наверно буду долго, если это долго у меня есть.
Когда мне исполнилось 70, мне почему-то было очень смешно. Я говорила себе: «мне 70 лет» и покатывалась со смеху. И у меня было еще какое-то чувство торжества, как будто я победила всех и всё, что громоздило препятствия на моем пути.
80 лет - это была вершина моего романа с «ЯБЛОКОМ». С яблочными друзьями мы отмечали эту дату на Пятницкой, в скверике напротив офиса «ЯБЛОКА». Дочь мне сказала: «если ты в скверике достанешь из сумки бутылку вина - вас тотчас же всех загребут в милицию за распитие алкогольных напитков в неположенном месте», поэтому я приготовила 3 больших термоса кофе с коньяком, почти напополам, и в скверике мы пили этот кофе из одноразовых чашек и закусывали печеньем курабье. Было очень весело, и меня завалили цветами. В 80 лет я еще хорошо видела, легко ходила и любила дальние походы.
В «ЯБЛОКЕ» я тогда была председателем комиссии по партстроительству, а членство в региональном совете и участие в выборах в Государственную думу и в Московскую городскую думу в качестве кандидата от партии - это было еще впереди.
На 80-летии были мои друзья-ровесники, теперь их уже нет. 90-летие я праздновала с молодежью.
А вот в 90-летие всё иначе. Изменилось всё: я почти не вижу, с трудом передвигаюсь по дому, опираясь на специальную палку на 4 ножках - она называется квадрипот, и производят такие палки в Соединенных Штатах, в Нью-Джерси. Я не узнаю своего лица даже на ощупь, из всего моего гардероба мне теперь в пору только три платья. Изменились даже родинки. Казалось бы родинки - это особая примета, по ним трупы опознают, а вот изменились… А как это было важно - родинки. «Ради родинки любимой Самарканд и Бухару». Не изменились только голос и смех, хотя в последние два месяца, мне кажется, и голос изменился. Из-за моего изменившегося голоса происходили всякие недоразумения. Как-то, это было года два назад, зазвонил телефон. Я взяла трубку, и хороший мужской голос вежливо сказал: «Могу я попросить Люду?». Я ответила: «Попросить Вы можете что угодно, но именно эту Вашу просьбу я выполнить не смогу. Люды здесь нет!» - «А где же она?». Я ответила: «Вероятно там, где и должна быть, и ждет Вашего звонка. Вы просто не туда попали». Он сказал быстро: «Постойте, постойте, не кладите трубку. Мне кажется, я именно туда попал. Красивый интеллигентный голос, давайте с Вами просто поговорим о чем-нибудь, ну, пожалуйста». Я сказала: «Нет, Вы не должны так легко сворачивать с намеченного пути, и нельзя обмануть ожидания Люды». Сказала и положила трубку. А, видит Бог, как мне хотелось поговорить с ним… О чем-нибудь. Заморочить ему голову, захороводить, завлечь, чтобы он забыл всех этих Люд. Ведь они ему нравятся только потому, что он еще не встречал настоящей женщины. А вот теперь он ее встретил. И я уверена, что у меня получилось бы, я не забыла, как это делается. Флирт был моим любимым видом спорта, в этом виде спорта я была профи. И теперь, когда я уже вне игры, так и тянет испытать «это старое, но грозное оружие». Может, оно не потеряло своих боевых качеств. Но я не могла себе позволить даже телефонный роман. Он мог бы определить номер моего телефона, по номеру телефона нашел бы адрес, и появился бы на пороге. Представляете себе этот ужас?
Трагедия старости не в том, что разрушается твоя физическая оболочка, а в том, что ты никак не можешь состариться. Не получается, хоть тресни. Ничего не изменилось. Те же интересы, та же жажда нового - знаний, впечатлений, переживаний, - те же желания. И музыка так же волнует и причиняет боль. Это чем-то похоже на то, что произошло с героем рассказа Кафки «Превращение». Такое впечатление, что мою юную прекрасную душу, ничуть не изменившуюся со студенческих времен, поместили в туловище старой черепахи. Это туловище мне мешает, сковывает меня, не дает быть собой и вводит в заблуждение окружающих. Они видят старую черепаху и не знают, что там внутри - я. Я к тому же не могу избавиться от прежних привычек, и это выглядит смешно и наверно жалко. Я по-прежнему подмигиваю правым глазом, но вместе с веком поднимаются морщины, мешки под глазами, темные круги под глазами, надо бы уже перестать подмигивать, а я никак не отучусь.
Есть долгожители естественные, генетические, они долго живут, потому что такова их природа. А я не долгожитель. И то, что я дожила до 90 - это странно и не очень понятно. В нашем роду никто до такого возраста не дожил. Я думаю, причина моего долголетия - мой характер. Мне так безумно интересно жить, я с таким восторгом, разинув рот, смотрю на окружающее, боясь моргнуть, чтобы чего-нибудь не пропустить, что у меня нет времени почувствовать свои болезни. Впрочем, за собой я тоже наблюдаю с большим интересом и как бы со стороны, поэтому неблагополучные времена мне интереснее, чем благополучные. У Рудольфа Нуриева как-то спросили: считает ли он, что счастье существует, и если оно существует, то как он его себе представляет. Он сказал, что у человека должен быть роман с самим собой, и если этот роман состоялся и если он интересен, то вот это и есть счастье. Не то, чтобы я считала Нуриева большим философом, но сказал он все точно про меня. Я для себя объект моего романа, к которому я испытываю неиссякаемый интерес. И чем мне труднее приходится, тем этот интерес больше. Я думаю, если меня будут вести на эшафот, мне будет так интересно как я буду себя вести, когда придется положить голову на плаху, что этот интерес будет сильнее страха смерти.
Маяковский писал: «Надеюсь, верую, - вовеки не придёт /
Ко мне позорное благоразумие». Вот со мной так и случилось, хотя в отличие от Маяковского я бы очень хотела, чтобы оно пришло.
Еще раз большое спасибо, дорогие френды, за поздравления и за внимание к моему ЖЖ. И простите мне мою неуместную и отталкивающую откровенность.
Взамен турусов и колес
Не читки требует с актера,
А полной гибели всерьез.
Борис Пастернак
Дорогие френды! Вы знаете, что я на все реагирую с опозданием и знаете почему это все происходит, поэтому вы не удивитесь, что я с опозданием благодарю вас за поздравления с днем рождения и за все хорошие слова, которые вы сказали. Все это было мне очень нужно и важно и помогло пережить то, что пережить оказалось трудно. Оказалось, что 90 - это рубеж, который почему-то страшно пересечь, мерещится за ним что-то пугающее, неопределенное, непонятное. Я не уверена, что его пересекла, а адаптироваться наверно буду долго, если это долго у меня есть.
Когда мне исполнилось 70, мне почему-то было очень смешно. Я говорила себе: «мне 70 лет» и покатывалась со смеху. И у меня было еще какое-то чувство торжества, как будто я победила всех и всё, что громоздило препятствия на моем пути.
80 лет - это была вершина моего романа с «ЯБЛОКОМ». С яблочными друзьями мы отмечали эту дату на Пятницкой, в скверике напротив офиса «ЯБЛОКА». Дочь мне сказала: «если ты в скверике достанешь из сумки бутылку вина - вас тотчас же всех загребут в милицию за распитие алкогольных напитков в неположенном месте», поэтому я приготовила 3 больших термоса кофе с коньяком, почти напополам, и в скверике мы пили этот кофе из одноразовых чашек и закусывали печеньем курабье. Было очень весело, и меня завалили цветами. В 80 лет я еще хорошо видела, легко ходила и любила дальние походы.
В «ЯБЛОКЕ» я тогда была председателем комиссии по партстроительству, а членство в региональном совете и участие в выборах в Государственную думу и в Московскую городскую думу в качестве кандидата от партии - это было еще впереди.
На 80-летии были мои друзья-ровесники, теперь их уже нет. 90-летие я праздновала с молодежью.
А вот в 90-летие всё иначе. Изменилось всё: я почти не вижу, с трудом передвигаюсь по дому, опираясь на специальную палку на 4 ножках - она называется квадрипот, и производят такие палки в Соединенных Штатах, в Нью-Джерси. Я не узнаю своего лица даже на ощупь, из всего моего гардероба мне теперь в пору только три платья. Изменились даже родинки. Казалось бы родинки - это особая примета, по ним трупы опознают, а вот изменились… А как это было важно - родинки. «Ради родинки любимой Самарканд и Бухару». Не изменились только голос и смех, хотя в последние два месяца, мне кажется, и голос изменился. Из-за моего изменившегося голоса происходили всякие недоразумения. Как-то, это было года два назад, зазвонил телефон. Я взяла трубку, и хороший мужской голос вежливо сказал: «Могу я попросить Люду?». Я ответила: «Попросить Вы можете что угодно, но именно эту Вашу просьбу я выполнить не смогу. Люды здесь нет!» - «А где же она?». Я ответила: «Вероятно там, где и должна быть, и ждет Вашего звонка. Вы просто не туда попали». Он сказал быстро: «Постойте, постойте, не кладите трубку. Мне кажется, я именно туда попал. Красивый интеллигентный голос, давайте с Вами просто поговорим о чем-нибудь, ну, пожалуйста». Я сказала: «Нет, Вы не должны так легко сворачивать с намеченного пути, и нельзя обмануть ожидания Люды». Сказала и положила трубку. А, видит Бог, как мне хотелось поговорить с ним… О чем-нибудь. Заморочить ему голову, захороводить, завлечь, чтобы он забыл всех этих Люд. Ведь они ему нравятся только потому, что он еще не встречал настоящей женщины. А вот теперь он ее встретил. И я уверена, что у меня получилось бы, я не забыла, как это делается. Флирт был моим любимым видом спорта, в этом виде спорта я была профи. И теперь, когда я уже вне игры, так и тянет испытать «это старое, но грозное оружие». Может, оно не потеряло своих боевых качеств. Но я не могла себе позволить даже телефонный роман. Он мог бы определить номер моего телефона, по номеру телефона нашел бы адрес, и появился бы на пороге. Представляете себе этот ужас?
Трагедия старости не в том, что разрушается твоя физическая оболочка, а в том, что ты никак не можешь состариться. Не получается, хоть тресни. Ничего не изменилось. Те же интересы, та же жажда нового - знаний, впечатлений, переживаний, - те же желания. И музыка так же волнует и причиняет боль. Это чем-то похоже на то, что произошло с героем рассказа Кафки «Превращение». Такое впечатление, что мою юную прекрасную душу, ничуть не изменившуюся со студенческих времен, поместили в туловище старой черепахи. Это туловище мне мешает, сковывает меня, не дает быть собой и вводит в заблуждение окружающих. Они видят старую черепаху и не знают, что там внутри - я. Я к тому же не могу избавиться от прежних привычек, и это выглядит смешно и наверно жалко. Я по-прежнему подмигиваю правым глазом, но вместе с веком поднимаются морщины, мешки под глазами, темные круги под глазами, надо бы уже перестать подмигивать, а я никак не отучусь.
Есть долгожители естественные, генетические, они долго живут, потому что такова их природа. А я не долгожитель. И то, что я дожила до 90 - это странно и не очень понятно. В нашем роду никто до такого возраста не дожил. Я думаю, причина моего долголетия - мой характер. Мне так безумно интересно жить, я с таким восторгом, разинув рот, смотрю на окружающее, боясь моргнуть, чтобы чего-нибудь не пропустить, что у меня нет времени почувствовать свои болезни. Впрочем, за собой я тоже наблюдаю с большим интересом и как бы со стороны, поэтому неблагополучные времена мне интереснее, чем благополучные. У Рудольфа Нуриева как-то спросили: считает ли он, что счастье существует, и если оно существует, то как он его себе представляет. Он сказал, что у человека должен быть роман с самим собой, и если этот роман состоялся и если он интересен, то вот это и есть счастье. Не то, чтобы я считала Нуриева большим философом, но сказал он все точно про меня. Я для себя объект моего романа, к которому я испытываю неиссякаемый интерес. И чем мне труднее приходится, тем этот интерес больше. Я думаю, если меня будут вести на эшафот, мне будет так интересно как я буду себя вести, когда придется положить голову на плаху, что этот интерес будет сильнее страха смерти.
Маяковский писал: «Надеюсь, верую, - вовеки не придёт /
Ко мне позорное благоразумие». Вот со мной так и случилось, хотя в отличие от Маяковского я бы очень хотела, чтобы оно пришло.
Еще раз большое спасибо, дорогие френды, за поздравления и за внимание к моему ЖЖ. И простите мне мою неуместную и отталкивающую откровенность.