Москва. Студенческие годы. Как мы жили. Продолжение 2
Можно рассмотреть понятие слова «патриотизм» с православно-христианской точки зрения. Но так как я не богослов и не могу взять на себя смелость рассуждать об этом, я обращаюсь к замечательному человеку игумену Петру Мещеринову, сотруднику Патриаршего центра Духовного развития детей и молодежи при Даниловом монастыре. Я приведу несколько извлечений из его «Размышлений о патриотизме».
«C какой точки зрения рассматривать эти проблемы? (проблемы патриотизма) Для нас это совершенно ясно. Ведь мы христиане, а тем более - православные христиане, то есть те, которые с наибольшей полнотой, точностью, верностью Евангелию имеют истинное Богознание, хранят его и живут соответственно ему. Если мы христиане, то мы не можем оценивать любое явление или факт с точки зрения иной, чем христианская, евангельская. Если мы православные, то мы непременно должны во всяком жизненном явлении искать Царства Божия и правды Его (ср. Мф. 6, 33). Правда для христианина превыше всего: блаженны алчущие и жаждущие правды (Мф. 5,6). Если мы что бы то ни было оцениваем не с точки зрения Христа, то мы не только не православные, но вовсе никакие и не христиане. Из этого общего принципа отношения к жизни никак не должен изыматься и патриотизм. Ещё в конце XIX века великий русский философ Владимир Соловьёв подметил, что большинство современных ему разговоров о патриотизме исходят из того, что последний есть некая самодостаточная ценность, которая поэтому не должна подчиняться абсолютной нравственной (а для Соловьёва это = христианской) оценке. Признавая нравственность нужной в личной жизни, патриоты, критикуемые Вл. Соловьёвым, не считали её обязательной в вопросах национальных. К моему удивлению, ровно на это же обращали моё внимание не читавшие Соловьёва уже современные молодые люди, с которыми мне приходилось беседовать на эти темы».
«Давайте же разберёмся - что такое патриотизм с церковной точки зрения, каким он должен быть. Итак, патриотизм - естественная любовь к родине. Но что такое эта любовь с христианской точки зрения? Обязан ли человек любить родину только потому, что она родина? Нужно ли любить что-либо исключительно по той причине, что оно - своё, родное, отечественное? Для христианина ответ ясен. Не любите мира, ни того, что в мире: кто любит мир, в том нет любви Отчей. Ибо всё, что в мире: похоть плоти, похоть очей и гордость житейская, не есть от Отца, но от мира сего. И мир проходит, и похоть его, а исполняющий волю Божию пребывает вовек (1 Ин. 2,15). Родина для христианина на небесах: наше жительство - на небесах, откуда мы ожидаем и Спасителя, Господа нашего Иисуса Христа (Флп. 3, 20). Христиане не различаются от прочих людей ни страною, ни языком, ни житейскими обычаями. Они не населяют где-либо особенных городов, не употребляют какого-либо необыкновенного наречия, и ведут жизнь, ни в чём не отличную от других. Только их учение не есть плод мысли или изобретение людей, ищущих новизны, они не привержены к какому либо учению человеческому, как другие. Но обитая в эллинских и варварских городах, где кому досталось, и следуя обычаям тех жителей в одежде, в пище и во всем прочем, они представляют удивительный и поистине невероятный образ жизни. Живут они в своем отечестве, но как пришельцы; имеют участие во всем, как граждане, и все терпят как чужестранцы. Для них всякая чужая страна есть отечество, и всякое отечество - чужая страна...»
«Итак, мы видим, что любовь к земной родине не является чем-то таким, что выражает суть христианского учения, или входит в его состав, как непременная и обязательная часть, без которой христианин - не христианин. Патриотизм имеет достоинство с христианской точки зрения и получает церковный смысл тогда и только тогда, когда любовь к родине является деятельным осуществлением по отношению к ней заповедей Божиих. Из этого следует, во-первых, что патриотизм никак не может включать в себя ненависть, ксенофобию, превозношение своей нации перед другими и т.п., ибо всякая ненависть есть грех; во-вторых, нельзя рассматривать "пользу для страны" абстрактно, в оторванности от конкретных людей, живущих в стране; ибо заповеди Божии могут быть исполняемы только по отношению к людям, а не государственным институтам, идеологическим схемам и т.п. Церковь поэтому не является и не может являться идеологическим инструментом для патриотического воспитания населения; она не может благословлять никакие национально-общественные, а тем более политические, формы сами по себе, - но только под условием их христианского служения людям.
Непонимание этого приводит к неверному восприятию Церкви. В мировоззрении, основанном на абсолютности и самоценности патриотизма, Церковь перестаёт быть собственно Христовой Церковью, а становится лишь содержительницей националистической идеологии, для которой хорошо только то, что хорошо родине (точнее - людям, выступающим от имени её), пусть даже это "хорошо" и противоречило бы прямым заповедям Божиим (пример - хотя бы государственная деятельность пресловутого Ивана Грозного или людоеда Сталина)».
Разговор о патриотизме занял неожиданно много места. Тема тоже неожиданно для многих стала очень актуальной. В нашей многонациональной и многоконфессиональной стране надо наконец разобраться, кто является истинным патриотом. Тот, кто работает не щадя сил для развития страны и при этом не кичится своим патриотизмом или тот, кто раздувает национальную рознь, приносящую стране огромный вред, и делает это якобы из патриотических побуждений.
Напрасно говорят, что в советское время говорили о дружбе народов, а дружбы не было. Слова «советский патриотизм» все принимали на свой счет. А слова «русский патриотизм» нерусское население нашей страны может воспринимать как что-то враждебное. Фокус со словом «российский» ничего не меняет.
Когда пару красивый степных россиянок,
Отдавал за коня печенег. - писал Есенин. И конечно, он имел ввиду русских женщин. А не любых, живших на этой территории. Слово патриотизм в нашей многонациональной и многоконфессиональной стране - опасное слово. И нужно думать, искать выход из положения, создавать разумную национальную политику, а не кричать «Ура!».
Хотя мы были западники, мы, тем не менее, были советские патриоты. Между капитализмом и социализмом мы выбирали социализм. Но нашу систему мы социализмом не считали. Мы понимали, что путь человечества к новым формам жизни длинный, трудный и извилистый, но мы все-таки надеялись, что мы выйдем на этот путь. Я и сейчас не считаю капитализм идеальной экономической системой. Особенности этой системы мы уже видим в своей стране, но углубляться в эту тематику на блоге невозможно. А чтобы вы не считали нас наивными дураками, я приведу большую цитату, показывающую, что умные и талантливые люди думали и чувствовали еще наивнее чем мы. Это цитата из дневника К.И. Чуковского от 22 апреля 1936 года.
«Вчера на съезде (Пятый Съезд ВКЛСМ) сидел в шестом или седьмом ряду. Оглянулся: Борис Пастернак. Я пошел к нему, взял его в передние ряды. Рядом со мной было свободное место. Вдруг появляются Коганович, Ворошилов, Андреев, Жданов и Сталин. Что сделалось с залом! А ОН стоял немного утомленный, задумчивый и величавый. Чувствовалась огромная привычка к власти, сила и в то же время что-то женственное, мягкое. Я оглянулся. У всех были влюбленные, нежные, одухотворенные и смеющиеся лица. Видеть его - просто видеть - для всех нас было счастье. К нему все время обращалась с какими-то разговорами Демченко. И мы все ревновали, завидовали - счастливая! Каждый его жест воспринимался с благоговением. Когда ему аплодировали, он вынул часы (серебряные) и показал аудитории с прелестной улыбкой - все мы так и зашептали: «Часы. Часы. Он показал часы», - и потом, расходясь, уже около вешалок вновь вспоминали об этих часах. Пастернак шептал мне все время о нем восторженные слова, а я ему, и оба мы в один голос сказали: «Ах эта Демченко, заслоняет его!»
Домой мы шли вместе с Пастернаком и оба упивались нашей радостью».
Чуковский до революции был видным членом Кадетской партии, и Пастернак, которого вообще нельзя представить себе членом какой-либо партии, - и вот, поди-ж ты. Правда, это было в апреле 1936 года. Террор тридцатых годов еще не достиг своего пика. Но я могла бы здесь привести, только это очень большой текст, письмо Пастернака А. Фадееву, написанное после смерти Сталина, это ещё больший панегирик Сталину.
Мы любили свою страну, собственно, только ее мы и любили, о ней говорили и думали. Если говорили о литературе, искусстве, философии - это все равно имело отношение к стране. Мы уже понимали, что путь, по которому мы идем, не ведет к цели, которая провозглашалась. Мы видели, что интересы правителей и государства не совпадают с интересами народа. И думали о том, возможна ли эволюция системы, в результате которой она выйдет на правильный путь, или эту систему нужно изменить принципиально.
В это время в «Правде», а может в «Известиях» появилась статья Мао Цзэдуна «О противоречиях между руководителями и народом». Я, когда услышала это название, у меня в голове помутилось. Это была самая крамольная фраза. Ее не произносили даже в узком кругу. А тут в газете. Я побежала в Горьковку (одна из университетских библиотек), взяла газету, глазами увидела это название и некоторое время не могла ничего читать, приходила в себя, смаргивала слезы. Статья была большая, в газете было два вкладыша, если бы ее опубликовали книжкой, то вышла бы толстенькая брошюра. Я читала и плакала. Но странным образом она оказалась каким-то индивидуальным явлением. О ней ничего не писали, ее не анализировали, о ней никто не упомянул в лекциях, и брошюру, мне кажется, не издали. Если бы ее издали, она у меня бы и теперь была. Мао Цзэдуну принадлежит лозунг «Пусть расцветают сто цветов». Имелось ввиду искусство, литература, наука, вообще культура. Мы были в восторге. Это при нашем-то зажиме и вдруг «Пусть расцветают...». Этот лозунг стал нашим лозунгом. Здороваясь и прощаясь, мы говорили «Пусть расцветают сто цветов». Когда в каникулы обменивались телеграммами, подписывались этим лозунгом. Мао - первый человек в коммунистическом мире, луч надежды осветил нашу жизнь. Но руководство Китайской Компартии не поддержало задуманный Мао курс на либерализацию. Те «цветы», которые в это поверили, жестоко поплатились. Я не нашла в интернете статьи с точно таким названием, но я готова дать руку на отсечение, что в газете, которую я читала, она называлась именно так. Вероятно Мао хотел сделать то, что позже сделал Хрущёв, но не нашёл поддержки в руководстве совей партии.
«C какой точки зрения рассматривать эти проблемы? (проблемы патриотизма) Для нас это совершенно ясно. Ведь мы христиане, а тем более - православные христиане, то есть те, которые с наибольшей полнотой, точностью, верностью Евангелию имеют истинное Богознание, хранят его и живут соответственно ему. Если мы христиане, то мы не можем оценивать любое явление или факт с точки зрения иной, чем христианская, евангельская. Если мы православные, то мы непременно должны во всяком жизненном явлении искать Царства Божия и правды Его (ср. Мф. 6, 33). Правда для христианина превыше всего: блаженны алчущие и жаждущие правды (Мф. 5,6). Если мы что бы то ни было оцениваем не с точки зрения Христа, то мы не только не православные, но вовсе никакие и не христиане. Из этого общего принципа отношения к жизни никак не должен изыматься и патриотизм. Ещё в конце XIX века великий русский философ Владимир Соловьёв подметил, что большинство современных ему разговоров о патриотизме исходят из того, что последний есть некая самодостаточная ценность, которая поэтому не должна подчиняться абсолютной нравственной (а для Соловьёва это = христианской) оценке. Признавая нравственность нужной в личной жизни, патриоты, критикуемые Вл. Соловьёвым, не считали её обязательной в вопросах национальных. К моему удивлению, ровно на это же обращали моё внимание не читавшие Соловьёва уже современные молодые люди, с которыми мне приходилось беседовать на эти темы».
«Давайте же разберёмся - что такое патриотизм с церковной точки зрения, каким он должен быть. Итак, патриотизм - естественная любовь к родине. Но что такое эта любовь с христианской точки зрения? Обязан ли человек любить родину только потому, что она родина? Нужно ли любить что-либо исключительно по той причине, что оно - своё, родное, отечественное? Для христианина ответ ясен. Не любите мира, ни того, что в мире: кто любит мир, в том нет любви Отчей. Ибо всё, что в мире: похоть плоти, похоть очей и гордость житейская, не есть от Отца, но от мира сего. И мир проходит, и похоть его, а исполняющий волю Божию пребывает вовек (1 Ин. 2,15). Родина для христианина на небесах: наше жительство - на небесах, откуда мы ожидаем и Спасителя, Господа нашего Иисуса Христа (Флп. 3, 20). Христиане не различаются от прочих людей ни страною, ни языком, ни житейскими обычаями. Они не населяют где-либо особенных городов, не употребляют какого-либо необыкновенного наречия, и ведут жизнь, ни в чём не отличную от других. Только их учение не есть плод мысли или изобретение людей, ищущих новизны, они не привержены к какому либо учению человеческому, как другие. Но обитая в эллинских и варварских городах, где кому досталось, и следуя обычаям тех жителей в одежде, в пище и во всем прочем, они представляют удивительный и поистине невероятный образ жизни. Живут они в своем отечестве, но как пришельцы; имеют участие во всем, как граждане, и все терпят как чужестранцы. Для них всякая чужая страна есть отечество, и всякое отечество - чужая страна...»
«Итак, мы видим, что любовь к земной родине не является чем-то таким, что выражает суть христианского учения, или входит в его состав, как непременная и обязательная часть, без которой христианин - не христианин. Патриотизм имеет достоинство с христианской точки зрения и получает церковный смысл тогда и только тогда, когда любовь к родине является деятельным осуществлением по отношению к ней заповедей Божиих. Из этого следует, во-первых, что патриотизм никак не может включать в себя ненависть, ксенофобию, превозношение своей нации перед другими и т.п., ибо всякая ненависть есть грех; во-вторых, нельзя рассматривать "пользу для страны" абстрактно, в оторванности от конкретных людей, живущих в стране; ибо заповеди Божии могут быть исполняемы только по отношению к людям, а не государственным институтам, идеологическим схемам и т.п. Церковь поэтому не является и не может являться идеологическим инструментом для патриотического воспитания населения; она не может благословлять никакие национально-общественные, а тем более политические, формы сами по себе, - но только под условием их христианского служения людям.
Непонимание этого приводит к неверному восприятию Церкви. В мировоззрении, основанном на абсолютности и самоценности патриотизма, Церковь перестаёт быть собственно Христовой Церковью, а становится лишь содержительницей националистической идеологии, для которой хорошо только то, что хорошо родине (точнее - людям, выступающим от имени её), пусть даже это "хорошо" и противоречило бы прямым заповедям Божиим (пример - хотя бы государственная деятельность пресловутого Ивана Грозного или людоеда Сталина)».
Разговор о патриотизме занял неожиданно много места. Тема тоже неожиданно для многих стала очень актуальной. В нашей многонациональной и многоконфессиональной стране надо наконец разобраться, кто является истинным патриотом. Тот, кто работает не щадя сил для развития страны и при этом не кичится своим патриотизмом или тот, кто раздувает национальную рознь, приносящую стране огромный вред, и делает это якобы из патриотических побуждений.
Напрасно говорят, что в советское время говорили о дружбе народов, а дружбы не было. Слова «советский патриотизм» все принимали на свой счет. А слова «русский патриотизм» нерусское население нашей страны может воспринимать как что-то враждебное. Фокус со словом «российский» ничего не меняет.
Когда пару красивый степных россиянок,
Отдавал за коня печенег. - писал Есенин. И конечно, он имел ввиду русских женщин. А не любых, живших на этой территории. Слово патриотизм в нашей многонациональной и многоконфессиональной стране - опасное слово. И нужно думать, искать выход из положения, создавать разумную национальную политику, а не кричать «Ура!».
Хотя мы были западники, мы, тем не менее, были советские патриоты. Между капитализмом и социализмом мы выбирали социализм. Но нашу систему мы социализмом не считали. Мы понимали, что путь человечества к новым формам жизни длинный, трудный и извилистый, но мы все-таки надеялись, что мы выйдем на этот путь. Я и сейчас не считаю капитализм идеальной экономической системой. Особенности этой системы мы уже видим в своей стране, но углубляться в эту тематику на блоге невозможно. А чтобы вы не считали нас наивными дураками, я приведу большую цитату, показывающую, что умные и талантливые люди думали и чувствовали еще наивнее чем мы. Это цитата из дневника К.И. Чуковского от 22 апреля 1936 года.
«Вчера на съезде (Пятый Съезд ВКЛСМ) сидел в шестом или седьмом ряду. Оглянулся: Борис Пастернак. Я пошел к нему, взял его в передние ряды. Рядом со мной было свободное место. Вдруг появляются Коганович, Ворошилов, Андреев, Жданов и Сталин. Что сделалось с залом! А ОН стоял немного утомленный, задумчивый и величавый. Чувствовалась огромная привычка к власти, сила и в то же время что-то женственное, мягкое. Я оглянулся. У всех были влюбленные, нежные, одухотворенные и смеющиеся лица. Видеть его - просто видеть - для всех нас было счастье. К нему все время обращалась с какими-то разговорами Демченко. И мы все ревновали, завидовали - счастливая! Каждый его жест воспринимался с благоговением. Когда ему аплодировали, он вынул часы (серебряные) и показал аудитории с прелестной улыбкой - все мы так и зашептали: «Часы. Часы. Он показал часы», - и потом, расходясь, уже около вешалок вновь вспоминали об этих часах. Пастернак шептал мне все время о нем восторженные слова, а я ему, и оба мы в один голос сказали: «Ах эта Демченко, заслоняет его!»
Домой мы шли вместе с Пастернаком и оба упивались нашей радостью».
Чуковский до революции был видным членом Кадетской партии, и Пастернак, которого вообще нельзя представить себе членом какой-либо партии, - и вот, поди-ж ты. Правда, это было в апреле 1936 года. Террор тридцатых годов еще не достиг своего пика. Но я могла бы здесь привести, только это очень большой текст, письмо Пастернака А. Фадееву, написанное после смерти Сталина, это ещё больший панегирик Сталину.
Мы любили свою страну, собственно, только ее мы и любили, о ней говорили и думали. Если говорили о литературе, искусстве, философии - это все равно имело отношение к стране. Мы уже понимали, что путь, по которому мы идем, не ведет к цели, которая провозглашалась. Мы видели, что интересы правителей и государства не совпадают с интересами народа. И думали о том, возможна ли эволюция системы, в результате которой она выйдет на правильный путь, или эту систему нужно изменить принципиально.
В это время в «Правде», а может в «Известиях» появилась статья Мао Цзэдуна «О противоречиях между руководителями и народом». Я, когда услышала это название, у меня в голове помутилось. Это была самая крамольная фраза. Ее не произносили даже в узком кругу. А тут в газете. Я побежала в Горьковку (одна из университетских библиотек), взяла газету, глазами увидела это название и некоторое время не могла ничего читать, приходила в себя, смаргивала слезы. Статья была большая, в газете было два вкладыша, если бы ее опубликовали книжкой, то вышла бы толстенькая брошюра. Я читала и плакала. Но странным образом она оказалась каким-то индивидуальным явлением. О ней ничего не писали, ее не анализировали, о ней никто не упомянул в лекциях, и брошюру, мне кажется, не издали. Если бы ее издали, она у меня бы и теперь была. Мао Цзэдуну принадлежит лозунг «Пусть расцветают сто цветов». Имелось ввиду искусство, литература, наука, вообще культура. Мы были в восторге. Это при нашем-то зажиме и вдруг «Пусть расцветают...». Этот лозунг стал нашим лозунгом. Здороваясь и прощаясь, мы говорили «Пусть расцветают сто цветов». Когда в каникулы обменивались телеграммами, подписывались этим лозунгом. Мао - первый человек в коммунистическом мире, луч надежды осветил нашу жизнь. Но руководство Китайской Компартии не поддержало задуманный Мао курс на либерализацию. Те «цветы», которые в это поверили, жестоко поплатились. Я не нашла в интернете статьи с точно таким названием, но я готова дать руку на отсечение, что в газете, которую я читала, она называлась именно так. Вероятно Мао хотел сделать то, что позже сделал Хрущёв, но не нашёл поддержки в руководстве совей партии.