Святая земля
Стены кремля на том берегу Великой сияли в лучах низкого уже солнца и, казалось, не принадлежали этому миру - небесный град в водянистой вечерней синеве. «Ублажи, Господи, благоволением Твоим Сиона, и да созиждутся стены Иерусалимские…» Когда Нежата в мечтах представлял себе, как подходит ко Граду Господню, он всегда видел эти горящие неземным огнем стены над рекой, укрытой тенью деревьев.
На темнеющую воду падала тень Мирожского монастыря, стараясь своими крестами и ветвями дотянуться до залитого солнцем противоположного берега. Зазвонили к вечерне. Пора собираться. Мысли летели так же медленно и торжественно, как колокольный звон, отраженный от подвижной поверхности реки: «Воздвигоша реки, Господи, воздвигоша реки гласы своя». Летели в небеса, не встречая помех.
- Эй, Нежата! У тебя клюет! - Незнанка метнулся к Нежатиной уде, дернул, и на траве запрыгал небольшой голавлик.
- На службу пора, - заметил Нежата, наблюдая, как Незнанка достает крючок.
- Да ну-у, - протянул названый братец. - Сейчас самый клев будет. Гляди, и у меня заплясал, - он оставил Нежатину трепещущую рыбку и выудил свою - окуня размером с ладонь.
Нежата присоединил голавля к прочему сегодняшнему улову, продев прутик сквозь жабры.
- Я все-таки пойду, - он стал собираться, но Незнанка, насадив червя на его крючок, попросил:
- Не ходи, останься. Вдвоем больше наловим, а? Что ты на этой вечерне не слышал? Вчера был, позавчера был...
- Сегодня другие тропари будут петь, преподобным Исаакию, Далмату, Фавсту и Косме Отшельнику…
- Да у всех же преподобных тропари одинаковые, только имя меняется, - заспорил Незнанка.
- Имя же меняется, - возразил Нежата. - Это ведь совсем другие люди, у них другая история, другие дарования… Да и вообще… Разве можно о службе все узнать? Каждый раз по-новому.
- А как же любовь к ближнему? Если любви не имеешь, то ты этот, бубен гремящий.
Нежата улыбнулся:
- «Медь звенящая или кимвал звучащий» . Я могу остаться: мне сегодня в алтаре не прислуживать, на клиросе не петь…
Он присел обратно на траву. Поплавок снова зашевелился, и Нежата поспешно дернул удочку. Еще голавль.
Незнанка тоже поймал очередную рыбешку. Он весь лучился от радостного азарта.
Нежата опять закинул удочку и погрузился в свои мысли.
Сияющий горний Иерусалим постепенно мерк, бледнел, поглощаемый душистой водой летних сумерек.
Превращался из живого видения в недосягаемую мечту.
Кажется, клевать перестало, но Нежата не заметил. Он все думал о красоте мира, непрестанно прославляющего Творца: глядя на реку, на траву и деревья, на небо, он не мог об этом не думать. В этом великолепии разнообразия он сам казался себе крошечным и бесполезным, но милость Божия, наполняющая даже самую незаметную частичку мира, и его существованию давала смысл. Благодарность переполняла его сердце.
- Ну, Нежата, чего сидишь? Собираться давай, - торопил Незнанка. - Глянь, стемнело совсем, есть хочется… А старец, небось, беспокоится, куда мы пропали.
- Да знает он… - отрешенно проговорил Нежата, поднимаясь и помогая Незнанке собирать их нехитрый скарб.
От реки, кое-где подернутой туманом, тянуло влажной прохладой, точно сказочная боярышня какая, задвигая легкий полог над своей постелью, колыхнула прозрачной тканью воздух, и свежая волна коснулась столпившихся вокруг мамок и нянек.
И вдруг Нежату потрясло узнавание. Он словно бы уже пережил это много сотен лет назад, стоя вместе с другими в лодке, дрожащей на мелких волнах Тивериадского моря. Молодая луна, прямо как и сейчас, заливала светом воду: «река Божия наполнися вод», и воды эти были на самом деле неземным сиянием вечной жизни. Рыбы они тогда не наловили, но на берегу их ждал возлюбленный Господь. И в них горели сердца, как безводная земля, жаждущая влаги. Это было уже под утро.
Он велел закинуть сети, и уже тогда они знали, что с ними говорит Господь, по которому они так тосковали. Не сдержавшись, Иоанн прошептал: «Это Господь». А Петр кинулся в воду. Если бы на другом берегу сейчас стоял Христос, Нежата тоже, не раздумывая, бросился бы в реку, даже не умея плавать. Но в этом не было необходимости, потому что Господь был сейчас везде: Он изливал Свою милость лунным светом, движением темной реки, шелестом деревьев, влажной прохладой росистой травы, звездами на холодной шёлке неба.
И не было необходимости идти в Иерусалим, ведь весь мир освящался Божественным присутствием - Его добротой, любовью, милостью, - и каждый уголок вселенной становился святой землей.
На темнеющую воду падала тень Мирожского монастыря, стараясь своими крестами и ветвями дотянуться до залитого солнцем противоположного берега. Зазвонили к вечерне. Пора собираться. Мысли летели так же медленно и торжественно, как колокольный звон, отраженный от подвижной поверхности реки: «Воздвигоша реки, Господи, воздвигоша реки гласы своя». Летели в небеса, не встречая помех.
- Эй, Нежата! У тебя клюет! - Незнанка метнулся к Нежатиной уде, дернул, и на траве запрыгал небольшой голавлик.
- На службу пора, - заметил Нежата, наблюдая, как Незнанка достает крючок.
- Да ну-у, - протянул названый братец. - Сейчас самый клев будет. Гляди, и у меня заплясал, - он оставил Нежатину трепещущую рыбку и выудил свою - окуня размером с ладонь.
Нежата присоединил голавля к прочему сегодняшнему улову, продев прутик сквозь жабры.
- Я все-таки пойду, - он стал собираться, но Незнанка, насадив червя на его крючок, попросил:
- Не ходи, останься. Вдвоем больше наловим, а? Что ты на этой вечерне не слышал? Вчера был, позавчера был...
- Сегодня другие тропари будут петь, преподобным Исаакию, Далмату, Фавсту и Косме Отшельнику…
- Да у всех же преподобных тропари одинаковые, только имя меняется, - заспорил Незнанка.
- Имя же меняется, - возразил Нежата. - Это ведь совсем другие люди, у них другая история, другие дарования… Да и вообще… Разве можно о службе все узнать? Каждый раз по-новому.
- А как же любовь к ближнему? Если любви не имеешь, то ты этот, бубен гремящий.
Нежата улыбнулся:
- «Медь звенящая или кимвал звучащий» . Я могу остаться: мне сегодня в алтаре не прислуживать, на клиросе не петь…
Он присел обратно на траву. Поплавок снова зашевелился, и Нежата поспешно дернул удочку. Еще голавль.
Незнанка тоже поймал очередную рыбешку. Он весь лучился от радостного азарта.
Нежата опять закинул удочку и погрузился в свои мысли.
Сияющий горний Иерусалим постепенно мерк, бледнел, поглощаемый душистой водой летних сумерек.
Превращался из живого видения в недосягаемую мечту.
Кажется, клевать перестало, но Нежата не заметил. Он все думал о красоте мира, непрестанно прославляющего Творца: глядя на реку, на траву и деревья, на небо, он не мог об этом не думать. В этом великолепии разнообразия он сам казался себе крошечным и бесполезным, но милость Божия, наполняющая даже самую незаметную частичку мира, и его существованию давала смысл. Благодарность переполняла его сердце.
- Ну, Нежата, чего сидишь? Собираться давай, - торопил Незнанка. - Глянь, стемнело совсем, есть хочется… А старец, небось, беспокоится, куда мы пропали.
- Да знает он… - отрешенно проговорил Нежата, поднимаясь и помогая Незнанке собирать их нехитрый скарб.
От реки, кое-где подернутой туманом, тянуло влажной прохладой, точно сказочная боярышня какая, задвигая легкий полог над своей постелью, колыхнула прозрачной тканью воздух, и свежая волна коснулась столпившихся вокруг мамок и нянек.
И вдруг Нежату потрясло узнавание. Он словно бы уже пережил это много сотен лет назад, стоя вместе с другими в лодке, дрожащей на мелких волнах Тивериадского моря. Молодая луна, прямо как и сейчас, заливала светом воду: «река Божия наполнися вод», и воды эти были на самом деле неземным сиянием вечной жизни. Рыбы они тогда не наловили, но на берегу их ждал возлюбленный Господь. И в них горели сердца, как безводная земля, жаждущая влаги. Это было уже под утро.
Он велел закинуть сети, и уже тогда они знали, что с ними говорит Господь, по которому они так тосковали. Не сдержавшись, Иоанн прошептал: «Это Господь». А Петр кинулся в воду. Если бы на другом берегу сейчас стоял Христос, Нежата тоже, не раздумывая, бросился бы в реку, даже не умея плавать. Но в этом не было необходимости, потому что Господь был сейчас везде: Он изливал Свою милость лунным светом, движением темной реки, шелестом деревьев, влажной прохладой росистой травы, звездами на холодной шёлке неба.
И не было необходимости идти в Иерусалим, ведь весь мир освящался Божественным присутствием - Его добротой, любовью, милостью, - и каждый уголок вселенной становился святой землей.