9 мая - такое 9 мая...
Почему-то только 9 мая папа берется рассказывать про деда и про жизнь сразу после войны.
Причем почти внезапно. В этот раз с дискуссии с мамой - был ли дед на Курской дуге... Оказывается, не был. Оказывается, был южнее, возле Белгорода.
Он дошел до Венгрии. Раньше папа мне этого не рассказывал, потому что дед терпеть не мог говорить про войну, и детям не рассказывал ничего. И папа тоже как-то... не рассказывает.
Дед с дивизией дошел до Венгрии, там встретил Победу. Он был военный строитель, но в боях тоже участвовал по полной. Они наводили мосты и разминировали, много чего делали.
В Венгрии был случай, единственный, про который дед толком рассказывал. Шел дед с адъютантом по аллее. Тополя высокие, красота, конец апреля-май. Наши в Берлине. Какой это был город - не знаю. Весна, красота, спокойно все, город давно освободили. Мин нет. И вдруг, ни с того ни с сего, дед адъютанта за локоть - и плашмя бросается сам и этого, молодого, бросает рядом. А над ними, на уровне пояса, автоматная очередь. А вы говорите, чуйки не бывает. Дед так потом и не знал, что его заставило.
************
Через месяц после Победы деда вместе с дивизией перебросили под Запорожье, в какую-то деревню. Ему там выделили избу, и во дворе стояла палатка - командный пункт. Две койки, рабочий стол с картами. Ну, он сразу к себе семью выписал. Шутка ли, пять лет жену не видел, а младшего сына, моего папу - и вообще не видал еще ни разу. Папа родился 27 апреля 1941 года, дед был по службе где-то в европейской части СССР, а семья - в глухом углу, на южной оконечности Владивостокской области, бухта Витязь, от Владивостока недалеко, то ли 30, то ли 50 км. Их почти сразу в июне бомбить стали, и вывозили из поселка во Владивосток на пароме. Паром от бомбежек трое суток по морю болтался. Бабушка и старший брат с морской болезнью лежали, а папа, трехмесячный, лежал и не орал, а терпеливо ждал, его там как-то водичкой поили, молока не было ни у бабушки, ни на корабле вообще. У него с тех пор никогда не было морской болезни. И они жили потом на Урале, в маленькой деревушке, где пол-деревни - наши, Кропиновы, а пол-деревни - вторая семья, не знаю фамилию.
Ну так вот. Дед семью к себе выписал, и прожили они под Запорожьем почти год. Это, получается, где-то в июне 45го его туда с полком перевели, а потом его довольно быстро комиссовали по ранению и отправили в Севастополь, как ценного специалиста, архитектора, город восстанавливать, и в августе 46го уже семья к нему в Севастополь приехала, потому что уже было где жить.
В этой деревне под Запорожьем был случай. Пацаны старшие, конечно, оружием баловались, везде порох валялся, патроны, они порох собирали и самодельные пистолеты делали. И вот Борис (папин старший брат, ему тогда 14 было, а отцу - 5) сделал из медной трубки пистолет, как обычно делали, правильно согнул, как-то там запальное отверстие провертел, головку от спички туда сунул, в трубку два вида пороха - наш и немецкий. Запыжевал и решил стрельнуть. А малой ему через плечо смотрел. Трубка-"пистолет" в руках разорвалась, и весь порох раскаленный - на них. Старшему плечо и руку порохом побило, а у мелкого пол-лица. Порох немецкий был крупный, квадратиками миллиметр на миллиметр. И вот этими квадратиками левую половину лица всю и засыпало пятилетнему пацану. Он после этого единственное, что помнит - что так испугался и так его отбросило, что он по склону, на котором они стояли, кубарем покатился. Вверх. А дальше ему только брат рассказывал.
Брат малого в охапку и в деревню. Родителям показаться побоялся, дед убил бы на месте. Что делать? Побежал по друзьям, а те такие же, с утра до ночи с порохом и гранатами возились. Спрятали этих двоих на чердаке в каком-то доме и побежали по деревне - лекарства искать. Нашли только вазелин, и обмазали все обожженные места вазелином. У брата рука еще как-то, а у папы лицо распухло, красное. Ночь они там пересидели.
Дед уже ночью всю дивизию на поиски поднял - как это, в мирное время двое пацанят пропали, и никто не видел? Пошли по обычным местам, где они бузили.
Местные мальчишки играли "на слабо" на дороге. По шоссе носились машины, а часто - студебеккеры, у них ось высокая, полметра точно. И для мальчишек геройство было - залечь в канаве, выскочить перед студебеккером, когда водитель затормозить уже не успеет, и лечь на дорогу прямо между колес. Машина пролетает, пацан вскакивает - молодец, герой, живой и быстрый! Играли так и 10-летние, и 15-летние. Ну и этот охламон, 5 лет, с ними, куда ж без нашего героя. Тоже прыгал под машину. Взрослые их гоняли, конечно, а толку-то...
Это шоссе первым делом проверили, потом рощи окрестные, пруды... На второй день по домам пошли. Мальчишки поняли, что их найдут, решили перепрятаться, долго перебирались по дворам, и пробрались на свой же двор, только не в дом, а в штабную палатку. Один под одну койку, другой под другую. Там и заснули на ночь. А дивизия ищет, как же, дети командира.
Бабушка каждое утро убиралась во дворе и в палатке штабной. И вот папа просыпается от того, что по лицу - веником. Захныкал, конечно. А старший брат услышал это дело, под койкой под край палатки нырнул - и деру. Бабушка мелкого вытаскивает, видит лицо распухшее, тащит на двор и не своим голосом орет, мужа зовет: - Толя! Толя!
Дед выскочил во двор, сына увидел, лицо распухшее и красное, голова прямо раздутая. Затрясся и - в избу. Выскакивает с пистолетом, трясется и кричит: - Убью! Чем так жить, мучиться, убью сейчас!
А он, оказывается, всю войну прошел с одним жутким страхом - потерять зрение. До ужаса боялся. И, когда сына в таком виде увидел, решил - все, сбылось, только на сыне.
Как его жена скрутила - непонятно, она как-то успела у него руку перехватить и пистолет табельный вырвать. Во дворе стоял ларь с мукой, здоровенный. И бабушка пистолет - туда, в муку. Он сразу на дно ушел, долго потом вылавливали. А деда потрясло, потом, как врачи ему сказали, что зрение не задето, отпустило понемногу.
Папа последние крошки пороха в бровях и на веках еще до 9го класса носил. То ли вышли все-таки со временем потом, то ли что, он не помнит.
*****************
Вообще у них тогда совершенно другое было отношение к оружию. Особенно в Севастополе уже.
Они в Севастополь семьей переехали в 46м году. Дед был сначала директором училища в Стрелке, возле нынешней Нахимки, с пол-года. Потом, около года, был директором училища на Советской, над Ушакова, там, где "Женская батарея" с первой обороны. А я туда сейчас на тренировки хожу.
Потом дед стал в "Севастопольстройтресте" работать, на руководящей должности сразу. Его подписи на половине архитектурных проектов центра города, он восстанавливал, контролировал. "Севастопольстройтрест", оказывается, не только здесь строил, это мне папа вот только сегодня рассказал. Что-то они и на Севере строили, дед в командировки ездил, курировал стройку. Построили они, оказывается, в Харькове здание железнодорожного вокзала. Причем дед часть спроектировал лично. Не знаю уж, какую. Еще где-то по Союзу стройки вел. А потом, где-то лет через 10, он из треста ушел по состоянию здоровья. Ему надо было по его должности в командировки ездить, много, а у него с войны несколько осколков в груди засели и к сердцу потихоньку двигались. Он вернулся в то училище над площадью Ушакова и был там директором еще пять лет. Ну а потом уже на пенсию по состоянию здоровья ушел.
Когда они приехали в Севастополь, город был еще в развалинах. Центр уже разминировали, но висящие куски балконов, накренившиеся остатки стен, завалы по бокам улиц - на Большой Морской и на Ленина - это все еще было, конечно. Они сначала жили в поселке в Стрелке, а потом переехали на Большую Морскую, и жили над "Голубым огоньком" года 4. А потом тоже на Большую Морскую, но ближе к площади Революции, нынешней Лазарева. Напротив спуска к Комсомольскому парку.
Ну так вот. У мальчишек были ружья, они на охоту ходили. Там, где сейчас мой дом, били куропаток. А на Меньшикова - фазанов и зайцев. Ближе к студгородку один раз брат папы, Борис, думал, что косуля, выстрелил, и убил - козу. Чуть не посадили. Дед как-то связи подключил. Мальчишки вообще все эти следы войны только что под подушку не клали. Хотя, наверное, клали же и под подушку.
Борис самый удачливый был. У него все пальцы были на руках и на ногах. Только в левом бедре был железный шарик, засел, сантиметра полтора диаметром. Он так и не признался, где и как его словил. А у его одногодков, мальчишек - у кого на одной руке пальцев нет начисто, у кого на двух, у кого пол-стопы нет, у кого - пол-ноги...
Один раз они шли с нынешнего района ул. Репина куда-то за бухту Стрелецкую, к даче командующего, к Омеге. На Меньшикова отец прямо в трех метрах от себя увидел сидящего в ямке зайца, и подстрелил. Один из этой компании жил там, неподалеку, там и сейчас частные дома стоят. Они занесли зайца туда, и побежали остальных догонять. Идут по дороге, растянулись, компания большая, а папа, самый мелкий, лет 6-7, за ними хвостом волочится, все ему интересно, что вдоль дороги валяется. Собрал тогда в сумку пороха, патронов, гранат сколько-то нашел. А старшие идут целеустремленно. Это они потом ему рассказали, что нашли в противотанковом рву возле дачи командующего авиабомбу килограмм на 500 и шли тогда ее взрывать. Так что на мелочи типа гранат не отвлекались. И вот уже подходят туда, ко рву, а один парень впереди всех шел метров на 50, ему остальные давай кричать: - Подожди, без нас туда не лезь!
Он не послушался, конечно, они же все были герои. Спрыгнул в ров, и бомба взорвалась сразу. От парня и не осталось ничего, ров вдвое шире стал. Остальных не задело, весь взрыв вверх ушел, только камнями и землей на излете закидало, не поранило.
Вообще тогда очень много подростков и молодежи гибло от таких вот находок. Особенно в Инкермане, чуть ли не каждый месяц по нескольку человек. Находили гранаты, фугасы, бомбы и лезли сами разбирать. Бросали гранаты в костер, на слабо. Стреляли из найденного оружия. Бросали в костер патроны и считали, когда нагреется и взорвется.
Один раз они с братом шли тоже куда-то по таким делам, на Фиоленте, возле Горбатого моста. Там балка, в балке гроты были, домов там тогда не было. Шли с двумя ружьями, на случай, если что подстрелят по дороге. А в гротах сидели уже ребята, они тогда какие-то то ли тротиловые шашки нашли и разбирали, то ли вообще термитные снаряды. Ну и уже были мои папа с дядей Борисом на противоположной стороне балки, гроты - вон они, метров 400. Вдруг - бабах! бабах! - два взрыва один за другим. Старший брат младшему свое ружье сунул и бежать туда. По дороге в этот момент машина ехала, Победа, тоже свернула и по балке к месту взрыва. Борис водителю рукой махнул, на подножку запрыгнул, и по кочкам поехали они. Папа мой, пока с ружьями дотащился, Борис с водителем уже двоих вытащили. У одного пол-лица нет, у другого сквозь дырку в ноге сиденье машины видно. Малой отошел, страшно ему стало. Борис оставшихся двоих вытащил, брату сказал, чтоб поймал попутку и домой ехал, но родителям ничего не говорил.
Это у них тогда такое было - подорвался по глупости, а главное - родителям не сказать, а то ругать будут. "Утонешь - домой не приходи!".
Папа на дорогу фиолентовскую вышел, поймал какой-то грузовичок, его до дома довезли. Пришел домой с ружьями, а он еще малой был, лет 7, ему ружья чистить запрещали. Поставил на балконе, сказал матери, что старший брат позже придет, и сидел ждал.
Борис пришел с еще двумя друзьями, с кем еще тогда, видно, должны были эти снаряды разбирать. Мать начала на стол накрывать, а Борис папе и говорит: - Проверь ружья.
Они тогда брали с собой двустволки. И одну папа проверил - дуло чистое, не стреляли. Вторую только потянулся проверять, а тут на балкон заходит один из этих друзей. И берет ружье за цевье. Папа рукой стал проверять дуло - чистое ли, а тот парень как-то неудачно перехватил - и курок один нажал. Папа только успел дуло от себя отклонить. Но выстрела не было. Открыли двустволку - а там один ствол пустой, а во втором патрон. Если б другой курок тот парень нажал - не было бы у папы пальцев. Они немного посидели, трястись перестали, ружья почистили - и пошли на кухню, обедать. Ничего никому не сказали, конечно. Борис бы другу бока за такое хорошо намял.
Вот эти четыре истории - про тополиную аллею, про порох и пистолет в ларе с мукой, про бомбу в противотанковом рву и про Горбатый мост - я до сегодняшнего дня ни разу от папы не слышала. Пишу, пока не забыла. Пишу, как могу - как он говорит, когда вспоминает. Ему уже 14 дней как 72 года. Когда я думаю о возрасте тех ветеранов, которые дрожат, но идут на Параде Победы, я понимаю, что это железные люди. Даже возрасту с ними справиться сложно...
Причем почти внезапно. В этот раз с дискуссии с мамой - был ли дед на Курской дуге... Оказывается, не был. Оказывается, был южнее, возле Белгорода.
Он дошел до Венгрии. Раньше папа мне этого не рассказывал, потому что дед терпеть не мог говорить про войну, и детям не рассказывал ничего. И папа тоже как-то... не рассказывает.
Дед с дивизией дошел до Венгрии, там встретил Победу. Он был военный строитель, но в боях тоже участвовал по полной. Они наводили мосты и разминировали, много чего делали.
В Венгрии был случай, единственный, про который дед толком рассказывал. Шел дед с адъютантом по аллее. Тополя высокие, красота, конец апреля-май. Наши в Берлине. Какой это был город - не знаю. Весна, красота, спокойно все, город давно освободили. Мин нет. И вдруг, ни с того ни с сего, дед адъютанта за локоть - и плашмя бросается сам и этого, молодого, бросает рядом. А над ними, на уровне пояса, автоматная очередь. А вы говорите, чуйки не бывает. Дед так потом и не знал, что его заставило.
************
Через месяц после Победы деда вместе с дивизией перебросили под Запорожье, в какую-то деревню. Ему там выделили избу, и во дворе стояла палатка - командный пункт. Две койки, рабочий стол с картами. Ну, он сразу к себе семью выписал. Шутка ли, пять лет жену не видел, а младшего сына, моего папу - и вообще не видал еще ни разу. Папа родился 27 апреля 1941 года, дед был по службе где-то в европейской части СССР, а семья - в глухом углу, на южной оконечности Владивостокской области, бухта Витязь, от Владивостока недалеко, то ли 30, то ли 50 км. Их почти сразу в июне бомбить стали, и вывозили из поселка во Владивосток на пароме. Паром от бомбежек трое суток по морю болтался. Бабушка и старший брат с морской болезнью лежали, а папа, трехмесячный, лежал и не орал, а терпеливо ждал, его там как-то водичкой поили, молока не было ни у бабушки, ни на корабле вообще. У него с тех пор никогда не было морской болезни. И они жили потом на Урале, в маленькой деревушке, где пол-деревни - наши, Кропиновы, а пол-деревни - вторая семья, не знаю фамилию.
Ну так вот. Дед семью к себе выписал, и прожили они под Запорожьем почти год. Это, получается, где-то в июне 45го его туда с полком перевели, а потом его довольно быстро комиссовали по ранению и отправили в Севастополь, как ценного специалиста, архитектора, город восстанавливать, и в августе 46го уже семья к нему в Севастополь приехала, потому что уже было где жить.
В этой деревне под Запорожьем был случай. Пацаны старшие, конечно, оружием баловались, везде порох валялся, патроны, они порох собирали и самодельные пистолеты делали. И вот Борис (папин старший брат, ему тогда 14 было, а отцу - 5) сделал из медной трубки пистолет, как обычно делали, правильно согнул, как-то там запальное отверстие провертел, головку от спички туда сунул, в трубку два вида пороха - наш и немецкий. Запыжевал и решил стрельнуть. А малой ему через плечо смотрел. Трубка-"пистолет" в руках разорвалась, и весь порох раскаленный - на них. Старшему плечо и руку порохом побило, а у мелкого пол-лица. Порох немецкий был крупный, квадратиками миллиметр на миллиметр. И вот этими квадратиками левую половину лица всю и засыпало пятилетнему пацану. Он после этого единственное, что помнит - что так испугался и так его отбросило, что он по склону, на котором они стояли, кубарем покатился. Вверх. А дальше ему только брат рассказывал.
Брат малого в охапку и в деревню. Родителям показаться побоялся, дед убил бы на месте. Что делать? Побежал по друзьям, а те такие же, с утра до ночи с порохом и гранатами возились. Спрятали этих двоих на чердаке в каком-то доме и побежали по деревне - лекарства искать. Нашли только вазелин, и обмазали все обожженные места вазелином. У брата рука еще как-то, а у папы лицо распухло, красное. Ночь они там пересидели.
Дед уже ночью всю дивизию на поиски поднял - как это, в мирное время двое пацанят пропали, и никто не видел? Пошли по обычным местам, где они бузили.
Местные мальчишки играли "на слабо" на дороге. По шоссе носились машины, а часто - студебеккеры, у них ось высокая, полметра точно. И для мальчишек геройство было - залечь в канаве, выскочить перед студебеккером, когда водитель затормозить уже не успеет, и лечь на дорогу прямо между колес. Машина пролетает, пацан вскакивает - молодец, герой, живой и быстрый! Играли так и 10-летние, и 15-летние. Ну и этот охламон, 5 лет, с ними, куда ж без нашего героя. Тоже прыгал под машину. Взрослые их гоняли, конечно, а толку-то...
Это шоссе первым делом проверили, потом рощи окрестные, пруды... На второй день по домам пошли. Мальчишки поняли, что их найдут, решили перепрятаться, долго перебирались по дворам, и пробрались на свой же двор, только не в дом, а в штабную палатку. Один под одну койку, другой под другую. Там и заснули на ночь. А дивизия ищет, как же, дети командира.
Бабушка каждое утро убиралась во дворе и в палатке штабной. И вот папа просыпается от того, что по лицу - веником. Захныкал, конечно. А старший брат услышал это дело, под койкой под край палатки нырнул - и деру. Бабушка мелкого вытаскивает, видит лицо распухшее, тащит на двор и не своим голосом орет, мужа зовет: - Толя! Толя!
Дед выскочил во двор, сына увидел, лицо распухшее и красное, голова прямо раздутая. Затрясся и - в избу. Выскакивает с пистолетом, трясется и кричит: - Убью! Чем так жить, мучиться, убью сейчас!
А он, оказывается, всю войну прошел с одним жутким страхом - потерять зрение. До ужаса боялся. И, когда сына в таком виде увидел, решил - все, сбылось, только на сыне.
Как его жена скрутила - непонятно, она как-то успела у него руку перехватить и пистолет табельный вырвать. Во дворе стоял ларь с мукой, здоровенный. И бабушка пистолет - туда, в муку. Он сразу на дно ушел, долго потом вылавливали. А деда потрясло, потом, как врачи ему сказали, что зрение не задето, отпустило понемногу.
Папа последние крошки пороха в бровях и на веках еще до 9го класса носил. То ли вышли все-таки со временем потом, то ли что, он не помнит.
*****************
Вообще у них тогда совершенно другое было отношение к оружию. Особенно в Севастополе уже.
Они в Севастополь семьей переехали в 46м году. Дед был сначала директором училища в Стрелке, возле нынешней Нахимки, с пол-года. Потом, около года, был директором училища на Советской, над Ушакова, там, где "Женская батарея" с первой обороны. А я туда сейчас на тренировки хожу.
Потом дед стал в "Севастопольстройтресте" работать, на руководящей должности сразу. Его подписи на половине архитектурных проектов центра города, он восстанавливал, контролировал. "Севастопольстройтрест", оказывается, не только здесь строил, это мне папа вот только сегодня рассказал. Что-то они и на Севере строили, дед в командировки ездил, курировал стройку. Построили они, оказывается, в Харькове здание железнодорожного вокзала. Причем дед часть спроектировал лично. Не знаю уж, какую. Еще где-то по Союзу стройки вел. А потом, где-то лет через 10, он из треста ушел по состоянию здоровья. Ему надо было по его должности в командировки ездить, много, а у него с войны несколько осколков в груди засели и к сердцу потихоньку двигались. Он вернулся в то училище над площадью Ушакова и был там директором еще пять лет. Ну а потом уже на пенсию по состоянию здоровья ушел.
Когда они приехали в Севастополь, город был еще в развалинах. Центр уже разминировали, но висящие куски балконов, накренившиеся остатки стен, завалы по бокам улиц - на Большой Морской и на Ленина - это все еще было, конечно. Они сначала жили в поселке в Стрелке, а потом переехали на Большую Морскую, и жили над "Голубым огоньком" года 4. А потом тоже на Большую Морскую, но ближе к площади Революции, нынешней Лазарева. Напротив спуска к Комсомольскому парку.
Ну так вот. У мальчишек были ружья, они на охоту ходили. Там, где сейчас мой дом, били куропаток. А на Меньшикова - фазанов и зайцев. Ближе к студгородку один раз брат папы, Борис, думал, что косуля, выстрелил, и убил - козу. Чуть не посадили. Дед как-то связи подключил. Мальчишки вообще все эти следы войны только что под подушку не клали. Хотя, наверное, клали же и под подушку.
Борис самый удачливый был. У него все пальцы были на руках и на ногах. Только в левом бедре был железный шарик, засел, сантиметра полтора диаметром. Он так и не признался, где и как его словил. А у его одногодков, мальчишек - у кого на одной руке пальцев нет начисто, у кого на двух, у кого пол-стопы нет, у кого - пол-ноги...
Один раз они шли с нынешнего района ул. Репина куда-то за бухту Стрелецкую, к даче командующего, к Омеге. На Меньшикова отец прямо в трех метрах от себя увидел сидящего в ямке зайца, и подстрелил. Один из этой компании жил там, неподалеку, там и сейчас частные дома стоят. Они занесли зайца туда, и побежали остальных догонять. Идут по дороге, растянулись, компания большая, а папа, самый мелкий, лет 6-7, за ними хвостом волочится, все ему интересно, что вдоль дороги валяется. Собрал тогда в сумку пороха, патронов, гранат сколько-то нашел. А старшие идут целеустремленно. Это они потом ему рассказали, что нашли в противотанковом рву возле дачи командующего авиабомбу килограмм на 500 и шли тогда ее взрывать. Так что на мелочи типа гранат не отвлекались. И вот уже подходят туда, ко рву, а один парень впереди всех шел метров на 50, ему остальные давай кричать: - Подожди, без нас туда не лезь!
Он не послушался, конечно, они же все были герои. Спрыгнул в ров, и бомба взорвалась сразу. От парня и не осталось ничего, ров вдвое шире стал. Остальных не задело, весь взрыв вверх ушел, только камнями и землей на излете закидало, не поранило.
Вообще тогда очень много подростков и молодежи гибло от таких вот находок. Особенно в Инкермане, чуть ли не каждый месяц по нескольку человек. Находили гранаты, фугасы, бомбы и лезли сами разбирать. Бросали гранаты в костер, на слабо. Стреляли из найденного оружия. Бросали в костер патроны и считали, когда нагреется и взорвется.
Один раз они с братом шли тоже куда-то по таким делам, на Фиоленте, возле Горбатого моста. Там балка, в балке гроты были, домов там тогда не было. Шли с двумя ружьями, на случай, если что подстрелят по дороге. А в гротах сидели уже ребята, они тогда какие-то то ли тротиловые шашки нашли и разбирали, то ли вообще термитные снаряды. Ну и уже были мои папа с дядей Борисом на противоположной стороне балки, гроты - вон они, метров 400. Вдруг - бабах! бабах! - два взрыва один за другим. Старший брат младшему свое ружье сунул и бежать туда. По дороге в этот момент машина ехала, Победа, тоже свернула и по балке к месту взрыва. Борис водителю рукой махнул, на подножку запрыгнул, и по кочкам поехали они. Папа мой, пока с ружьями дотащился, Борис с водителем уже двоих вытащили. У одного пол-лица нет, у другого сквозь дырку в ноге сиденье машины видно. Малой отошел, страшно ему стало. Борис оставшихся двоих вытащил, брату сказал, чтоб поймал попутку и домой ехал, но родителям ничего не говорил.
Это у них тогда такое было - подорвался по глупости, а главное - родителям не сказать, а то ругать будут. "Утонешь - домой не приходи!".
Папа на дорогу фиолентовскую вышел, поймал какой-то грузовичок, его до дома довезли. Пришел домой с ружьями, а он еще малой был, лет 7, ему ружья чистить запрещали. Поставил на балконе, сказал матери, что старший брат позже придет, и сидел ждал.
Борис пришел с еще двумя друзьями, с кем еще тогда, видно, должны были эти снаряды разбирать. Мать начала на стол накрывать, а Борис папе и говорит: - Проверь ружья.
Они тогда брали с собой двустволки. И одну папа проверил - дуло чистое, не стреляли. Вторую только потянулся проверять, а тут на балкон заходит один из этих друзей. И берет ружье за цевье. Папа рукой стал проверять дуло - чистое ли, а тот парень как-то неудачно перехватил - и курок один нажал. Папа только успел дуло от себя отклонить. Но выстрела не было. Открыли двустволку - а там один ствол пустой, а во втором патрон. Если б другой курок тот парень нажал - не было бы у папы пальцев. Они немного посидели, трястись перестали, ружья почистили - и пошли на кухню, обедать. Ничего никому не сказали, конечно. Борис бы другу бока за такое хорошо намял.
Вот эти четыре истории - про тополиную аллею, про порох и пистолет в ларе с мукой, про бомбу в противотанковом рву и про Горбатый мост - я до сегодняшнего дня ни разу от папы не слышала. Пишу, пока не забыла. Пишу, как могу - как он говорит, когда вспоминает. Ему уже 14 дней как 72 года. Когда я думаю о возрасте тех ветеранов, которые дрожат, но идут на Параде Победы, я понимаю, что это железные люди. Даже возрасту с ними справиться сложно...