Размышления начитанной матери о пользе ученья...
«Вот она, к примеру, из черной мужицкой семьи, отец ее лычком подпоясывался, сама грамоте начала учиться, когда уж замуж вышла… Говорит бойко на трех языках, сочиняет вирши, сейчас она в Гааге при нашем после… Кавалеры из-за нее на шпагах бьются, и есть убитые… И она собирается в Париж, ко двору Людовика Четырнадцатого - блистать… Понятна вам ученья польза?»
А. Толстой «Петр Первый».
Помнится, читала я эти строчки, еще учась в школе, в не очень старших классах. «Ученья польза» была понятна. Блистать хотелось… не в какой-то там невнятной Гааге, а в своей собственной полу-реальности, полу-фантазии о будущей прекрасной жизни… Хотелось говорить бойко на трех языках, и кавалеры пусть бьются на шпагах, хотя убитые - это, пожалуй, слишком, пусть живут…
Впрочем, и тогда, в «средней общеобразовательной», приходили мысли в голову, что - что-то тут не так. Как же эта она, героиня романа, Александра, умудрилась? Начала поздно, когда замуж вышла… А тут с семи лет тоскуешь за партой - ну какие там «три языка», тут один-то - никак. А почему? Представлялась боярыня Волкова, сидящая при свече со школьным учебником «иностранного». Нет, вряд ли… по этому учебнику сам посол гаагский ничего бы не выучил. Так и твердил бы годами, глядя на серое северное море - «Ай хэв э кэт». Наверное, она как-то по-другому… И вирши, опять-таки! Вот как она этому «выучилась»? И почему в школе даже близко ничему такому не учат? Было грустно, и хотелось туда, к Петру Первому…
Вообще, мысли о том, почему в школе учат этому и не учат тому, начали приходить мне в голову достаточно рано. Может быть, оттого что я много читала, а в книгах то и дело натыкаешься на описания, как кто-то где-то учился. Вот Мальвина с голубыми волнистыми волосами, прекрасная девочка в кружевном платьице, учит бестолкового Буратино. В моей книжке был такой красивый рисунок - парта стояла на поляне, вокруг зелень и цветы, и бабочки… О, как мне хотелось в ту школу! Там, наверное, все было гораздо…проще? Или - интереснее? Или, может быть, все дело было в том, что Мальвина и Буратино разговаривали? В обычной школе учителя с учениками не разговаривали… во всяком случае, как с равными…
Барышня-крестьянка Лиза училась дома, с гувернанткой, умела говорить по-французски, по-английски и «по-здешнему», и была полна «затей», которые в нынешние времена назвали бы «творческой активностью». Такой «подход к обучению» мне нравился не очень, может быть, потому что в детстве я была робка, и слишком много «воли», и возможность «творить» что хочешь на сельских просторах меня не вдохновляли. Если уж думать о «собственном учителе», то пусть это будет кто-то более заботливый, и не такой замороченный и занудный, как гувернантка мисс Жаксон…
Маленький Тёма у Гарина-Михайловского ходил в гимназию. Ему там было трудно, и много новых правил, и жесткая дисциплина, и учитель называл его «маленьким негодяем». С другой стороны, там у него появились товарищи, и это было здорово. Не просто товарищи - «товарищество», и правила этого товарищества были не менее жесткими и «обязательными», чем правила гимназии. Может быть, потому, что гимназия была - мужская? Пушкин учился в лицее, и там тоже было товарищество, и честь, и братство… Читала я об этом как о «других мирах» - удивительных, но и пугающих. В нашей школе не было ни «братства», ни «чести», и дружили и ссорились как-то так, потихонечку… Интересно, почему? Почему там кипели человеческие страсти, а у нас все было как-то так… серовато и уныло-общественно…
Мои детские размышления «о школе» оставались вполне абстрактными, и не привязанными к реальности. Школу, «данную мне в ощущениях», я воспринимала как некую неизбежность, и мыслей о том, что все это могло бы быть как-то по-другому, не возникало. Да, где-то там, в дальних странах и давно ушедших временах, другие дети, непохожие на меня, учились на совсем иной лад. Но это же - там и тогда…
Гувернантки и гимназии, языки и парты на поляне приходили на ум и уходили. Видимо, говорила я себе, это как-то так, само собой складывается. А вот тот самый, главный вопрос - Почему люди учатся тому или этому? - так и продолжал оставаться без ответа. Как они выбирают, какие «предметы» учить, а какие - не учить? И - кто, собственно говоря, выбирает? В школе проходили математику, но не проходили Закон Божий, как у Тёмы в гимназии, но это было понятно - почему. А вот почему химия в школе есть, а геологии, например, нет - это было непонятно. Польза от геологии такая же, как от химии, то есть - никакая, ну кроме как для тех, кто собирался поступать на химический. А мне геология была бы интересней… Как-то я спросила маму, почему в школе не проходят того или этого. «Хочешь, чтобы было по десять уроков каждый день?» - спросила мама в ответ. Десять уроков я не хотела. И еще я не хотела географию, особенно экономическую, биологию и физику. Менять то на это было нельзя, и я продолжала принимать школу как данность, с ее набором предметов… и методов….
Кстати сказать, школу я закончила как «отличница с одной тройкой», и тройка была по физике. Ещё в шестом классе я как-то назвала физичку «дурой», на уроке, и все годы она не могла мне этого простить. Впрочем, справедливости ради могу сказать, что физику я не понимала, и тройка в целом отражала мой уровень знаний. Так что все было правильно…
Потом я стала мамой, и мои дети пошли в школу. В школьном образовании моих детей было много интересного, поучительного, порой - захватывающего… На многие вещи я посмотрела другими глазами, а кое-что осталось ровно таким же, как было во времена моего школьного детства. К вопросу, почему в школьную программу включены те или иные предметы, я стала относиться более «философически»… Почему река течет по этому руслу? Да просто течет, потому что «рельеф местности» такой, а вода течет сверху вниз, «по пути наименьшего сопротивления». Школа - она школа и есть… что с нее взять…
Вопрос «про школу» отпал, а вот интерес к проблематике остался. Почему люди учатся тому или этому? И если у них есть выбор, то как они его делают? Что ими движет? Ведь если со всеми этими вещами разобраться, то, наверняка можно понять, как «устроить обучение» если и не идеальным, то хотя бы оптимальным образом. В целом, причины, побуждающие людей учиться, достаточно очевидны. Можно выделить три основные. Интерес. Польза. Социальный статус.
Вот, например, Карл Великий умел читать, а письмом владел плохо. И зачем-то в середине жизни вдруг захотел он это дело улучшить, обзавелся прописями и навощенными дощечками, и на досуге «упражнял руку». Интересно, зачем ему это было нужно? Жил себе великий правитель, вел войны, перекраивал государства, и вдруг, в середине жизни, вдруг захотел учиться писАть. Собственно, сотни разнообразных королей по всему миру и до него ничего такого не умели, но это по большей части никак не отражалось в исторических хрониках и их «личных характеристиках», а вот про Карла Великого - сей факт почему-то упоминается. Видимо, потому, что уже - надо было. Уже как-то неловко было в конце VIII века быть королем, и не уметь выводить буквы. Что это было? Явно не «польза», потому как «чтоб писать, на то писцы есть», да и «не царское это дело». «Интерес»? Возможно, возможно…. Вот просто прикольно ему было - выводить буквы стилом на вощеной доске. Опять-таки, владение своей собственной рукой. А он любил владеть… Тут получается, «социальный статус». Я король, я все могу.
Прошло четыреста лет, и другой великий король задумывался о «вступительных экзаменах»:
«- Знай, государь, победить в состязании было мне не так уж трудно. Я упражняюсь в стрельбе из арбалета с пятилетнего возраста. Плохого стрелка мусульмане не принимают в рыцарский орден.
- Этого действительно требуют? - спросил дон Альфонсо.
- Конечно, государь, - ответил Аласар и быстро перечислил по-арабски заученные им наизусть десять добродетелей мусульманского рыцаря: - Рыцарь должен быть добрым, смелым, учтивым и вежливым в обхождении, обладать поэтическим даром, даром красноречия, физической силой и здоровьем, способностью к верховой езде, к метанию копья, к фехтованию, к стрельбе из арбалета.
Дон Альфонсо подумал, что в таком случае он сам, мало опытный в поэзии и красноречии, вряд ли был бы принят в один из мусульманских рыцарских орденов».
Л.Фейхтвангер «Испанская баллада»
Дон Альфонсо VIII был королем христианским. Вступать в мусульманский рыцарский орден ему, собственно, было незачем. Но, судя по всему, в глубине души его это задевало. Ему тоже хотелось сказать - «Я король, и я могу». Не «интерес», нет. И пользы никакой. А вот социальный статус требует периодически доказывать, что ты - можешь. Собственно, книга отчасти и об этом тоже…
Если взглянуть под тем же углом на «институты благородных девиц», которые считались образованием «статусным»… Уметь «вести себя», соответствовать определенному уровню. «Уровень» учебного заведения... Да просто - сам факт образования, который до недавнего времени давал человеку «престиж», отличая «образованного» от «необразованного». Социальный статус сам по себе задает некую «планку требований», как внешних, так и внутренних. «Это не для всех, а для тех, кто - может, соответствует, умеет, знает» - это «снаружи». «Я могу» - это «изнутри». Хороший мотиватор для обучения чему бы то ни было? Да отличный! Разумеется, если внутри живет эта амбиция… Ну или просто - noblesse oblige, положение обязывает.
Ок, двинемся дальше, поговорим о «пользе»…
"Обязанности начальницы епархиального училища были хлопотны и чреваты разного рода турбуленциями. По правде говоря, большая часть сих потрясений от самой начальницы и исходила.
Приняв послушание возглавить школу, в которой прежде служила учительницей, Пелагия затеяла переворот в программе, отчего подвергалась нападкам и сверху, и снизу.
Сверху - это от владыки Митрофания, который нововведениям не препятствовал, но и отнюдь их не одобрял, отпускал едкие замечания, да еще сулил неприятности от Святейшего Синода, грозясь, что тогда-то уж покрывать смутьяншу не станет, выдаст на суд и расправу. «Станете, ваше преосвященство, станете, никуда не денетесь», - мысленно отвечала ему на это Пелагия, хоть внешне и демонстрировала полную смиренность.
Куда больше допекала критика снизу. То есть, сестры-учительницы монашеского звания, привычные к покорности, оспаривать волю начальницы и не помышляли, но вот вольнонаемная преподавательница Марья Викентьевна Свеколкина, недавно закончившая в Москве педагогические курсы и пылавшая жаждой просветительства, портила Пелагии немало крови.
Тут нужно объяснить, в чем заключалась суть реформы.
Школа была четырехгодичная, многому за такой срок учениц не обучишь. Вот Пелагия и постановила оставить всего четыре предмета, без которых, по ее разумению, обойтись никак невозможно. Лучше меньше, да лучше - таков был лозунг начальницы. Скрепя сердце она изгнала из программы естественные науки и географию как необязательные для девочек из бедных семей - все равно, окончив учение, начисто позабудут про законы физики да чужеземные столицы. Главным предметом сделала домоводство, отведя под него половину уроков, и еще оставила гимнастику, литературу и закон Божий, он же пение.
Объясняла Пелагия свой выбор так.
Ведение домашнего хозяйства - самое важное знание для будущих жен и матерей. Гимнастика (включавшая летом плавание, а в холодное время года - экзерциции в зале и закаливающее обливание) потребна для здоровья и складной фигуры. Литература необходима для развития благородных чувств и правильной речи. А что до преподавания Божьего закона через пение, то детям постигать Всевышнего проще и доступнее именно через музыку.
…
Курсистке Пелагия доказывала, что если у кого из девочек проявится интерес к дальнейшему учению, то таких можно определять на казенный кошт в городское училище, а уж если очень способная окажется, то и в гимназию. На этот случай в губернской казне имеется особая статья.
Свеколкина доводов не слушала и обзывала начальницу всякими бранными словами, от которых Пелагия иногда плакала: ретроградкой, клерикалкой, обскуранткой и прислужницей мужского деспотизма, который спит и видит запереть женщин в клетку домашнего хозяйства.
Б.Акунин «Пелагия и Красный Петух».
Здесь и гадать не приходится, каковы причины выбора тех или иных предметов. В тексте ясно сказано - то, без чего «обойтись невозможно». Полезные предметы, нужные для жизни. Причем не просто для жизни, а для конкретной, заранее заданной, обусловленной и «предначертанной».
Когда мы начинаем говорить о «пользе», тут же возникает ряд сомнений. Ведь если судить строго, то польза от образования вообще весьма сомнительна. То есть, если мы говорим об изучении некоего ремесла, или просто полезных навыков, или каких-то «приемов», тогда понятно. «Взял в руки», пошел применять. А если нельзя «применять»? Ну вот, Пелагия литературу выбрала для своих подопечных, как предмет «полезный», объясняя развитием речи и благородных чувств. «Правильная речь» - тут еще польза понятна, хотя и неочевидна. А вот благородные чувства… То, что подобные чувства для жизни «нужны» - точка зрения, без сомнения, субъективная. Ведь и оппонент Пелагии, девица Свеколкина, наверняка считала географию «нужной» - чтоб не быть девушке «запертой в клетку»…
Примечательно, что речь идет о полемике между преподавателями, вернее сказать - «администрацией школы» и «педсоставом», которые не без болезненности для себя решают, что же надо учащимся. Сами же «субъекты обучения», т.е. ученицы, принимают выбранное. Да и как им судить, что им надо? Им надо - учиться. То есть, «снаружи» - «польза, вам это надо, в жизни пригодится». А «изнутри» что? «Мне это надо» - это если ученик разделяет идею «пользы». Хотя внутренние «мотиваторы» могут категорически не совпадать с тем, что предполагается «извне». «Изнутри» может двигать и интерес, и соображения «престижа».
Теперь об «интересе».
Первым в памяти всплывал толстовский Филипок - признанный «символ» детской тяги к образованию, преодолевший все препоны и занявший место на школьной скамье. Перечитав сказочку заново, вдруг обнаружила, что вовсе не из «интереса» так стремился мальчонка в школу. «Стало Филиппку скучно одному…», ладно, стремление избавиться от скуки стимулирует любознательность…. «Шла мимо школы баба с ведром и говорит: все учатся, а ты что тут стоишь? Филипок и пошел в школу». Нда, явно социальный фактор. И вот, в самом конце: « - Кто ж тебя учил читать? Филипок осмелился и сказал: - Костюшка. Я бедовый, я сразу все понял. Я страсть какой ловкий!» Да, действительно, «интерес». Через скуку, и желание «быть со всеми», но прорвался малыш к своему интересу. Через тернии к звездам…
Забавно, Софья Ковалевская в своих «Воспоминаниях детства» приводит похожий «расклад»:
«Пока сестра училась тоже, я находила в уроках большое удовольствие; … я выспрашивала позволенье присутствовать при уроках сестры и прислушивалась к ним с таким вниманием, что на следующий раз случалось нередко, что… запомнила его и подсказываю его ей с торжеством. Это забавляло меня необычайно. …теперь, когда сестра перестала учиться… занимаюсь, правда, довольно прилежно, но так ли бы я училась, если бы у меня был товарищ!»
Что ж, «интерес» тут растет больше из "тяги" за старшими братом-сестрой, и замешан отчасти на подражании, отчасти на конкуренции, но ведь - интерес! Хотя у маленькой Софьи он удержался недолго, а как там было с Филипком, история умалчивает…
А может ли ребенок, побуждаемый «чистым интересом», включиться в обучение всерьез и надолго, углубляясь в предмет и в конечном итоге осваивая его? Вот у той же Ковалевской еще про «мощь интереса»:
«Я никак не могла дождаться того дня, когда в первый раз досталась мне в руки хрестоматия Филонова, купленная по настоянию нашего учителя. Это было настоящим откровением для меня. В течение нескольких дней спустя я ходила как сумасшедшая, повторяя строфы из «Мцыри» или из «Кавказского пленника», пока гувернантка не пригрозила, что отнимет у меня драгоценную книгу»
Сильно. И на самом деле - долго, если говорить об ее интересе к чтению вообще и в дальнейшем интересе к наукам. Как тут получается? «Наружный» посыл - «этот мир полон чудес». «Внутренний мотиватор» - я хочу, хочу, хочу все это!
Ну что ж… Интерес, статус, польза. Хочу, могу, надо. Теперь можно посмотреть, как вся эта «механика» работает в совокупности…
А. Толстой «Петр Первый».
Помнится, читала я эти строчки, еще учась в школе, в не очень старших классах. «Ученья польза» была понятна. Блистать хотелось… не в какой-то там невнятной Гааге, а в своей собственной полу-реальности, полу-фантазии о будущей прекрасной жизни… Хотелось говорить бойко на трех языках, и кавалеры пусть бьются на шпагах, хотя убитые - это, пожалуй, слишком, пусть живут…
Впрочем, и тогда, в «средней общеобразовательной», приходили мысли в голову, что - что-то тут не так. Как же эта она, героиня романа, Александра, умудрилась? Начала поздно, когда замуж вышла… А тут с семи лет тоскуешь за партой - ну какие там «три языка», тут один-то - никак. А почему? Представлялась боярыня Волкова, сидящая при свече со школьным учебником «иностранного». Нет, вряд ли… по этому учебнику сам посол гаагский ничего бы не выучил. Так и твердил бы годами, глядя на серое северное море - «Ай хэв э кэт». Наверное, она как-то по-другому… И вирши, опять-таки! Вот как она этому «выучилась»? И почему в школе даже близко ничему такому не учат? Было грустно, и хотелось туда, к Петру Первому…
Вообще, мысли о том, почему в школе учат этому и не учат тому, начали приходить мне в голову достаточно рано. Может быть, оттого что я много читала, а в книгах то и дело натыкаешься на описания, как кто-то где-то учился. Вот Мальвина с голубыми волнистыми волосами, прекрасная девочка в кружевном платьице, учит бестолкового Буратино. В моей книжке был такой красивый рисунок - парта стояла на поляне, вокруг зелень и цветы, и бабочки… О, как мне хотелось в ту школу! Там, наверное, все было гораздо…проще? Или - интереснее? Или, может быть, все дело было в том, что Мальвина и Буратино разговаривали? В обычной школе учителя с учениками не разговаривали… во всяком случае, как с равными…
Барышня-крестьянка Лиза училась дома, с гувернанткой, умела говорить по-французски, по-английски и «по-здешнему», и была полна «затей», которые в нынешние времена назвали бы «творческой активностью». Такой «подход к обучению» мне нравился не очень, может быть, потому что в детстве я была робка, и слишком много «воли», и возможность «творить» что хочешь на сельских просторах меня не вдохновляли. Если уж думать о «собственном учителе», то пусть это будет кто-то более заботливый, и не такой замороченный и занудный, как гувернантка мисс Жаксон…
Маленький Тёма у Гарина-Михайловского ходил в гимназию. Ему там было трудно, и много новых правил, и жесткая дисциплина, и учитель называл его «маленьким негодяем». С другой стороны, там у него появились товарищи, и это было здорово. Не просто товарищи - «товарищество», и правила этого товарищества были не менее жесткими и «обязательными», чем правила гимназии. Может быть, потому, что гимназия была - мужская? Пушкин учился в лицее, и там тоже было товарищество, и честь, и братство… Читала я об этом как о «других мирах» - удивительных, но и пугающих. В нашей школе не было ни «братства», ни «чести», и дружили и ссорились как-то так, потихонечку… Интересно, почему? Почему там кипели человеческие страсти, а у нас все было как-то так… серовато и уныло-общественно…
Мои детские размышления «о школе» оставались вполне абстрактными, и не привязанными к реальности. Школу, «данную мне в ощущениях», я воспринимала как некую неизбежность, и мыслей о том, что все это могло бы быть как-то по-другому, не возникало. Да, где-то там, в дальних странах и давно ушедших временах, другие дети, непохожие на меня, учились на совсем иной лад. Но это же - там и тогда…
Гувернантки и гимназии, языки и парты на поляне приходили на ум и уходили. Видимо, говорила я себе, это как-то так, само собой складывается. А вот тот самый, главный вопрос - Почему люди учатся тому или этому? - так и продолжал оставаться без ответа. Как они выбирают, какие «предметы» учить, а какие - не учить? И - кто, собственно говоря, выбирает? В школе проходили математику, но не проходили Закон Божий, как у Тёмы в гимназии, но это было понятно - почему. А вот почему химия в школе есть, а геологии, например, нет - это было непонятно. Польза от геологии такая же, как от химии, то есть - никакая, ну кроме как для тех, кто собирался поступать на химический. А мне геология была бы интересней… Как-то я спросила маму, почему в школе не проходят того или этого. «Хочешь, чтобы было по десять уроков каждый день?» - спросила мама в ответ. Десять уроков я не хотела. И еще я не хотела географию, особенно экономическую, биологию и физику. Менять то на это было нельзя, и я продолжала принимать школу как данность, с ее набором предметов… и методов….
Кстати сказать, школу я закончила как «отличница с одной тройкой», и тройка была по физике. Ещё в шестом классе я как-то назвала физичку «дурой», на уроке, и все годы она не могла мне этого простить. Впрочем, справедливости ради могу сказать, что физику я не понимала, и тройка в целом отражала мой уровень знаний. Так что все было правильно…
Потом я стала мамой, и мои дети пошли в школу. В школьном образовании моих детей было много интересного, поучительного, порой - захватывающего… На многие вещи я посмотрела другими глазами, а кое-что осталось ровно таким же, как было во времена моего школьного детства. К вопросу, почему в школьную программу включены те или иные предметы, я стала относиться более «философически»… Почему река течет по этому руслу? Да просто течет, потому что «рельеф местности» такой, а вода течет сверху вниз, «по пути наименьшего сопротивления». Школа - она школа и есть… что с нее взять…
Вопрос «про школу» отпал, а вот интерес к проблематике остался. Почему люди учатся тому или этому? И если у них есть выбор, то как они его делают? Что ими движет? Ведь если со всеми этими вещами разобраться, то, наверняка можно понять, как «устроить обучение» если и не идеальным, то хотя бы оптимальным образом. В целом, причины, побуждающие людей учиться, достаточно очевидны. Можно выделить три основные. Интерес. Польза. Социальный статус.
Вот, например, Карл Великий умел читать, а письмом владел плохо. И зачем-то в середине жизни вдруг захотел он это дело улучшить, обзавелся прописями и навощенными дощечками, и на досуге «упражнял руку». Интересно, зачем ему это было нужно? Жил себе великий правитель, вел войны, перекраивал государства, и вдруг, в середине жизни, вдруг захотел учиться писАть. Собственно, сотни разнообразных королей по всему миру и до него ничего такого не умели, но это по большей части никак не отражалось в исторических хрониках и их «личных характеристиках», а вот про Карла Великого - сей факт почему-то упоминается. Видимо, потому, что уже - надо было. Уже как-то неловко было в конце VIII века быть королем, и не уметь выводить буквы. Что это было? Явно не «польза», потому как «чтоб писать, на то писцы есть», да и «не царское это дело». «Интерес»? Возможно, возможно…. Вот просто прикольно ему было - выводить буквы стилом на вощеной доске. Опять-таки, владение своей собственной рукой. А он любил владеть… Тут получается, «социальный статус». Я король, я все могу.
Прошло четыреста лет, и другой великий король задумывался о «вступительных экзаменах»:
«- Знай, государь, победить в состязании было мне не так уж трудно. Я упражняюсь в стрельбе из арбалета с пятилетнего возраста. Плохого стрелка мусульмане не принимают в рыцарский орден.
- Этого действительно требуют? - спросил дон Альфонсо.
- Конечно, государь, - ответил Аласар и быстро перечислил по-арабски заученные им наизусть десять добродетелей мусульманского рыцаря: - Рыцарь должен быть добрым, смелым, учтивым и вежливым в обхождении, обладать поэтическим даром, даром красноречия, физической силой и здоровьем, способностью к верховой езде, к метанию копья, к фехтованию, к стрельбе из арбалета.
Дон Альфонсо подумал, что в таком случае он сам, мало опытный в поэзии и красноречии, вряд ли был бы принят в один из мусульманских рыцарских орденов».
Л.Фейхтвангер «Испанская баллада»
Дон Альфонсо VIII был королем христианским. Вступать в мусульманский рыцарский орден ему, собственно, было незачем. Но, судя по всему, в глубине души его это задевало. Ему тоже хотелось сказать - «Я король, и я могу». Не «интерес», нет. И пользы никакой. А вот социальный статус требует периодически доказывать, что ты - можешь. Собственно, книга отчасти и об этом тоже…
Если взглянуть под тем же углом на «институты благородных девиц», которые считались образованием «статусным»… Уметь «вести себя», соответствовать определенному уровню. «Уровень» учебного заведения... Да просто - сам факт образования, который до недавнего времени давал человеку «престиж», отличая «образованного» от «необразованного». Социальный статус сам по себе задает некую «планку требований», как внешних, так и внутренних. «Это не для всех, а для тех, кто - может, соответствует, умеет, знает» - это «снаружи». «Я могу» - это «изнутри». Хороший мотиватор для обучения чему бы то ни было? Да отличный! Разумеется, если внутри живет эта амбиция… Ну или просто - noblesse oblige, положение обязывает.
Ок, двинемся дальше, поговорим о «пользе»…
"Обязанности начальницы епархиального училища были хлопотны и чреваты разного рода турбуленциями. По правде говоря, большая часть сих потрясений от самой начальницы и исходила.
Приняв послушание возглавить школу, в которой прежде служила учительницей, Пелагия затеяла переворот в программе, отчего подвергалась нападкам и сверху, и снизу.
Сверху - это от владыки Митрофания, который нововведениям не препятствовал, но и отнюдь их не одобрял, отпускал едкие замечания, да еще сулил неприятности от Святейшего Синода, грозясь, что тогда-то уж покрывать смутьяншу не станет, выдаст на суд и расправу. «Станете, ваше преосвященство, станете, никуда не денетесь», - мысленно отвечала ему на это Пелагия, хоть внешне и демонстрировала полную смиренность.
Куда больше допекала критика снизу. То есть, сестры-учительницы монашеского звания, привычные к покорности, оспаривать волю начальницы и не помышляли, но вот вольнонаемная преподавательница Марья Викентьевна Свеколкина, недавно закончившая в Москве педагогические курсы и пылавшая жаждой просветительства, портила Пелагии немало крови.
Тут нужно объяснить, в чем заключалась суть реформы.
Школа была четырехгодичная, многому за такой срок учениц не обучишь. Вот Пелагия и постановила оставить всего четыре предмета, без которых, по ее разумению, обойтись никак невозможно. Лучше меньше, да лучше - таков был лозунг начальницы. Скрепя сердце она изгнала из программы естественные науки и географию как необязательные для девочек из бедных семей - все равно, окончив учение, начисто позабудут про законы физики да чужеземные столицы. Главным предметом сделала домоводство, отведя под него половину уроков, и еще оставила гимнастику, литературу и закон Божий, он же пение.
Объясняла Пелагия свой выбор так.
Ведение домашнего хозяйства - самое важное знание для будущих жен и матерей. Гимнастика (включавшая летом плавание, а в холодное время года - экзерциции в зале и закаливающее обливание) потребна для здоровья и складной фигуры. Литература необходима для развития благородных чувств и правильной речи. А что до преподавания Божьего закона через пение, то детям постигать Всевышнего проще и доступнее именно через музыку.
…
Курсистке Пелагия доказывала, что если у кого из девочек проявится интерес к дальнейшему учению, то таких можно определять на казенный кошт в городское училище, а уж если очень способная окажется, то и в гимназию. На этот случай в губернской казне имеется особая статья.
Свеколкина доводов не слушала и обзывала начальницу всякими бранными словами, от которых Пелагия иногда плакала: ретроградкой, клерикалкой, обскуранткой и прислужницей мужского деспотизма, который спит и видит запереть женщин в клетку домашнего хозяйства.
Б.Акунин «Пелагия и Красный Петух».
Здесь и гадать не приходится, каковы причины выбора тех или иных предметов. В тексте ясно сказано - то, без чего «обойтись невозможно». Полезные предметы, нужные для жизни. Причем не просто для жизни, а для конкретной, заранее заданной, обусловленной и «предначертанной».
Когда мы начинаем говорить о «пользе», тут же возникает ряд сомнений. Ведь если судить строго, то польза от образования вообще весьма сомнительна. То есть, если мы говорим об изучении некоего ремесла, или просто полезных навыков, или каких-то «приемов», тогда понятно. «Взял в руки», пошел применять. А если нельзя «применять»? Ну вот, Пелагия литературу выбрала для своих подопечных, как предмет «полезный», объясняя развитием речи и благородных чувств. «Правильная речь» - тут еще польза понятна, хотя и неочевидна. А вот благородные чувства… То, что подобные чувства для жизни «нужны» - точка зрения, без сомнения, субъективная. Ведь и оппонент Пелагии, девица Свеколкина, наверняка считала географию «нужной» - чтоб не быть девушке «запертой в клетку»…
Примечательно, что речь идет о полемике между преподавателями, вернее сказать - «администрацией школы» и «педсоставом», которые не без болезненности для себя решают, что же надо учащимся. Сами же «субъекты обучения», т.е. ученицы, принимают выбранное. Да и как им судить, что им надо? Им надо - учиться. То есть, «снаружи» - «польза, вам это надо, в жизни пригодится». А «изнутри» что? «Мне это надо» - это если ученик разделяет идею «пользы». Хотя внутренние «мотиваторы» могут категорически не совпадать с тем, что предполагается «извне». «Изнутри» может двигать и интерес, и соображения «престижа».
Теперь об «интересе».
Первым в памяти всплывал толстовский Филипок - признанный «символ» детской тяги к образованию, преодолевший все препоны и занявший место на школьной скамье. Перечитав сказочку заново, вдруг обнаружила, что вовсе не из «интереса» так стремился мальчонка в школу. «Стало Филиппку скучно одному…», ладно, стремление избавиться от скуки стимулирует любознательность…. «Шла мимо школы баба с ведром и говорит: все учатся, а ты что тут стоишь? Филипок и пошел в школу». Нда, явно социальный фактор. И вот, в самом конце: « - Кто ж тебя учил читать? Филипок осмелился и сказал: - Костюшка. Я бедовый, я сразу все понял. Я страсть какой ловкий!» Да, действительно, «интерес». Через скуку, и желание «быть со всеми», но прорвался малыш к своему интересу. Через тернии к звездам…
Забавно, Софья Ковалевская в своих «Воспоминаниях детства» приводит похожий «расклад»:
«Пока сестра училась тоже, я находила в уроках большое удовольствие; … я выспрашивала позволенье присутствовать при уроках сестры и прислушивалась к ним с таким вниманием, что на следующий раз случалось нередко, что… запомнила его и подсказываю его ей с торжеством. Это забавляло меня необычайно. …теперь, когда сестра перестала учиться… занимаюсь, правда, довольно прилежно, но так ли бы я училась, если бы у меня был товарищ!»
Что ж, «интерес» тут растет больше из "тяги" за старшими братом-сестрой, и замешан отчасти на подражании, отчасти на конкуренции, но ведь - интерес! Хотя у маленькой Софьи он удержался недолго, а как там было с Филипком, история умалчивает…
А может ли ребенок, побуждаемый «чистым интересом», включиться в обучение всерьез и надолго, углубляясь в предмет и в конечном итоге осваивая его? Вот у той же Ковалевской еще про «мощь интереса»:
«Я никак не могла дождаться того дня, когда в первый раз досталась мне в руки хрестоматия Филонова, купленная по настоянию нашего учителя. Это было настоящим откровением для меня. В течение нескольких дней спустя я ходила как сумасшедшая, повторяя строфы из «Мцыри» или из «Кавказского пленника», пока гувернантка не пригрозила, что отнимет у меня драгоценную книгу»
Сильно. И на самом деле - долго, если говорить об ее интересе к чтению вообще и в дальнейшем интересе к наукам. Как тут получается? «Наружный» посыл - «этот мир полон чудес». «Внутренний мотиватор» - я хочу, хочу, хочу все это!
Ну что ж… Интерес, статус, польза. Хочу, могу, надо. Теперь можно посмотреть, как вся эта «механика» работает в совокупности…