Этика Дарьи, часть III. Литература. Наука. Бизнес

[teabushmanmike]

( 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9.)

Идём дальше. Даже не самый въедливый зритель не может не заметить, что Дарья любит читать. Рассмотрим круг её чтения внимательней.

Во-первых, у неё есть три любимых писателя: Марк Твен (s2e13, s3e01, s3e08, IIFY?) - известный защитник угнетённых и яростный критик американского империализма, Джордж Оруэлл (s2e13, IIFY?, s5e04) - социалист, участник гражданской войны в Испании и Жан-Поль Сартр (s2e06, s3e08) - экзистенциалист, марксист. Что Айн Рэнд думала о творчестве первых двух, догадаться несложно. А про направление, в рамках которого работал третий, она много раз писала, например:

Считается, что кантовская дихотомия породила две линии кантианцев (…) одни выбирают разум и отвергают реальность, а другие выбирают реальность и отвергают разум. Первые оставляют мир на растерзание вторым.

Собрал же все то, что пытались сделать рационализаторы Канта, унаследовал безжизненные руины софистики, казуистики, стерильности и безграничной банальности, к которым они свели философию, экзистенциализм.

Экзистенциализм в принципе заключается в указании на современную философию и заявлении «Если это разум, то пошёл он к чёрту!».

(…) экзистенциалисты (…) полностью отвергли разум, объявив о его несостоятельности, протестуя против его «провала», призывая вернуться (…) к субъективным ценностям и бездумному действию. (…) Это был бунт безголовых тел.

(«Выгодное дело: студенческие волнения»)

Экзистенциализм - философское учение, которым были движимы хиппи и студенческие радикалы 60х, то есть, Дарья читает очень вредную литературу, под стать своим связям.

Также она любит битников (s1e03, s2e13, s3e02) и классические русские романы (s1e10, s4e12, s5e10).

К первым Айн Рэнд была безжалостна. Например, в той же статье о студенческих волнениях она требует “отобрать у кучки битников титул “голоса американской молодежи””. Достоевского она, правда, ценит “за непревзойдённое мастерство построения сюжета и безжалостное анатомирование психологии зла” («Романтический манифест»), но тут же добавляет: “И его философия, и его ощущение жизни почти диаметрально противоположны моим”. Толстой - уже однозначно враждебный автор, «Анна Каренина», которую Дарья читает в конце четвёртого сезона, - “самая вредная книга всей серьёзной литературы” (там же).

Третий вывод: круг чтения Дарьи бесконечно далёк от праволиберальных ценностей; её увлечение французским экзистенциализмом, прозой Керуака и поэзией Гинзберга должно вызывать у соответствующим образом настроенного зрителя омерзение.

Кстати, Дарья не только страстная читательница, она и сама иногда что-то пишет. Её главный хит - цикл пародийных рассказов о спецагенте Мелоди Пауэрс (s1e04, s3e02). Действие происходит во время холодной войны:

Как школьники, встречающие зарю нового века, мы то и дело сталкиваемся с необходимостью выбора. Как нам подготовиться к грядущему? Мелоди Пауэрс знала, как надо готовиться: она в очередной раз проверяла подгонку своей плечевой кобуры из тиснёной кожи и думала обо всех коммунистах, которых предстояло убрать этой ночью. Мелоди не питала иллюзий, будто ей в одиночку по силам остановить вновь поднимающуюся красную волну. “Но, - отметила она c мрачной усмешкой, - редкий агент откажется от возможности доукомплектовать пару-тройку большевистских кладбищ”.

(…)

Загорая на пляже в Рио, Мелоди с уверенным и спокойным удовлетворением вспоминала несколько прошедших дней. Двенадцать мёртвых русских, пять мёртвых китайцев, три или четыре мёртвых кубинца. “Снова ничто не угрожает мировой демократии”, - подумала она, наблюдая за великолепной грудью Тонио, поднимавшейся и опускавшейся в такт лёгкому храпу. Ничто не угрожало демократии. Или почти ничто.

Мелоди стряхнула с пальцев несколько заблудившихся песчинок, одела топик и запустила руку в пляжную сумку. Жаль, Тонио ничего не услышал - ему вообще больше не суждено было что-либо услышать. “Прощай, Тонио, - подумала она, плавно вставая. - Я могла бы полюбить тебя, если бы ты не был таким же красным, как кровавое пятно, которое растекается теперь по песку”.

Ровной походкой Мелоди направилась к отелю. Там её несомненно должно было ждать сообщение из центра. Она надеялась, у неё хватит времени принять душ.

Вот что о подобных иронических опусах думает Айн Рэнд:

Продюсеры фильмов о Джеймсе Бонде, похоже, вознамерились уменьшить собственный успех.

Вопреки (…) усиленно распространяемым суждениям, в первом из этих фильмов, «Доктор Но», не было никакой “иронии”. Это был чудесный пример романтического искусства - в постановке, режиссуре, сценарии, операторском искусстве и в особенности в игре Шона Коннери. Появившись на экране, он просто блистал техникой, элегантностью, остроумием и сдержанностью - когда его спросили: “Кто вы?”, камера впервые взяла крупный план, и он тихо ответил: “Бонд. Джеймс Бонд”, публика в тот вечер, когда я смотрела этот фильм, разразилась аплодисментами.

Однако когда я смотрела второй фильм, «Из России - с любовью», аплодисментов почти не было. (…)

Я всё же пойду смотреть третий фильм, «Голдфингер», но с дурными предчувствиями. Эти предчувствия основаны на статье Ричарда Майбаума, который писал сценарии по всем трём романам.

(…)

О своей собственной работе мистер Майбаум пишет: “Кажется, кто-то (…) спрашивает, не краснеет ли автор сценария? Прежде всего, если бы он был склонен краснеть, то не стал бы писать киносценарии про Бонда. Кроме того, это чистая хохма, по крайней мере так он считает”.

(…)

“Образ Джеймса Бонда, - продолжает Майбаум, - отошел от романов… Основная флеминговская концепция суперсыщика, супербойца, супергедониста, суперлюбовника сохранена, но к ней добавлено ещё одно важное измерение - юмор. Юмор, звучащий в иронических комментариях в критические моменты. В книгах Бонду этого очень не хватало”. Последнее утверждение неверно, как может подтвердить любой, кто прочел книги.

И наконец: “Способный молодой продюсер обратился ко мне однажды с блеском в глазах: “Я снимаю пародию на фильмы про Джеймса Бонда”. Как, спросил я себя, можно снять пародию на пародию? Ведь в конечном счете мы сделали с книгами Флеминга именно это. Спародировали их. Я не уверен, что сам Ян полностью это осознаёт”.

Это сказано о работе человека, чей талант, достижения и слава дали группе ранее ничем не примечательных людей шанс прославиться и заработать кучу денег.

(…)

(…) юмор - не безусловная добродетель и зависит от своего предмета. Можно смеяться вместе с героем, но не над ним (…) Сочинение, высмеивающее самое себя, - это надувательство публики.

В романах Флеминга Джеймс Бонд постоянно произносит остроумные реплики, которые составляют часть его очарования. Но, очевидно, мистер Майбаум подразумевал под словом “юмор” не это. По всей видимости, он имел в виду юмор за счёт Бонда - тот вид юмора, который стремится принизить Бонда, сделать его смешным, то есть уничтожить.

Вот основное противоречие - и ужасная, паразитическая безнравственность - любой попытки создать “иронические триллеры”. При такой попытке автор использует все ценности триллера, чтобы удержать внимание аудитории, однако обращает эти ценности против неё же самой, портя то, чем пользуется и на что рассчитывает. Стараться получить выгоду от того, что высмеиваешь, нагреть руки на жажде романтизма, уничтожая его, - не метод законной сатиры. Сатира не разделяет ценностей тех, кого она осуждает (…)

Неумение понять природу и привлекательность романтизма красноречиво показывает, как далеко зашло эпистемологическое разложение современных интеллектуалов. (…)

(…)

В триллерах люди ищут изображения человеческой силы, способности человека бороться за свои ценности и достигать их. (…)

(…) Препятствия, на которые наталкивается среднестатистический человек, ему столь же трудно преодолеть, как Бонду - его антагонистов, но образ Бонда говорит ему: “С этим можно справиться”.

(…)

(…) Вдохновленный Джеймсом Бондом, человек может найти в себе смелость восстать против жульничества (…), или потребовать заслуженного повышения, или сменить работу, или сделать предложение девушке, или заняться любимым делом, или забыть весь мир ради своего изобретения.

(…)

Таково значение этой популярной формы искусства, на которую нынешние “друзья народа” нападают с истерической ненавистью.

(…)

Игра будет продолжаться, и сторонники этого повального увлечения уничтожат Джеймса Бонда, как они уничтожили Майка Хаммера и Элиота Несса.

(«Романтический манифест»)

Понятно, на чью мельницу льёт воду юный литератор Дарья Моргендорфер?

Второе увлечение Дарьи - наука и (само)образование. Сказать, что Айн Рэнд против науки, конечно, нельзя. В «Атланте» даже один из главных героев - изобретатель (в противовес ему, правда, есть и учёный-негодяй, пляшущий под дудку социалистов из правительства). В целом, мнение Айн Рэнд по поводу науки (“плохой” и “хорошей”) сформулировано в статье «Этика коллективизма»:

Коллективистская этика альтруизма (…) консервирует взгляды людей (…) в заповеднике, где главенствуют устои пещерных дикарей. (…) стоит обратиться к общественным вопросам (…) и на политическую арену выпрыгивает дикарь, у которого не возникает (…) сомнения в том, что если племя этого захочет, оно запросто раскроит башку любому, и это нормально.

Отличительная черта такого племенного менталитета - аксиоматичный, почти «инстинктивный» взгляд на человеческую жизнь как на материал, топливо или инструмент для любого общественного проекта.

Примеры таких проектов можно приводить до бесконечности.

«Это же замечательно - уничтожить трущобы!» (…) «Это же замечательно - построить прекрасные удобные города в едином гармоничном стиле!» (…) «Это же замечательно - дать всем образование!» (…)

«Наука - это замечательно! Покорение космоса - это замечательно!»

И здесь мы переходим к сути нереального - дикого, слепого, страшного, кровавого нереального - которое служит стимулом для коллективизированной души.

Те, кто провозглашает все эти «замечательные» цели, никогда не отвечает на вопрос: кому это выгодно? Проекты предполагают наличие тех, в пользу кого они осуществляются. Для кого полезна наука? Уж точно не для советских рабов, которые умирают от эпидемий, антисанитарии, голода, ужаса и выстрелов палачей, пока какие-то выдающиеся молодые люди машут им ручкой из космических кораблей, кружащих по орбите над их бараками. И точно не для американского отца семейства, умирающего от сердечного приступа, вызванного непосильным трудом ради того, чтобы послать сына учиться в колледж; и не для мальчика, который не может себе позволить там учиться; и не для пары, погибшей в автокатастрофе, потому что им не хватало денег на новую машину; и не для матери, которая потеряла ребенка, потому что не могла заплатить за лечение в лучшей больнице; и не для всех тех людей, на чьи налоги существует наша бюджетная наука и государственные исследовательские проекты.

Наука ценна лишь потому, что она расширяет, обогащает и защищает жизнь человека. (…) А «жизнь человека» означает отдельную, конкретную, незаменимую жизнь индивидуума.

Поиск новых знаний имеет для человека ценность только в том случае, если он может свободно использовать и получать преимущества от того, что уже известно. Новые открытия потенциально ценны для всего человечества, но не за счет отказа от всех уже имеющихся ценностей. (…)

Прогресс может осуществляться лишь за счёт излишков, то есть за счёт труда тех людей, чьи способности позволяют им производить больше, чем того требуют их личные нужды, тех, кто интеллектуально и финансово имеет возможность исследовать новые горизонты. Капитализм - это единственный общественный строй, при котором такие люди обладают свободой действия, и где прогресс сопровождается не насильственным обнищанием, а постоянным повышением уровня благосостояния, потребления и качества жизни.

Перед Дарьей, конечно, (пока) не стоит выбор, в каком учреждении (частном или государственном) и на какие средства продолжать научные изыскания, но определённые зацепки в сериале есть. Во-первых, все эти страшилки её (и её близких) не пугают: у отца Дарьи случается сердечный приступ (s3e09), сама она попадает в автокатастрофу (s5e13), а когда из-за сокращения налогов Лондейл Хай частично переходит на самофинансирование, Дарья не только не поддерживает эту капиталистическую свободу, но открыто вступает с ней в борьбу (s5e01). Несмотря на все жизненные сложности, поступление в колледж остаётся для неё непоколебимой константой, и никому в их семье не приходит в голову, что вместо высшего образования можно, например, купить более комфортный и безопасный автомобиль (а налоги и вовсе неплохо бы отменить).

Во-вторых, герои Айн Рэнд действительно живут в соответствии с максимой “интеллектуальной и финансовой возможности исследовать новые горизонты”. Прежде чем “забыть весь мир ради своего изобретения”, они, как правило, упорно обеспечивают себе финансовую независимость: с радостью берутся за любую работу, где-то размещают полученные деньги, быстро приходят к успеху (потому что страшно талантливы) - в общем, не просиживают штаны в колледже, а сколачивают первоначальный капитал, чтобы потом вложить его в собственный проект.

«Источник» просто начинается с того, что главного героя - будущего великого архитектора - выгоняют из университета. В «Атланте» высшие учебные заведения, как правило, рассматриваются в качестве рассадников вредных идей и только:

У паренька не было ни малейшего понятия о морали; её напрочь вытравили годы, проведённые в колледже, в результате чего он приобрёл излишнюю откровенность, наивную и циничную, как обманчивая невинность дикаря.

Или:

Он (…) презрительно относился к богатству и происхождению, всем своим видом демонстрируя, что только настоящий аристократ может позволить себе такое циничное равнодушие. Он закончил колледж, который был известен воспитанием аристократии такого рода. В колледже его научили, что назначение любой мысли - окончательно ввести в заблуждение тех, у кого хватает глупости думать.

Или:

(…) Чалмерс много лет назад, в начальной школе, в средней школе, в колледже, усвоил истину, что человек не живёт исходя из разумных соображений, да и не нуждается в этом.

Или:

Много лет назад, ещё в колледже, он усвоил, что единственным эффективным средством убедить людей является страх.

Или:

(…) зайдите в аудиторию любого колледжа и там вы услышите, как профессора учат ваших детей, внушая им, что ни в чём нельзя быть уверенным до конца, что сознание человека не заслуживает доверия, что человеку недоступны факты и законы бытия, что он не может постигнуть объективную реальность. Что же тогда служит мерилом знания и истины? Всё, во что верят другие, - вот их ответ. Знания нет, учат они, есть только вера.

Вот Дарья (да и Джейн) как раз очень хотят поступить в такое нехорошее, развращающее молодёжь место. А к бизнесу и бизнесменам относятся настороженно, если не сказать враждебно.

И тут мы, наконец, приходим к лобовому столкновению двух мировоззрений: различию в отношении к предпринимательству.

Для Айн Рэнд предприниматели, бизнесмены - это, с одной стороны, великие творцы, благодаря талантам и подвигам которых общество проделало путь от первобытно-общинного строя до нынешнего благоденствия, а с другой - самое угнетённое меньшинство современности, покорная жертва, которой облагодетельствованное общество платит чёрной неблагодарностью, притеснением и издевательством. Отсюда берёт начало метафора атланта - гиганта, держащего на плечах тяжёлый, неудобный, неблагодарный мир (в оригинале, у греков, было небо, но Айн Рэнд решила, что имеет право на творческое переиначивание). Причиной такого бедственного положения капиталиста она считает отсутствие специальной капиталистической философии. И, соответственно, пытается дать эту “философию”: если человечество начнёт жить по её законам, то бизнесмены получат максимальную свободу действий и мир станет свидетелем чудес небывалого прогресса. В противном случае, окончательно погасив творческую энергию своих лучших представителей, он погибнет.

Дифирамбы бизнесменам обширно рассыпаны вдоль и поперёк всего её творчества, приводить цитаты можно бесконечно. Ограничимся парой:

Прогресс опирается лишь на личные излишки, то есть на труд, энергию, творческую неуёмность тех людей, чьи таланты производят больше, чем требуется для их личного потребления, тех, кто достаточно умён и достаточно богат, чтобы позволить себе усовершенствовать известное и искать чего-то нового, словом - двигаться вперед.

(«Что такое капитализм?»)

Бизнесмены - символ свободного общества, символ Америки. Если они погибнут, в тот миг, когда они погибнут, с ними погибнет цивилизация. Но если вы хотите бороться за свободу, вы должны начать с борьбы за её обойдённых наградами, непризнанных, негласных, но лучших представителей - американских бизнесменов.

(«Большой бизнес - преследуемое меньшинство американского общества»)

И оттуда же об ужасной несправедливости, против которой должен выступить каждый порядочный человек:

Если (…) маленькая группа людей всегда считается виновной (…) в случае всякого её столкновения с любой другой группой, невзирая на реальную суть и обстоятельства конфликта, - разве это не преследование? Если эту группу всегда заставляют расплачиваться за грехи, ошибки или недостатки любой другой группы, разве это не преследование? Если эта группа вынуждена жить под пятой молчаливого террора, по особым законам, которым неподсудны все остальные люди на свете, по законам, которых обвиняемый не в силах ни понять, ни предугадать заранее, по законам, которые обвинитель может трактовать, как ему (…) заблагорассудится, - разве это не преследование? Если эту группу карают не за (…) недостатки, но за достоинства, не за бездарность, но за способности, не за неудачи, но за успехи, и чем крупнее успех, тем суровее кара, - разве это не преследование?

(…)

В наши дни защита прав меньшинств практически единогласно провозглашена нравственным принципом высочайшей пробы. Но этот принцип, запрещающий дискриминацию, большинство «либеральных» интеллектуалов воплощает в жизнь дискриминационным образом: исключительно в приложении к расовым либо религиозным меньшинствам. К маленькому, эксплуатируемому, очерняемому, беззащитному меньшинству, которое состоит из бизнесменов, он не применяется.

Но все беззакония, творимые по отношению к расовым или религиозным меньшинствам, имеют (…) столь же некрасивые, бесчеловечные параллели в том, чему подвергаются бизнесмены. Задумайтесь, к примеру, какая это подлость - никого не выслушав, невзирая на факты, одних людей проклинать, а других прощать. Нынешние «либералы» считают бизнесмена виновной стороной в любом конфликте с профсоюзом, без учета фактов и обстоятельств дела, и кичатся тем, что не отступятся от пикетчиков «никакими правдами и неправдами». Задумайтесь, какая это подлость - судить людей по двойным стандартам и отказывать одним в правах, дарованных другим. Нынешние либералы признают право трудящихся (большинства) зарабатывать на жизнь (получать зарплату), но отказывают бизнесменам (меньшинству) также зарабатывать на жизнь (извлекать прибыль). Если рабочие борются за повышение зарплаты, это приветствуется как «общественный прогресс»; если бизнесмены стремятся повысить прибыль, это охаивается как «эгоистическая алчность». Если уровень жизни рабочих низок, «либералы» винят в этом бизнесменов; но если бизнесмены пытаются увеличить экономическую эффективность своей фирмы, расширить рынки сбыта, наращивать финансовую окупаемость своих проектов, что позволяет понизить цены и повысить зарплату, те же самые «либералы» клянут их за «торгашество». Если некоммерческий фонд - то есть (…) организация, которая не сама заработала свой капитал, - спонсирует (…) телепередачу, пропагандируя свою конкретную позицию, «либералы» объявляют это «просвещением», «образованием», «искусством» и «службой на благо общества»; если же бизнесмен спонсирует телепередачу и хочет, чтобы та отражала его позицию, «либералы» вопят, что это «цензура», «давление» и «диктаторский режим». (…)

(…) Каждое общественное движение, планирующее поработить страну, каждая диктатура или потенциальная диктатура нуждаются в меньшинстве, которое можно превратить в козла отпущения, виновного в невзгодах народа, и под этим предлогом оправдать свои собственные претензии на диктаторскую власть. В Советской России таким козлом отпущения стала буржуазия; в нацистской Германии - евреи; в Америке - бизнесмены.

К диктатуре Америка ещё не пришла. Но дорога к ней прокладывается (…) не одно десятилетие - американские бизнесмены служат козлами отпущения для «государственнических» движений самого разного толка: коммунистических, фашистских, сторонников «всеобщего благосостояния».

(Тут в скобках надо отметить особенности американской терминологии: либералами там называют людей, которых у нас сочли бы социал-демократами, а наши либералы как раз больше напоминают тамошних сторонников Айн Рэнд.)

В целом всю её доктрину можно охарактеризовать, как эдакое перевёрнутое народничество. Народники считали, что общество держится на труде простого мужика, и его же обирает до нитки, а потому задача интеллигента - помочь этому мужику, ибо интеллигент с самого рождения живёт за его счёт и потому пребывает в неоплатном долгу. А Айн Рэнд взяла этот романтический порыв XIX века, исправила в нём небольшую деталь - заменила крестьянина на бизнесмена - объявила получившийся компот своей уникальной философией и несколько десятилетий с переменным успехом кормила им американскую публику, никогда о народничестве не слышавшую.

Уникальная “философия”, как мы успели убедиться, настроена очень критически. Хиппи, экзистенциалисты, авторы иронических триллеров, сотрудники колледжей - все эти уважаемые Дарьей люди, с точки зрения Айн Рэнд, выступают агентами “государственнических движений” и прокладывают дорогу новому фашизму. Долой “государственников”, свободу бизнесу, иначе смерть! Собственно, этим Айн Рэнд и дорога правому крылу наших отечественных оппозиционеров.

Каждый, кто хоть раз разговаривал с российским (не американским) либералом, знаком с тезисом о том, что в России неправильный, недоразвитый капитализм. Айн Рэнд занимала в точности такую позицию по отношению к капитализму американскому:

Чистого, нерегулируемого капитализма на свете не существует и ещё не существовало нигде и никогда. Существовали лишь так называемые «экономические системы смешанного типа», то есть смесь, в той или иной пропорции, свободы и контроля, добровольного выбора и правительственного насилия, капитализма и этатизма. Америка была самой свободной страной на свете, но элементы этатизма присутствовали в её экономике с самого начала. Эти элементы пошли в рост под влиянием американских интеллектуалов, в большинстве своём приверженных философии этатизма. Интеллектуалы (…) соблазнились возможностью захватить политическую власть (…) и установить отвечающий их представлениям «хороший» общественный строй под дулом пистолета, то есть (…) посредством узаконенного физического насилия. Свободных бизнесменов они проклинали, видя в них образчик «эгоистичной алчности», а чиновников восславляли, провозглашая «слугами народа». Анализируя социальные проблемы, эти интеллектуалы постоянно хулили «экономическую власть» и обеляли власть политическую, тем самым сваливая бремя вины с политиков на бизнесменов.

(там же)

То есть, можно сказать, Айн Рэнд критиковала современный капитализм за то, что он недостаточно капиталистичен. Это действительно протестная, оппозиционная точка зрения, но, как теперь, я надеюсь, всем ясно, герои «Дарьи» не имеют к этой повестке никакого отношения.


Вернее, некоторые имеют: Лара из Гроув-Хиллз; её одноклассник Грэм, который ждёт не дождётся, когда сможет заработать первый миллион; возможно, Апчак - он часто демонстрирует отточенные предпринимательские навыки и (неумело) подражает Джеймсу Бонду. Всё это, как легко заметить, не положительные персонажи.


Теперь - специально для сотрудников ВШЭ, которые не замечают лежащее на поверхности, - мы разберём последний вопрос - отношение Дарьи к бизнесу и бизнесменам.

Часть ответа мы уже знаем: маркетинговая контора отца, как и проекты Джоди, никакого энтузиазма у Дарьи не вызывают. Возможно, она просто не поддерживает этих мелких неудачников и её симпатии всецело принадлежат крупным игрокам, акулам капитализма?

Нет. Первое достоверное свидетельство даёт серия о благотворительной ярмарке (s2e10). Она начинается со сцены, в которой Дарья пишет конспект об американских магнатах рубежа XIX и XX веков. Привожу его дословно:

БАРОНЫ-РАЗБОЙНИКИ

Поздний XIX / начало XX века

Корнелиус Вандербильт - железные дороги - “Будь проклята эта общественность”

Джон Д. Рокфеллер - Стэндард Ойл

Эндрю Карнеги - сталь

Эксплуатация, затем филантропия

(Сверимся с Айн Рэнд:

Все злодейства, злоупотребления и несправедливости, традиционно приписываемые бизнесменам и капитализму, имели своей причиной отнюдь не свободный рынок или нерегулируемую экономику, но вмешательство правительства в экономическую жизнь. Гиганты американской промышленности - например, Джеймс Джером Хилл, коммодор Вандербильт, Эндрю Карнеги, Дж. П. Морган - «сделали себя сами», сколотив капитал благодаря личным способностям, а также свободному товарно-денежному обмену на свободном рынке.

(«Большой бизнес - преследуемое меньшинство американского общества»)

Благодаря личным способностям или эксплуатации? Даже сотрудник ВШЭ вряд ли сможет не заметить такую полярность мнений!)

Второе и исчерпывающее подтверждение неприязни, испытываемой Дарьей по отношению к этим якобы сделанным самими собой людям, мы находим в серии, которая специально посвящена её короткому проникновению за кулисы большого бизнеса (s4e07).

Джейк берёт дочь на конференцию по франчайзингу, главным украшением которой должен стать выдающийся магнат пищепрома по имени Терри Перри Барлоу. Джейк уже заранее благоговеет, предвкушая встречу с сим достойным мужем:

- Он гений франчайзинга! Он сделал сорок миллионов на сети «Лесная пицца»!

- И всё благодаря труду мартышек, получающих минимальную зарплату! - не упускает возможности съязвить Дарья.

Далее мы узнаём, что Терри Перри Барлоу не только могучий бизнесмен, но и бесстрашный искатель приключений: в самолёте Джейк читает его биографию, в которой он, забравшись по стропам наверх и прогрызя разрывное полотнище, спасает команду своего воздушного шара, застигнутую ледяным дождём. (Нельзя не отметить, что атланты Айн Рэнд постоянно совершают не менее дерзкие подвиги, только виражи закладывают не на воздушных шарах, а на частных самолётах - как Говард Хьюз.)

Когда Дарья встречает этого олимпийца воздухоплавания и тематических семейных ресторанов, она ни секунды с ним не церемонится: все его попытки самоутвердиться упираются в её саркастические замечания, его постоянное хвастовство, которому так подобострастно подыгрывает Джейк, вызывает у Дарьи скуку и открытую неприязнь. В отличие от учеников Гроув-Хиллз, Терри Перри Барлоу не получает даже первого шанса произвести хорошее впечатление.

В конце серии, когда пресмыкание Джейка перед призрачной возможностью заполучить сверхбогатого клиента приводят его на борт того самого аэростата, Дарья отказывается принимать участие в этом унизительном и небезопасном мероприятии, резюмируя:

- Я не хочу иметь ничего общего с неуправляемым надутым мешком… и его воздушным шаром.

На этом точка. С таким отношением к бизнесменам невозможно критиковать современный капитализм справа. Если кто-то из либертарианцев нашёл в Дарье родственную душу, то он жестоко сам себя обманул. Встреть он её в реальной жизни - она не оставила бы от него мокрого места.






P.S. Нечто общее между Дарьей и Дэгни Таггарт усмотреть всё же можно - Дэгни тоже страдает от того, что её окружают посредственности:

Под конец вечера в углу зала она заметила Дэгни, которая, сидя на балюстраде, как на заборе, болтала ногами под шифоновой юбкой, словно на ней были брюки, а не вечернее платье. Она разговаривала с парой молодых людей беспомощного вида. Её лицо было презрительно пустым.

По дороге домой они не сказали друг другу ни слова. Но несколько часов спустя (…) миссис Таггарт вошла в комнату дочери. Дэгни стояла у окна (…)

Когда Дэгни обернулась, миссис Таггарт заметила на её лице замешательство и беспомощность. Лицо было спокойным, но что-то в нём заставило миссис Таггарт пожалеть о том, что её дочь открыла для себя, что такое печаль.

- Мама, они что, думают, будто всё наоборот? - сказала она.

- Что? - озадаченно спросила миссис Таггарт.

- (…) Неужели они считают, что среди музыки и цветов они сами становятся более романтичными, а не наоборот? (…) Там не было ни одного человека, которому бы всё это по-настоящему нравилось, который способен думать или чувствовать, - безжизненным голосом сказала Дэгни. - Они расхаживали по залу и повторяли скучные, бессмысленные вещи, которые говорят где угодно. Наверное, решили, что в ярком свете люстр их чушь станет блистательной.

- Дорогая, ты воспринимаешь всё слишком серьёзно. Вовсе не обязательно блистать интеллектом на балу. Просто нужно быть весёлым.

- Как? Будучи глупым?

- (…) Тебе что, не понравилось общаться с молодыми людьми?

- С кем? Да любого из тех парней, что там были, я могла бы по стенке размазать.

Но этим сходство ограничивается. Ученики Гроув-Хиллз тоже мучились, общаясь с простонародьем, - положительными героями это их не делает.

Замечать такие незначительные сходства и игнорировать огромные, непреодолимые различия мировоззрений - всё равно что сказать, что Дарья похожа на Кичанову с Новодворской, потому что тоже носит очки. Ну да, носит. И что?

С ними или без, главное - зрить в корень. Уж эту простую истину, я думаю, пропустить в сериале невозможно. Так вот, по всем сколько-нибудь важным вопросам Дарья с праволиберальной публикой в корне не согласна.