О красивой жизни - 3
Продолжая линию лагерных мечтаний (см. ранее о еде и о доме), нельзя не вспомнить о проблемах сексуальной компенсации, знакомых каждому зэку/зэчке. Тема эта - в силу понятных причин - довольно поверхностно раскрыта даже в ретроспективных текстах (мемуарах, устных интервью) и редко затрагивается в аутентичной лагерной документации (письма заключенных - источник, подвергавшийся суровой цензуре и автоцензуре, а разного рода служебные рапорты более касаются эксцессов, нежели отражают фоновую картину). И уж совсем глухо здесь с иконографическими источниками: о фотографиях и говорить смешно, но даже в относительно богатом корпусе сохранившейся лагерной графики эротическая тематика представлена более чем скудно (оставим за скобками ретроспективный лагерный комикс a la Керстновская).
Конечно, прикровенный эротизм (не говоря о подсознательной субституции) можно усмотреть во многих сохранившихся картинках - вот, напр., лагерный рисунок художника Константина Соболевского на обороте письма со списком необходимых вещей (Дмитлаг, 1935):
Это воображаемый портрет невесты на фоне "праздника на воде" - Соболевский работает по специальности на строительстве канала «Москва-Волга», рисует плакаты, делает иллюстрации для лагерных газет и журналов; рисунок - совмещение двух фантазий: о будущем канала и о женщине, к-рая ждет его на воле. Кстати, он еще успеет выйти на свободу и жениться на своей модели, прежде чем его арестуют снова и расстреляют (1937).
Гораздо откровенней художник Юло Соостер, однако его «Любовный голод» (Карлаг, 1950) - именно обозначение проблемы, а не изображение эротического сюжета:
В принципе, лагерный быт, где легитимные сексуальные манифестации жестко табуированы, наверняка порождал многочисленные эротические объекты, имеющие компенсаторное значение (мы знаем это по современной тюрьме). Тем не менее, функциональная изобразительная эротика как таковая (pin-up, порно) - до нас не дошла (разве что в татуировках). Конечно, во многом это проблема архивации - запретные картинки (напр., игральные карты с порномотивами) не выходили за пределы лагеря, а если и выходили, то не хранились сколько-нб длительное время. И уж тем более не передавались по наследству и не попадали в музей, за исключением тех случаев, когда несли дополнительную эмоциональную или эстетическую нагрузку. Тем интереснее сохранившиеся рефлексы этой лагерной эротической культуры:
Здесь мы имеем довольно хитрый вариант пин-ап'а: неизвестный нам лагерный художник делает «соблазнительные» рисунки по заказу своего сосидельца (Устьвымлаг, 1941; имя не называем), а тот каким-то образом умудряется послать рисунки жене ко дню рождения (лицо адресатки срисовано с фотографии). Двусторонний месседж диптиха очевиден: возобновление эротической памяти и сообщение об этом партнеру. При этом характер коммуникации и надежда на встречную эмоцию запрограммированы в сюжете - чтение письма, фрустрация, порожденная невозможностью контакта (брошенное письмо).
…О, тень!
Конечно, прикровенный эротизм (не говоря о подсознательной субституции) можно усмотреть во многих сохранившихся картинках - вот, напр., лагерный рисунок художника Константина Соболевского на обороте письма со списком необходимых вещей (Дмитлаг, 1935):
Это воображаемый портрет невесты на фоне "праздника на воде" - Соболевский работает по специальности на строительстве канала «Москва-Волга», рисует плакаты, делает иллюстрации для лагерных газет и журналов; рисунок - совмещение двух фантазий: о будущем канала и о женщине, к-рая ждет его на воле. Кстати, он еще успеет выйти на свободу и жениться на своей модели, прежде чем его арестуют снова и расстреляют (1937).
Гораздо откровенней художник Юло Соостер, однако его «Любовный голод» (Карлаг, 1950) - именно обозначение проблемы, а не изображение эротического сюжета:
В принципе, лагерный быт, где легитимные сексуальные манифестации жестко табуированы, наверняка порождал многочисленные эротические объекты, имеющие компенсаторное значение (мы знаем это по современной тюрьме). Тем не менее, функциональная изобразительная эротика как таковая (pin-up, порно) - до нас не дошла (разве что в татуировках). Конечно, во многом это проблема архивации - запретные картинки (напр., игральные карты с порномотивами) не выходили за пределы лагеря, а если и выходили, то не хранились сколько-нб длительное время. И уж тем более не передавались по наследству и не попадали в музей, за исключением тех случаев, когда несли дополнительную эмоциональную или эстетическую нагрузку. Тем интереснее сохранившиеся рефлексы этой лагерной эротической культуры:
Здесь мы имеем довольно хитрый вариант пин-ап'а: неизвестный нам лагерный художник делает «соблазнительные» рисунки по заказу своего сосидельца (Устьвымлаг, 1941; имя не называем), а тот каким-то образом умудряется послать рисунки жене ко дню рождения (лицо адресатки срисовано с фотографии). Двусторонний месседж диптиха очевиден: возобновление эротической памяти и сообщение об этом партнеру. При этом характер коммуникации и надежда на встречную эмоцию запрограммированы в сюжете - чтение письма, фрустрация, порожденная невозможностью контакта (брошенное письмо).
…О, тень!